Уже почти десять лет Советский Союз слал миллиарды в Китай, помогая Мао Цзэдуну укрепить режим коммунизма. Мао придумал «Великий индустриальный скачок». Для этого он заставил людей в деревнях разводить мелкие местные металлоплавящие подобия доменных печей. Ничего из этого, конечно, не вышло. Тогда Мао начал «культурную революцию» — заставил всех хором учить наизусть его произведения.
И Хрущев все больше вел себя как распоясавшийся «царь Никита»: он приезжал на художественные выставки и говорил художникам, что и как рисовать; он выступил в ООН, возмутился реакцией аудитории, снял ботинок и стучал им по трибуне. После этого он стал посмешищем всего мира. На одном из юбилейных заседаний он, без согласования с кем-либо, заявил, что Россия дарит Украине Крым (как мог бы сделать император). На другом заседании он провозгласил: «Советский Союз стоит как утес!». Из этой фразы сделали лозунг нового времени, и все должны были ее повторять, не хуже чем цитаты Мао в Китае. В нашем институте на политзанятиях лектор серьезно спрашивал врачей:
— Как стоит Советский Союз?
Никто из нас не знал, отвечали все по-разному, мялись. А правильный ответ был, оказывается, только один — «как утес».
И вдруг буквально за один день возникли глубокие расхождения с Китаем. Ходили слухи, что во время своего визита туда Хрущев поссорился с Мао и кричал на него. Это было похоже на ссору Сталина с югославом Тито в 1948 году. Из Союза срочно уехали все китайцы, в Китае их стали преследовать как шпионов. Интеллигенцию ссылали в деревни, переделывали, заставляя хором учить цитаты из Мао.
В это же время советских людей стали выгонять на так называемые «коммунистические субботники» — бесплатную работу по расчистке помещений и улиц. Когда-то, в 1920 году, это делал Ленин, и была даже написана известная картина: в Кремле он несет бревно. Но тогда была послереволюционная разруха.
Субботники назывались «Великий почин». Есть неприличная русская поговорка про соломинку и бревно, которую использовал Пушкин — «в чужой пизде соломинку ты видишь, а у себя не видишь и бревна». Я написал:
Весенним днем, давным-давно,
Один мудак подпял бревно,
И с той поры полсотни лет
В его стране покоя нет.
Здесь коммунисты из бревна
Слепили всякого говна,
Распространив на целый мир
Его, как русский сувенир.
Обязан каждый, всю равно,
Боготворить ЕГО бревно,
С восторгом думая о том.
Как Он сгибался под бревном.
И мы готовы в каждый миг.
Поднять истошно-бравый крик,
И все как стадо, заодно,
Еще сто лет таскать бревно.
И хоть таскающим бревно
Совсем должно быть не смешно,
Но мы смеемся. Угадай —
Что нас смешит? — сосед Китай.
Там в маоистском все говне
Сидят, не зная о бревне:
И двадцать лет уже подряд
Цитаты хором голосят.
Смеясь, мы чешем языки:
— Они рабы и дураки!..
У них — соломинка видна,
У нас не видно и бревна.
Дошло до того, что Россия и Китай вступили в местную войну и вели между собой бои за небольшой остров на реке Амур. Вместе с этим пропали миллиарды народных денег, вложенных Россией в развитие Китая.
Первый кризис советской силы возник в Германии: 13 августа 1961 года по указанию Хрущева за одну ночь в Берлине была построена бетонная стена, отделяющая восточную зону от западной. Пятьдесят тысяч восточных немцев не смогли ехать на работу и вообще — ехать на Запад. Советские и американские танки встали друг против друга по обе стороны стены. Но и на этот раз столкновения не произошло. Тем временем Хрущев послал советские ракеты на Кубу. 14 октября 1962 года американский разведывательный самолет У-2 сфотографировал эти ракеты на Кубе, некоторые из них были с атомными боеголовками. Президент США Джон Кеннеди потребовал удаления ракет, Хрущев отказался. Остряки в Москве придумали шутку: как расшифровать название острова КУБА — Коммунистическая Угроза Берегам Америки. 22 октября Америка заблокировала Кубу с воздуха и моря, и Хрущев вынужден был отступить перед угрозой войны.
В Советском Союзе велась пропаганда против Соединенных Штатов.
В Далласе произошло убийство президента Кеннеди. Возникли подозрения, что это сделано по указанию из Союза. Убийцей оказался американец Ли Харви Освальд, но перед тем он приезжал в Минск и женился на советской девушке — дочери полковника КГБ. Комиссия долго разбирала дело, многие советские граждане не были уверены — не кончится ли это войной? В конце концов участие России доказано не было.
Сам стиль Хрущева был образцом поведения для всего руководства — на всех ступенях бюрократической лестницы имелись примеры большого или малого диктаторства. И в нашем институте директор тоже вел себя как небольшой диктатор — с самого прихода все сотрудники стали его бояться, особенно, конечно, еврейская прослойка.
Кульминацией всех событий начала 1960-х годов стал переворот в правительстве Союза. В октябре 1964 года Хрущева неожиданно сняли со всех постов «по состоянию здоровья».
Как членам Политбюро удалось выгнать всесильного диктатора, мы не знали, но были потрясены. Ждали, что его арестуют. Однако вопреки прежним традициям его не арестовали, а просто отправили на пенсию. Во главе страны встал Леонид Брежнев, которого поднял наверх сам Хрущев.
При снятии Хрущева была сохранена видимость спокойной смены власти. На самом деле это был тонко разработанный военный переворот. В городе Реутово, в 20 километрах от Москвы, стояла дивизия имени Дзержинского. Это была дивизия особого назначения — она охраняла Кремль, то есть самого Хрущева. В день снятия Хрущева, в октябре 1964 года, они на рассвете обнаружили, что их дивизия окружена танками. Не понимая, что происходит, пытались звонить в Кремль, но связи не было. Со стороны окружения явились офицеры другой советской дивизии — бронетанковой Кантемировской дивизии, самой показательно сильной во всей армии. Они пришли под белым флагом парламентеров и заявили: дула наших орудий наведены на вашу дивизию, и если вы тронетесь с места, мы тут же вас разнесем. Дзержинцы оказались в котле, угроза была серьезная. Они знали, что кантемировцы подчинены министру вооруженных сил, значит — выполняли его приказ. Из этого вытекало, что правительство шло против Хрущева. Ему было бы достаточно поднять дзержинцев, чтобы началась настоящая война за власть. Но его выманили с отдыха хитростью — для обсуждения очередного доклада.
Обвиняли его во многом, даже в том, что он стучал ботинком по трибуне ООН, но только не в распространении коммунизма. Этого они сами хотели.
К концу дня новость о снятии Хрущева распространилась по Москве, а потом стала известна всем. По радио ее объявили на другой день. На место Хрущева назначили Леонида Брежнева. Но две советские дивизии стояли друг против друга, как враги, еще несколько дней.
Для советских людей опять наступило время надежд на хоть какие-нибудь улучшения. Сколько уже раз мы надеялись!
Переезд института, поездка на целину
Наш институт получил новое здание в поселке «Красный балтиец» — за станцией метро «Войковская». Его выхлопотал у городских властей еще прежний директор, но из-за задержек, проволочек и медленного строительства он не дожил до переезда. Заслугу в получении здания охотно присвоил новый директор, но улицу института назвали именем прежнего — улица Приорова. Шестиэтажный дом — типовой проект областной больницы, рассчитанный на четыреста кроватей для больных. Но научно-исследовательский институт — это не больница. В нем много научных отделов и лабораторий разного профиля. Опять пришлось тесниться, чтобы их размещать. Все равно все радовались. Мы с Веней упаковывали отчеты институтов, перевозили на моей машине — транспорт не дали.
— Слушай, на кой черт сдались все эти отчеты в новом здании?
— Что ты предлагаешь?
— Выбросим половину — никто не хватится.
Половину мы не выбросили, но несколько самых толстых отчетов тайком выкинули.
Однажды я слышал по Би-би-си, как в Бирмингеме, в Англии, один научный институт переезжал в новое здание: сотрудники собрались у входа, директор раздал им ключи от кабинетов и лабораторий, они вошли и приступили к работе — оборудование уже стояло на местах и было подготовлено к работе; институт не потерял ни одного дня.
Не такая картина ожидала нас. Подъезд и подход к зданию не подготовлены, проехать трудно, а подходить опасно: надо осторожно ступать по неровной замерзшей трясине между заледенелыми лужами и строительным мусором.
Внутри здания тоже все завалено брошенным строительным материалом — досками, щепками, гвоздями, разбитым стеклом, все было забрызгано цементом и краской. Впечатление такое, будто здание бросили, не закончив. И это — после приема государственной строительной комиссией! Само качество стройки такое паршивое, что класть больных и расставлять аппаратуру без многих переделок невозможно. Даже пройти по лестницам трудно из-за налипшей на ступени цементной грязи. Пришлось все доделывать нашим сотрудникам: молодые выносили грязь, вносили оборудование, красили, а старшие мыли и чистили. Профессор Зоя Миронова, бывшая спортсменка-чемпионка, в затрапезном халате две недели сидела на лестнице и рьяно отдирала цементные нашлепки с гранитных ступеней.
В новом помещении мы с Веней организовали плотницкую мастерскую для изготовления полок под отчеты — набрали пилы, рубанки, молотки, гвозди и целыми днями строгали, выпиливали, приколачивали, клеили, подгоняли. Мастерили мы с увлечением, с утра надевали рваные халаты и вкалывали, потешаясь над такой «научной» работой. В комнате пахло столярным клеем и деревом, на полу валялись опилки и стружка. Узнав о нашем мастерстве, заведующие другими отделами просили сделать полки для них тоже. На все это у нас ушло три зимних месяца, а когда кончили плотничать и расставили по полкам отчеты, нам опять стало нечего делать.