— Могу, мне рассказывал наш с гобой общий друг Милош Янечек. Он мне говорил о телеграмме, которую ты прислал ему 21 августа, в день, когда ваши войска захватили нашу страну. Я знаю, что ты — настоящий друг нашей страны. Если тебе так нравятся эти инструменты, я сделаю так, что ты получишь их. А теперь — хочешь видеть операции Мориса Мюллера?
— Самого Мюллера? — в те годы тот швейцарский ортопед был звездой № 1 в нашей области.
Олдридж повел меня в швейцарский павильон, представил и просил показать операции.
Любезный швейцарец принес мне кофе и сигары, усадил в кресло напротив телевизора и достал из кармана несколько видеокассет. В ту пору советских видеокассет еще не было. Он вставил кассету в аппарат — и начался показ операции Мюллера, с его подробными объяснениями. Я впился глазами в экран и почти целый день смотрел кассету за кассетой, учась технике операций у великого мастера. И думал: «Боже мой, у этого швейцарского стендера в кармане помещались несколько кассет, которые все показывают и объясняют значительно лучше, чем шестеро моих ассистентов! Если бы я только мог, я бы с удовольствием променял малограмотных ассистентов на такие видеокассеты, и мои студенты только выиграли бы от этого, приобретая настоящие современные знания. Да, это верно — мы живем и работаем в глубокой жопе».
Когда кончилась выставка, мне прислали приглашение в чехословацкое посольство на улице Фучика. Там были представители Министерства здравоохранения и несколько хирургов. Официальные лица говорили речи о советско-чешской дружбе (это через шесть лет после вторжения 1968 года!). После речей в честь той дружбы профессорам преподносили подарки. Мне, единственному, подарили набор фирмы «Польди» — две большие металлические коробки, полный набор ортопедических инструментов. Это был драгоценный подарок — он не только давал мне уникальную возможность улучшить свои операции, но и символизировал мою дружбу с чехами.
Через некоторое время, узнав, что мне дали иностранные инструменты, профессора института Родионов и Бабичев на ученом совете заявили, не называя меня по имени:
— У нас есть такие профессора, которые не признают советские инструменты, а любят только заграничные!
Ректор Белоусов спросил:
— О ком вы говорите, о Голяховском? Ну и что? Молодец, что достал хорошие инструменты. Вы были против него, а я вам повторяю — Голяховский себя еще покажет.
Это была его последняя похвала — через несколько дней он умер во время заседания в городе Куйбышеве. Хоронили его с почетом. Я вспоминал, как отвозил ему небольшую взятку.
Вскоре после этого генерал Карпец, из Уголовного розыска, сказал мне:
— Ваш ректор Белоусов умер вовремя. На него было заведено большое дело за взятки. Если бы он не умер, его бы уже арестовали — он брал по пять тысяч за поступление в институт и с некоторых брал за должности дорогими брильянтами.
Ну, моя взятка была намного скромней: один государственный лось, убитый на охоте, и мелкие заграничные вещи. Да, вот еще — профессорский портфель, который он отобрал.
Наука и интриги
Первую кандидатскую диссертацию у нас подготовил Владимир Косматов. Я дал ему тему операций по илизаровскому методу, он старался и собрал достаточно материала для обычной клинической диссертации. Работая ординатором, он получал мало, жил бедно, и я сделал его ассистентом. На фоне других ассистентов он был лучше хотя бы тем, что был моим ставленником. А мне нужно иметь среди партийных ассистентов такого, кому я мог доверять. Зарплата Косматова увеличилась вдвое, он сиял от счастья и говорил мне:
— Мы с женой очень вам благодарны. Она сказала — если бы не твой профессор, не видать бы тебе ни диссертации, ни ассистентской должности. Это верно. Спасибо вам.
Писал он с великим трудом, ему не хватало научной и общекультурной подготовки. Я сидел ночами и переписывал весь текст заново — надо помогать ученику.
Как раз так случилось, что накануне защиты газета «Известия» напечатала критическую статью против директора ЦИТО Волкова, моего бывшего начальника. Его обвиняли в торможении развития илизаровского метода. Интриг в науке всегда много, но многолетняя борьба Волкова против Илизарова была особенно нарицательная — в ней бюрократ от науки боролся против самой науки. Волков все выше поднимался в министерстве и академии и метил в кресло министра. Статья в газете могла ему сильно навредить. Я помнил, что он помог мне получить кафедру. И вот теперь, как момент политики, моя кафедра, с первой диссертацией по илизаровскому методу все-таки были ему небольшим оправданием.
Я пригласил Илизарова приехать на защиту, мы с ним были соруководителями Косматова. На ученый совет он пришел с Валерием Брумелем, легендарным прыгуном-чемпионом. Валерий, как жеребенок, всегда ходил за ним в его приезды в Москву — после того, как он спас его знаменитую ногу, он считал его своим вторым отцом. Появление в аудитории института двух этих знаменитостей вызвало сенсацию:
— Смотри, это же сам Илизаров, и с ним Брумель! Это их Голяховский пригласил.
Я с волнением ждал, как ученый совет примет первую диссертацию с моей кафедры. Во все научные голосования замешано много интриг и политики, профессора часто оценивают не столько диссертацию, сколько диссертанта и его руководителя. Что мне покажет голосование? К моему удивлению, все проголосовали «за». Это означало вполне благожелательное общее отношение совета не только к диссертанту, но и ко мне.
После защиты полагалось давать банкет, но у Косматова не было денег. Я одолжил ему:
— Отдадите потом, когда диссертацию утвердят и вы станете получать еще больше.
Банкет в ресторане был веселый, кафедра выглядела как довольно сплоченный коллектив, а Илизаров с Брумелем были как два «свадебных генерала».
Но помимо обычных средних диссертаций и статей я мечтал о серьезной науке, мне хотелось развить основу своего метода лечения переломов действием магнитного поля. Уже много раз я успешно применял его на больных и получил на это патент. Секрет метода крылся в определенном напряжении магнитного Поля и его длительности. Но механизм действия магнитов требовал научного обоснования, нужно было детальное экспериментальное изучение — как и почему магнитное поле стимулирует формирование костной ткани. Однако ни кадров научных работников, ни средств на исследования у меня не было. Много хороших работников просились ко мне на работу, но взять их я не мог, пока не избавлюсь от некоторых ассистентов и заменю их на более способных.
Однажды Майя Плисецкая приехала к нам домой и привезла с собой молодого танцора Большого театра Бориса Акимова. От перегрузки ног у него образовались невидимые участки распада костной ткани, как трещины — так называемый «стресс-перелом». Ни гипсовые повязки, ни операции были непригодны, я лечил его магнитным полем, и вскоре Акимов снова танцевал (потом Боря стал народным артистом и руководителем балета).
Очевидно, слухи об этом «чуде» слышали другие артисты балета, люди постоянно пересказывают свои впечатления от лечения — это самый лучший способ найти себе хорошего врача. И вот у меня появился громадный бородатый мужчина, тип русского купца, Савелий Ямщиков:
— Я к вам от Майи Михайловны. Моя жена — солистка Ленинградского балета — беременна, и у нее страшно разболелись ноги. Вылечите ее, Христом-богом умоляю, — он перекрестился, чем поразил меня; верующих людей среди интеллигенции тогда практически не было.
У его жены Валентины Ганибаловой оказался такой же распад кости — трещины, как у Акимова, но дело осложнялось поздним сроком беременности. Как организм отреагирует на магнитное поле, я не знал, и объяснил ему риск. Но он настаивал:
— Она пробовала все — ничего не помогло. Одна надежда на ваш способ.
Магниты повлияли прекрасно — кости зажили, Валя родила здоровую девочку Марфу и вновь танцевала, тоже стала народной артисткой. Мне это показало, что магнитное поле положительно влияет не только на переломы, но укрепляет весь минеральный состав костной ткани. Но все это только эмпирические наблюдения. Для доказательств нужны были исследования.
Если на чем-то сильно концентрируешься, то вдруг возникают нужные обстоятельства. Друг моих ранних студенческих лет Боря Катковский, теперь подполковник в закрытом Институте космонавтики, рассказывал мне:
— У космонавтов после длительных полетов слабеют кости, особенно ноги. Генерал Андриян Николаев после трех недель в космосе не мог ходить. Как думаешь, почему?
— Наверное, у них «размягчается» минеральный состав костей, ведь в космосе нет магнитного поля. А наши организмы адаптированы к этому полю на Земле.
И тут мне пришла идея:
— Слушай, что если создать в космических кораблях искусственное магнитное поле? Это должно поддержать баланс минерального состава костей. Заинтересуй моей идеей руководство вашего богатого института. Тогда я смогу вести с вами научную работу.
Он обещал поговорить с ученым секретарем, тоже нашим однокурсником. И вот, хоть не сразу и не просто, мне удалось получить от них предварительную субсидию на десять тысяч рублей — на два года изучения влияния магнитного поля на костно-мышечную систему. Через два года я обязан представить первые данные в лабораторию Бориса Егорова, врача-космонавта. Если мои данные покажутся ценными, институт продолжит исследования на более солидную сумму. К этому времени я добился для кафедры места аспиранта, чтобы делать диссертацию по магнитному полю. Партком и Михайленко стали предлагать неизвестного мне коммуниста, но я предвидел научную значимость этой работы, спорил, уперся и взял выбранного мной кандидата — беспартийного Георгия Артемова.
Узнав, что мне дали субсидию, ассистенты сразу насторожились — деньги всегда вызывают повышенный интерес. Я устроил совещание, рассказал им план работы и предложил участвовать, каждому в определенной части плана. Пришлось заниматься бухгалтерией, я высчитал, что каждому можно платить 50 рублей в месяц, это не мало, учитывая, что и работы не так много. Как руководитель я буду получать 100 рублей. Все захотели работать, вернее — получать деньги. Мы совместно решили выделять на разные деловые расходы в общую кассу 15 процентов заработка, все проголосовали «за». Где деньги, там всегда возникают подозрения и трения, я не хотел сам их выдавать, и мы выбрали казначеем Косматова — вести строгий учет всех расходов и делать финансовый отчет каждые три месяца.