Глава 5Прикидки и поиски
1943 год. Май. Москва
Трёхступенчатая система принятия решений по каждой крупной военной операции стала обязательной и, что самое главное, результативной. Сложилась она к лету 1942 года. В полной мере оправдала себя во время Сталинградской битвы, спланированной и осуществленной Г.К. Жуковым и А.М. Василевским. Получала продолжение и теперь.
На первом этапе маршалы отправлялись на фронт для ознакомления с обстановкой. Детально изучали противника и направление предполагаемой операции. Уточняли замысел.
На втором этапе возвращались в Москву, где принимали окончательное решение по планируемым действиям и постановке задач Генеральному штабу. Штаб приступал к разработке плана.
На третьем этапе, после утверждения Ставкой директив, снова летели на фронт для оказания помощи в проведении военных действий. Авторитет заместителя Верховного главнокомандующего Жукова и начальника Генерального штаба Василевского позволял координировать работу фронтов и достигать чёткости и слаженности в выполнении директив верховного командования.
Целый штат представителей Ставки и Генерального штаба на фронте работал в этом же направлении. Эти представители не могли менять задачи фронтам. Они не имели права распоряжаться перегруппировкой войск, не могли менять разграничительные линии между фронтами. Но имели право и обязанность требовать от командующих неукоснительного выполнения утверждённых директив.
– Работайте, – сказал Сталин, прощаясь, – к вечеру соберём расширенное заседание Государственного комитета обороны. Пригласим членов Политбюро. Обсудим положение под Курском. Прибудете в Генштаб, ознакомьтесь с последними данными разведки и сведениями штаба партизанского движения. Всё говорит о том, что вы правильно оцениваете обстановку в районе курского выступа.
Неожиданное и непривычное многословие Верховного главнокомандующего выдавало его хорошее настроение.
Маршалы тоже вернулись из Кремля в хорошем расположении духа. Ещё в апреле они доложили свои соображения по проведению весенне-летней кампании 1943 года. На основании этого доклада было принято решение о переходе к преднамеренной обороне. Так складывалось впервые за всю войну. Из-за непрекращающейся активности немецких войск до сих пор советская оборона была всегда вынужденной, но никак не преднамеренной. И означало это одно – произошёл фактический отказ от неизменяемости понятия «жёсткая оборона». Оборонительные мероприятия на курском направлении являлись подготовкой к собственному наступлению. По приезде в Генеральный штаб решили попить чаю. Беседовали.
– Ты, смотрю, к погонам уже привык, – непринуждённо заметил Жуков Василевскому.
– Да, получается, как-то особо и не отвыкал. К товарищу Сталину в погонах никак не могу привыкнуть, – ответил тот улыбаясь. – А ты?
– Я как молоденького лейтенанта при погонах вижу – рука к кобуре тянется, – рассмеялся Жуков.
– Белые прорвались?
– Точно. Вылитые их благородия…
На приёме в Кремле, на котором накануне введения погон устроили показ образцов новой формы, Жуков чуть ли не единственный из присутствующих маршалов и генералов высказался против погон. Что это было с его стороны? Возможно, демонстрация своего особого мнения. А может быть, и искренняя ненависть к старой армии, воплощённой для него в личности его первого командира – унтер-офицера Бородавко. Которому когда-то вместе с Соткиным они устроили «тёмную».
– Суровцев говорит, Паулюс, когда его в генеральской форме увидел, в меланхолию впал.
– Чует сучий сын, что наша берёт. Ну, где твой Суровцев?
– В Красногорске. Уже едет.
– А без него никак нельзя на документы взглянуть?
– Нет. Так уж сложилось. Он мне по наследству от Шапошникова достался. Под него и создали в оперативном управлении целый отдел. Но оно и правильно. Кому-то надо сводить воедино данные всех разведок. Дезинформацию вообще нужно готовить централизованно. Чтобы у немцев в этом вопросе расхождения в восприятии не возникало.
– Что Паулюс рассказывает?
– Вот сам Суровцева и спросишь.
– Спрошу. Ты можешь себе представить, я его с шестнадцатого года знаю.
– Кого? Паулюса?
– Суровцева.
– Это как так?
– А вот. Он меня к солдатскому Георгию представлял. Сам и вручил.
– Ты смотри. Чего только в жизни не бывает! И в каком же он тогда был звании?
– Помнится, в капитанах ходил.
– А то что у Колчака он уже генералом был, ты знаешь?
– Шутишь, – в свой черёд удивился Георгий Константинович.
– Какие шутки! А потом ещё и у Будённого воевал.
– Удивил ты меня, Александр Михайлович. Очень удивил.
– Так и сам в своё время удивился.
– А что за история у него с Мехлисом приключилась?
– История забавная, – с улыбкой ответил Василевский. – Лев Захарович решил по обыкновению «подровнять генерала». А тот даже и не понял, кто перед ним. Комиссар да комиссар… Хоть и корпусной. Да ещё и хамит генерал-лейтенанту, представителю Ставки. А с Суровцевым автоматчики из НКВД. Ну и закончилось дело «стой, стрелять будем!». Ещё и очередь из автомата дали поверх головы. Мерецков рассказывает, товарищ Мехлис чуть в штаны не наложил.
– Хорошо, – рассмеялся Жуков. – Хоть кто-то нашёлся, кто ему, псу, место указал…
В ожидании генерала маршалы разговорились. Вспоминали Гражданскую войну. В который раз, не без радости, удивляясь, что оказались именно в Красной армии. Их личный опыт в изобилии давал примеры столкновений и стычек с подобными себе офицерами и унтерами, воевавшими по другую сторону фронта.
– И ты представляешь что, – продолжал свой рассказ Жуков, – я его нагоняю, чтобы рубануть, и не замечаю, что он шашку левой рукой перехватил. Я уже и замахнулся. А он чуть приостановил коня и с левой переписал мне поперёк груди – я из седла колодой и вылетел. На простой казачий приём, как мальчишка, попался. Полушубок, сука такая, аж до нательной рубахи рассёк. Если бы не мой ординарец, дорубил бы, нечего делать… Грудь потом месяца три ныла…
– Разрешите? – спросил, входя в кабинет, Суровцев.
Двадцать километров из Красногорска до Москвы генерал преодолевал ровно час. Может быть, в другой раз начальник Генерального штаба и отчитал бы подчинённого за нерасторопность, но сейчас не стал этого делать. Лишь заметил:
– Ждать себя заставляете, товарищ генерал.
– Виноват, – без пререканий и разъяснений повинился Суровцев.
Жуков предпочёл не вмешиваться. Он с интересом наблюдал за своим бывшим начальником по царской армии и нынешним сотрудником оперативного управления советского Генштаба. В последний раз он видел его в приёмной Сталина летом 1941 года.
Был Суровцев тогда без знаков различия и только что вышел из кабинета Сталина, где, так получалось, беседовал с вождём наедине. Узнали они тогда друг друга сразу, но у обоих хватило ума не выдавать своё давнее знакомство. Тем более в присутствии начальника разведки НКВД Фитина и секретаря Сталина – Поскрёбышева. Теперь Суровцев был иным. Не знай Жуков его биографии, мог бы поразиться и выправке и внешности генерала. Как ни странно, погоны, почти старорежимного образца, не вступали в его внешности в противоречие с советским орденом Красного Знамени и совсем уже современным орденом Александра Невского на груди. И даже юбилейная медаль «Двадцать лет РККА» не казалась несуразной на генеральском кителе с погонами, с первоначальными обладателями которых и сражалась рабоче-крестьянская Красная армия.
– Докладывайте, – приказал Василевский.
– Товарищ Маршал Советского Союза, во время вашего отсутствия по линии агентурной разведки получены сведения чрезвычайной важности. Учитывая секретность и абсолютную конфиденциальность информации, работали с ней только Верховный главнокомандующий, начальник оперативного управления генерал Антонов и я. Вот документ. Прошу ознакомиться.
Суровцев достал из папки несколько листов машинописного текста и аккуратно разложил их на столе. Чуть больше часа тому назад из этой же папки он доставал другие бумаги, чтобы показать их Паулюсу.
– Слева – немецкий оригинал. Справа – перевод. Перед вами часть стенограммы и сам оперативный приказ номер шесть, – пояснил он и отошёл в сторону.
– Кто переводил? – склоняясь над бумагами, спросил Василевский.
Бросил взгляд на Суровцева, потом на протирающего очки Жукова.
– Ну да, – сам себе ответил маршал.
Документ с первых строк захватил внимание полководцев сильнее, чем захватывает сюжет авантюрного романа. Чего только стоило указание места и времени действия: «Ставка фюрера. 15 апреля 1943 г. Совершенно секретно. Только для командования», – бесстрастно сообщал гриф. Далее следовала стенограмма исторической речи-приказа Гитлера:
«Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление “Цитадель” – первое наступление в этом году.
Этому наступлению придаётся решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на всю весну и лето текущего года.
В связи с этим все подготовительные мероприятия необходимо провести с величайшей тщательностью и энергией. На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира.
Я приказываю:
1. Целью наступления является сосредоточенным ударом, проведённым решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода и другой – из района южнее Орла, путём концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска и уничтожить их».
Заместитель Верховного главнокомандующего и начальник Генерального штаба непроизвольно переглянулись. Продолжили чтение. Далее в документе говорилось о «моменте внезапности», об «обеспечении максимально массированных ударных сил на узком участке», об окружении русских войск, о соблюдении «радиомолчания» в армиях, прибывающих в состав групп армий. И так до седьмого пункта приказа, который сообщал: «В целях соблюдения тайны в замысел операции должны быть посвящены только те лица, привлечение которых абсолютно необходимо».