Мимо тещиного дома
Я без шутки не хожу —
То ей х. й в окошко суну,
То ей жопу покажу.
Частый дождичек идет,
Ветка к ветке клонится,
Парень девушку е. ет,
Хочет познакомиться.
При такой дикой жизни за работу они получали приличные деньги — от семидесяти до двухсот рублей. На них они покупали в районном центре продукты и посылали их домой. В районном магазине выбор был скудный: овощные консервы, макароны, сахар, соль и хлеб. Это они и посылали, потому что в Белоруссии и того не было.
Я ездил туда и лечил мужчин от уретрита; они получали его от своих женщин, у которых был влагалищный трихомоноз. Я продавал ребятам сульфидин, это помогало, и они доверительно и со смехом рассказывали мне эпизоды из своей жизни.
В Советском Союзе всегда много говорили об идеологическом воспитании молодежи. Начиная с возраста юных пионеров-ленинцев, а потом на комсомольских собраниях в школах шла постоянная пропаганда высокого морального уровня. Поэтому молодежь росла скованная и стеснительная, особенно в любовных отношениях. Но когда молодые взрослели и сталкивались с реальностью жизни, тогда начиналось другое.
Поначалу в той комсомольской бригаде парочки уединялись для любовных утех. Потом они стали меняться партнерами, общие связи становились всем известны, и им уже нечего было таиться от самих себя. Тогда любовные игры приняли черты массовых развлечений: по уговору в одну ночь мужчины приходили в женскую комнату, в другую — женщины шли к мужчинам. Они постоянно усложняли свои программы и делали это единственно доступное для них удовольствие все более веселым. Словесными комментариями они подзадоривали друг друга:
— Ой, Ваня, еще, еще, еще! — кричала и стонала одна.
— Ванька, не срамись — поднажми, — подбадривал кто-нибудь.
— Да ты вылезь из-под него, так я в тебя такой х… засажу — куда Ивану! — призывал другой.
— Манька, это он от меня такой утомленный — это я его вчера своей пи. дой истерзала, — смеялась третья.
Стихийно эти игры переродились в любовные спектакли. Однажды они решили: пусть самая смелая пара покажет всем остальным «любовный спектакль». Искать исполнителей долго не пришлось — сразу нашлись двое. Все остальные шли на это как в театр. И все было как в театре: на полу разложен матрас, а вокруг расставлены табуреты для зрителей. Они наблюдали «любовное творчество» — хохотали, подбадривали, давали советы, вызывались тоже поучаствовать.
Каким-то образом слух об этом «спектакле» дошел до районного начальства. Тут комсомольская идеология столкнулась с неприятной действительностью. Комсомольские начальники решили разобрать их поведение на собрании, а ту пару наказать настоящим судом на общем собрании за «нарушение общественного порядка».
Районный судья, немолодая женщина, приехала на хутор в сопровождении секретаря комсомола республики Шлемина. Он открыл собрание:
— На повестке дня один вопрос: о моральном лице советского комсомольца. Нам стал известен факт аморального поведения некоторых комсомольцев в вашей бригаде. Я хочу спросить бригадира и комсомольского вожака: как вы дошли до жизни такой?
Бригадир поднялся со стула и, переминаясь с ноги на ногу, молчал.
— Что, стыдно говорить? — с издевкой спросил Шлемин.
Тут с места взорвалось несколько голосов:
— Ты бы, секретарь, сначала пожил бы нашей жизнью!
— Да у нас хлеба свежего по неделям не бывает!
— А ты когда в баньке мылся, секретарь? А мы вот месяц, как не моемся.
— Ты небось газеты в кабинете читаешь, при электрическом свете, а мы и солнца за деревьями не видим.
— Ты бы лучше нам кину привез, чем судью показывать.
Секретарь успел только выкрикнуть:
— Ладно, поговорим с вами в районном комитете.
— Чего нам разговаривать? Закончим срок работы и разъедемся по домам. Давай судью!
И начался суд. Заговорила судья:
— Нам известно о случае нарушения общественного порядка прелюбодеянием в общественном месте.
Наэлектризованная аудитория ответила:
— Ха-ха-ха!.. Хо-хо-хо!.. Хи-хи-хи!..
Судья подождала и строго сказала:
— Суд хочет знать, кто были те двое?
Их дружно вытолкнули на середину:
— Выходи, выходи, сейчас будут судить за то, что прелюбодействовали. Ха-ха-ха!
Судья потребовала:
— Подсудимые, вы признаете себя виновными в том, что нарушили общественный порядок, прелюбодействуя в общественном месте?
— Это чегой-то, а? — придуривался парень.
— Я таких слов не понимаю, — жеманно отвечала его партнерша.
Народ хохотал:
— Ах ты, бля такая — не понимает! Ты ему давала тута при нас? Теперь понимаешь?
Она потупила глаза, входя в роль:
— Ах, это-то. Это я не знала, как называется.
Парень бубнил:
— Да ведь всего один разок, товарищ судья, всего-то разок.
Судья взвизгнула:
— Я вас не спрашиваю, сколько раз. Это не имеет значения.
Народ зашумел:
— Нет, если бы он ее много раз уделывал, так ему бы и наказание больше. Это не по справедливости.
— Но, значит, сам факт вы признаете? — перекричала народ судья.
— Может, он и признает, а я вот не признаю, — обиделась подсудимая. — Кажись, я в тот раз и не с ним была вовсе.
Народ покатился от смеха:
— Ай да артистка! Да тебе не сучки рубить, тебя в кине снимать надо.
— Тише, товарищи, внимание! — призывала судья. — Если это был не этот товарищ, то кто же другой? Назовите, чтобы не наказывать невиновного.
— Так я же его не видела, он же мне подол поверх головы загнул.
Все уже устали смеяться, секретарь и судья чувствовали себя по-дурацки. Она назначила штраф — по пятидесяти рублей с каждого нарушителя, и они быстро уехали. Толпа в сенях провожала их, комментируя событие. Осужденные стояли тут же. Она сказала ему.
— Ну, теперь небось побоишься?
— Что, я побоюсь? — возмутился парень и схватил ее за руку. — А ну пойдем!
И они повторили все в более изощренном варианте.
После того как ребята рассказали мне об этом, в следующий мой приезд они показали тех Ромео и Джульетту. Она кокетливо предложила:
— Хотите посмотреть, доктор?
Визит министра
Никакой опыт жизни не должен проходить мимо — все может обогатить понимание и может пригодиться. В Шалговарах я был абсолютно изолирован, но зато еще больше узнал скудную русскую глубинку. И я научился быть врачом на все руки. Этот опыт дал мне умение справляться с болезнями минимальными средствами, которые есть под рукой.
Но я истосковался по хирургической работе, по своей уютной комнате, по друзьям, подругам и книгам. Когда живешь в такой глубинке, которая кажется отсталой по сравнению даже с глухим городком, то постепенно погружаешься в жизнь той дыры и отстаешь от мира. Пока я тосковал и мерз в Шалговарах, я даже не знал, что Карело-Финскую Республику переименовали в Карельскую и ввели в состав РСФСР. Это было явно миролюбивым шагом по отношению к соседней Финляндии и снимало угрозу присоединения ее к СССР. Правда, с этим понижением статуса потерялось и высокое положение местных властей, и в петрозаводских министерствах была растерянность.
Еще одна новость ждала меня: наша республиканская больница переехала в новое, наконец-то построенное большое здание — на краю города, возле леса. Для сотрудников там выстроили два жилых дома и мои друзья — молодые доктора — впервые получили квартиры. Сменился и главный врач — новым начальником стала Лидия Теодоровна Филимонова. В работе она делала ставку на молодых, и многие из моих друзей продвинулись на заведование отделениями. Для них это был период возрождения — жизнь все-таки постепенно налаживалась.
И вдобавок ко всем новостям ходили слухи, что при Петрозаводском университете будет открыт медицинский факультет. Для этого ожидали приезда нового министра здравоохранения РСФСР Николая Виноградова. Я помнил его начальником Управления учебных заведений, когда он распределял нас на работу. Он славился как деспот, антисемит, взяточник и бабник. Говорили, что по всем больницам были его любовницы. Многие петрозаводские начальники хотели бы устроить своих детей на новый факультет. Чтобы задобрить министра, они, по советским традициям, приготовили ему своего рода взятку — дачу за городом и выделили на обслугу симпатичных молодых сестер.
Но меня все это уже не касалось. У меня были три свои большие новости: я получил место клинического ординатора в Боткинской больнице в Москве, я собрал свои стихи в одну книгу, и Корней Чуковский согласился быть моим редактором и я купил автомобиль «Победу». После скучной жизни в Шалговарах все это переполняло меня радостью.
Собственные машины были тогда большой редкостью, ни у кого из наших докторов их не было. Но в Москве их покупали чаще, и поэтому там образовалась очередь — получения машины нужно было ждать около трех лет. В Петрозаводске это было быстрей и проще. «Победа» стоила, по курсу 2004 года, около четырех тысяч долларов. Таких денег у меня, конечно, не было, но я уговорил родителей, что лучше купить машину в Петрозаводске теперь, чем годами ждать очереди в Москве. Мама, как всегда, была рада выполнить любую мою просьбу, отец немного поворчал: «Зачем ему машина?», но она его уломала, и они прислали мне деньги.
Получать в банке такую большую кучу денег и нести ее в магазин было страшновато. Я попросил Васю Броневого идти со мной. Он к тому времени стал начальником ОБХС (отдел борьбы с хищением), заметной фигурой в городе, ходил с оружием и его знали и побаивались все жулики. По дороге Вася размечтался с энтузиазмом:
— Слушай, на машине можно будет возить девок в лес и трахать прямо на сиденье — не выходя: и мягко, и никому не видно!
Вася был прав: как только я стал уникальным в своем роде владельцем машины, это сразу прибавило мне веса в глазах молодых женщин. Многие были не прочь прокатиться куда-нибудь в лес, а там — не прочь и на все остальное. Катался, конечно, со своей компанией и Вася.