Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Уведи меня в ночь, где течёт Енисей
И сосна до звезды достаёт,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьёт.
До Енисея Анатолий Николаевич Пепеляев не доехал. Жизнь его прервалась на берегу Оби, в Новосибирске. Куда генерал был этапирован после ареста в Воронеже в августе. В январский день, уже тридцать восьмого года, когда в новосибирскую тюрьму из Томска был доставлен Суровцев, в могилу во дворе тюрьмы вместе с другими расстрелянными сбросили безжизненное тело его друга.
Полное ощущение, что глава как вампир высасывает всё от спокойствия до рассудка, который отказывается рассуждать и понимать происходившее как реальность. И только строки Анны Ахматовой вертятся на языке:
Звёзды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных марусь.
Просторная трёхкомнатная квартира являлась половиной одноэтажного дома на двух хозяев. Одну из половинок этого служебного жилья и занимала семья Железновых. С отличием закончив свою первую студенческую сессию в Томском медицинском институте, Мария Железнова приехала на каникулы к родителям в город Асино. Было десять часов утра, но впервые за последние полгода девушка могла позволить себе никуда сегодня не спешить.
Лёжа в свежей постели, она с удовольствием прислушивалась к потрескиванию дров в печи и вдыхала знакомый с детства запах свежеиспечённых пирогов с картошкой. Вчера на семейном ужине, сразу по приезде, она почувствовала дома не знакомую ей прежде напряжённость… Несколько раз счастливо пересмотрев её зачётную книжку, отец и мать весь вечер точно собирались сказать ей что-то важное и, показалось Марии, так и не сказали… Спросить сама она почему-то не решилась…
Девушка встала с постели, отправилась на кухню. Не застав там мать, босиком, в ночной рубашке, прошла в зал. Нехорошее предчувствие родилось при первых же шагах по самой большой комнате в квартире. Мама застыла у стола… Строгая, одетая словно собралась на работу в горисполком… Хотя, помнила Мария, сегодня было воскресенье. У ног матери на полу чёрным, блестящим боком отсвечивал чемодан…
– Что с папой? – сама не зная почему, спросила девушка.
– Ничего. С чего ты взяла? – в свой черёд спросила у дочери Ася.
– Мы уезжаем? – не сводя глаз с чемодана, предположила Мария.
– Ты уезжаешь, – пугающе твёрдо прозвучал ответ матери.
Ужас в душе Марии стал появляться постепенно, будто на чистом, белоснежном листе бумаги она вдруг стала различать маленькие пылинки и чёрные точки, на которые прежде не обращала должного внимания. Незначительные детали жизни и быта, о которых она не только подозревала, но и знала, и которые, присутствуя в глубинах её подсознания, мало раньше беспокоили, в какие-то секунды вдруг стали увеличиваться в своей значимости. Все намёки, недомолвки, предположения, опасения и слухи об арестах среди чекистов сначала обозначились крупными пятнами страха, затем стали расползаться в стороны… Пока не соединились в одно большое светящееся пятно, имя которому – катастрофа. Так в детстве для неё проявлялось изображение на фотобумаге, брошенной в проявитель, когда они вдвоём с отцом печатали по ночам фотографии. И уже красным светом, при котором при тогдашних технологиях производилась фотопечать, кровавыми кругами поплыл перед глазами ужас.
– Я никуда без вас не поеду, – жёсткой фразой точно попыталась прорвать красную пелену перед собой Мария.
– Это не обсуждается, – передвинув чемодан ближе к дочери, продолжала Ася. – Слушай меня внимательно. Когда приедешь на Урал к бабушке, перво-наперво устройся на работу, связанную с переездами…
– Мама, я сама в состоянии собрать свои вещи, – не желая принимать решение родителей как окончательное, пытаясь найти хоть какую-нибудь причину задержаться, отвечала девушка.
– У нас нет времени на сборы. Ступай умываться. Одевайся. Завтракаешь и на вокзал…
– Мама, я никуда без вас не поеду, – почти закричала Мария.
– Поедешь. Ещё как поедешь, – негромко, но тоном, не терпящим возражения, заявила Ася. – Фамилию постарайся сменить в самое ближайшее время, – безостановочно говорила она дочери, не оставляя той никаких шансов оспорить окончательно принятое решение.
– А почему ты не можешь со мной поехать? – плача, точно уже оплакивая свою грядущую судьбу, спросила Мария.
– Кому-то нужно остаться с папой, – сухо ответила дочери Ася.
У квартиры Железновых разворачивалась целая войсковая операция. Попытка ареста заместителя начальника Томск-асинлага с первых попыток сорвалась. Его напрасно ждали в управлении лагеря. Проведя первую половину дня на лагерных объектах, на рабочем месте Железнов так и не появился. В обеденное время арестовывать его томские чекисты поехали к нему на квартиру. Когда опергруппа явилась сюда и попыталась войти в дом, её встретили выстрелами через закрытую дверь. Теперь по чекистам и по привлечённым к аресту местным милиционерам стреляли уже из разбитых окон квартиры.
– Прекратить огонь! Железнов, не дури! Тебя, что, как в гражданскую поджигать надо? Жену и дочку пожалей, – крикнул возглавлявший приезжих пожилой чекист.
– Слушай, Петрович, однако, и баба его вместе с ним по нам бьёт, – заметил один из чекистов. – Чего делать-то будем?
– А чего сделаешь? Наверное, и правда, подпаливать придётся…
Подпаливать и поджигать не пришлось. Из-за разбитых окон квартиры через небольшой промежуток времени раздались два выстрела. Осаждавшие дом люди молча переглянулись. Характерный звук не оставлял никаких сомнений в том, что выстрелы были произведены в упор.
– Никак застрелились, – озвучил напрашивающийся вывод кто-то из милиционеров.
– Твою мать, – выругался начальник опергруппы.
Выйдя из-за поленницы берёзовых дров, за которой он только что укрывался от пуль, старший оперативник открыто пошёл к дому. Никто больше не стрелял… «Застрелились каждый из своего оружия», – позже установит следствие. Кто из супругов сделал это первым – осталось невыясненным. Да и кому это было в то время интересно?
Мария стояла на заснеженном перроне вокзала среди немногочисленных пассажиров, ожидавших посадки на поезд Асино – Томск. Ей показалось, что люди стараются к ней не приближаться и нарочито обходят её стороной. Так оно и было. В небольшом населённом пункте, совсем недавно бывшем деревней Ксеньевкой, знали семью Железновых. Как знали то, в честь кого был назван недавно образованный посёлок. Звуки стрельбы, доносившиеся от находящегося в пяти минутах ходьбы дома заместителя начальника Томскасинлага, с одной стороны, не на шутку встревожили пассажиров, с другой стороны, обострили и без того не малое внимание к Марии.
Девушка была готова броситься на звук перестрелки. Уже не только для того, чтобы узнать причину выстрелов, но и для того, чтобы вырваться из потоков нездорового любопытства, устремлённого к ней со всех сторон. И тут она увидела приближающегося незнакомого молодого человека в гражданской одежде.
– Далеко собрались, Мария Павловна? – подойдя, с улыбкой поинтересовался незнакомец. – Пройдёмте-ка со мной, – миролюбиво и от этого особенно пугающе предложил он.
Мария почувствовала, что ноги её не держат. Схватившись за протянутую к ней руку, точно боясь упасть, присела на чемодан. Прислушиваясь к наступившей тишине, казалось, почувствовала, что дома у неё произошло нечто непоправимое и ужасное. Беспомощно глядела на людей, образовавших большой молчаливый круг, в центре которого она сейчас находилась. Подняла глаза к небу навстречу летевшим сверху крупным снежинкам. Боковым зрением захватила вокзальную вывеску над входом в здание. И уже глазами другого человека, через лёгкую завесу падающего снега, перечитала знакомые с детства слова… «Вокзал» – крупными буквами. Ниже, буквами помельче: «Станции»… Затем совсем крупно: «АСИНО». «Томской железной дороги», – дочитала она глазами, полными слёз.
Глава 3Оперативное планирование
1944 год. Август – сентябрь. Суздаль. Москва
События весны и лета тысяча девятьсот сорок четвёртого года были чрезвычайно ответственными и напряжёнными для генерал-лейтенанта Суровцева. Отдел, созданный при оперативном управлении Генерального штаба, работал не покладая рук.
Заместитель Суровцева генерал Кудрявцев и несколько офицеров из расформированной особой группы маршала Шапошникова вспомнили и ввели рабочий режим лета и осени сорок первого года. Когда жили на казарменном положении и спали не более четырёх часов в сутки. В стратегическом плане работали над обеспечением скрытности подготовки к операции «Багратион» по освобождению Белоруссии и по дезинформационным мероприятиям по её обеспечению.
К исходу третьего года войны дезинформация стала настоящим искусством, превратилась в сложную многоярусную, многомерную и много чего в себе таящую систему. Где последовательность, а часто своевременность действий стали обязательными условиями и факторами успеха. Никто не отменял и систематизацию поступающей разведывательной информации. Так или иначе, подразделение справилось с поставленной ему задачей, и к началу лета противник был убеждён, что наступательные операции советские войска вот-вот начнут на Украине и никак не в Белоруссии.
Новым в работе оказалось вдруг то, что всё чаще и чаще приходилось работать с информацией по союзникам. Так отдельной запиской на имя начальника Генерального