Маркс убедительно показывает, что коммунистическое общество – не идеал утопических мечтателей, к нему направлен весь ток экономической жизни. Сам капитал, безудержно ускоряя ход развития науки и техники, всех производительных сил, подготавливает тем самым материальные предпосылки нового общества, новой общественно-экономической формации. Объединяя пролетариат на гигантских предприятиях, превращая подавляющее большинство населения в наемных эксплуатируемых работников, капитал готовит революционную силу, способную взломать оковы старого общества и начать его переустройство.
Коммунизм – это общество, где трудящиеся сами являются хозяевами всех материальных и духовных богатств, где человек становится высшей ценностью и целью, а не средством общественного производства, где свободное всестороннее развитие каждого является условием свободного развития всех. Маркс намечает контуры этого общества без тени утопии, без каких-либо попыток произвольно рисовать идиллические картины грядущего «золотого века». Он как естествоиспытатель силой логического анализа вскрывает те тенденции и закономерности, которые делают коммунизм исторически неизбежным. И он показывает реальные пути к новому обществу – через пролетарскую революцию и диктатуру рабочего класса. Так, в процессе кропотливого экономического анализа капиталистического производства реализуется Марксом материалистическое понимание истории.
И аналогичным же образом в «Капитале» воплощается диалектико-материалистический метод – сердцевина марксистской философии. Диалектико-материалистический метод не описывается в специальных терминах, он дается в действии, в практическом приложении к анализу экономики капиталистического общества. Мы имеем возможность наблюдать его в движении, в развитии. Анализируя «Капитал», мы видим, как Маркс пользуется этим методом, как он его применяет. Следовательно, и читателя «Капитал» учит тому, как можно и нужно применять диалектико-материалистический метод в исследовании общества, как можно овладеть этим могучим орудием теоретической мысли.
Диалектический метод познания разрабатывался многими философами задолго до Маркса. Сам термин «диалектика» родился в Древней Греции и обозначал искусство вести спор, диалог, искусство загонять собеседника в тупик, заставить в конце концов признать его нечто прямо противоположное тому, что он сам поначалу утверждал. Со временем термин «диалектика» приобрел несколько иной смысл, стал обозначать текучесть, противоречивость самих процессов природы, общества и мышления, их развитие от простого к сложному путем единства и борьбы противоположностей.
Искусными диалектиками были первые античные философы – Гераклит, Анаксагор, Парменид, Зенон Элейский, Демокрит, Сократ, Платон. Именно они превратили диалектику в сознательно применяемый метод мышления, познания окружающего мира. Их прозорливые философские идеи не потеряли своей остроты, актуальности по сей день. Они плодотворны и для современного естествознания. Ибо древнегреческие философы дают целостное представление о мироздании, интуитивно схватывая самые существенные и всеобщие взаимосвязи. Они не углубляются в мир частностей, деталей – и в этом недостаток древнегреческой философии, из-за которого она должна была впоследствии уступить место другим воззрениям. Но в этом же, как подчеркивал Ф. Энгельс, и ее превосходство над некоторыми ограниченными представлениями, которые естественные науки до сих пор не совсем преодолели.
Античная философия оставила нам в наследство такую развитую, диалектически гибкую систему понятий, категорий, которая и до сих пор с успехом используется в объяснении и истолковании мира. Ее представители сформулировали множество смелых прозорливых гипотез, которые впоследствии были доказаны строго научно, экспериментально. Вполне справедливы слова Макса Борна – одного из ведущих современных физиков: «Многое, о чем думает физика, предвидела философия».
Наряду с античной Ф. Энгельс отмечает и другую плодотворную для естествознания форму домарксовой диалектики – диалектику классической немецкой философии, которая достигла вершины своего развития у Гегеля.
Гегель создал изощренную систему понятий, развивающихся одно из другого, борющихся друг с другом и рождающих в этом развитии и борении все явления природы, общества и мышления. Он переворачивает действительность словно с ног на голову, и ему кажется, что идеи, понятия, логические обороты не отражают мир, а творят его. И сама гегелевская философия представляется ее автору чуть ли не венцом творения, ибо в ней достигается окончательная, абсолютная истина.
Но, несмотря на идеализм, на ограниченность, гегелевская философия явилась огромным шагом вперед в истолковании мира.
Великая заслуга Гегеля заключается в том, что он сделал грандиозную попытку энциклопедически резюмировать все достижения человеческого духа – в философии, искусстве, естествознании. Он представил весь природный, исторический, духовный мир в виде беспрерывного изменения, преобразования и развития. Природа, общество и мышление оказались пронизаны едиными диалектическими принципами.
Никогда еще с тех пор, как люди мыслят, не создавалось такой всеобъемлющей, такой величественной системы.
Но самое великое его достижение – выявленный им ход и механизм развития всего сущего от простого к сложному, от части к целому, который он назвал методом восхождения от абстрактного к конкретному, в котором воплотились все аспекты, законы и моменты его диалектики.
С помощью гегелевского метода восхождения от абстрактного к конкретному объект воспроизводился не только как взаимодействующий, но и как исторически развивающийся, становящийся, растущий, прогрессирующий. «Чистое» выведение категорий друг из друга поразительным образом шло у Гегеля «параллельно развитию всемирной истории» (Энгельс). И хотя действительное положение дел мистически перевертывалось так, что сотворение мысленно-целого выступало у него актом творения действительной истории, но тем не менее в самом этом способе мышления содержалась предпосылка материалистического понимания истории, научного подхода к изучению общественных процессов и явлений, к их теоретическому моделированию.
Что же отсюда следовало? Казалось, стоило только этот метод усвоить, взять на вооружение, чтобы получить могучий инструмент познания, с помощью которого можно решать сложнейшие теоретические проблемы науки в ее конкретных областях. Не так ли?
Но странным образом величайшее достижение гегелевской философии – диалектика – оставалось втуне, без всякого применения как при жизни философа, так и долгие годы после его смерти. Гегелевский диалектический метод никто даже не пытался применить, он не подвергался критике и был просто забыт: гегелевские «диадохи» (так иронически называл Энгельс официальных представителей школы Гегеля в немецких университетах), как и преемники Александра Македонского, ведя между собой мелочную борьбу, решительно не знали, что делать с доставшимся им грандиозным наследием.
В чем же тут было дело? Причина крылась, очевидно, прежде всего в несовершенстве самого метода. Он не был жизнеспособен в том виде, в каком был завещан потомству. Он был выращен в искусственной, ирреальной среде метафизических отвлеченностей и пригоден лишь для надобностей идеалистической философской системы, завершающей свое развитие в самой себе.
Все, что надлежало совершить, философия уже совершила, явив гегелевскую систему абсолютного идеализма. Все, на что она была способна, она уже познала. Все, что имела сказать, – сказала. Абсолютная истина постигнута. Далее двигаться некуда!
Что ж, это было, пожалуй, даже резонно. Если Гегель поставил в своей философии весь мир с ног на голову, то в таком деликатном положении можно было только стоять, а не идти вперед. Развиваться на этой шаткой основе диалектический метод не мог.
Земля могла остановить свой бег вокруг Солнца. Звезды – перестать мерцать. Человечество – оставить войны и революции, страсти и интересы и застыть в вечном восхищении содеянным дерзостной немецкой мыслью. Больше познавать нечего. Гегелевская философия – венец и цель всего исторического движения природы и общества и мышления.
Остановись, мгновение, – ты прекрасно! Вопрос о каком-то реальном применении диалектического метода в других областях знания звучал просто кощунственно для правоверных гегельянцев.
Тут мало было просто отбросить идеалистическую оболочку. Идеализм не являлся чем-то лишь внешним для взращенной в его лоне диалектики. Он наложил на нее свою каинову печать, и она была больна его болезнями, его немощью.
Диалектика, как уже говорилось, была бесцеремонно попрана претензией гегелевской философии на абсолютную, окончательную истину. Ее права были ограничены только областью мышления. В отношении же природы и общества допускался в лучшем случае намек на диалектику, в той примерно мере, в какой он содержался и в достижениях частных наук того времени.
В этом была своя логика. Раз материя – лишь инобытие познания, познание же материи в начале XIX века до диалектики не доросло, то, значит, материя в принципе чужда развернутой диалектике, и нечего там ее искать. Тем самым по существу закрывался путь к дальнейшим теоретическим исследованиям, мысль самоуспокаивалась, удовлетворяясь достигнутым. За пределами философской системы Гегеля диалектике просто нечего было делать, она лишалась какой бы то ни было потенции.
Да и в сфере «чистого мышления» издержки идеализма сказывались на диалектическом методе Гегеля. Триады его категорий носили нередко произвольный характер, не отвечающий действительной логике и содержанию понятий. В угоду намеченной схеме множились надуманные переходы от одного периода к другому, пустые словесные упражнения и ухищрения, отдававшие явной схоластикой и мистикой. Гегель не гнушался действовать в соответствии с ехидным замечанием Мефистофеля в «Фаусте» Гете:
Коль скоро недочет в понятиях случится,