Я хотел уже ускориться, но тут коридор повело, как при резком падении давления в барокамере. Потоки будто схлопнулись вокруг меня, сжимая грудную клетку изнутри. На долю секунды пропало ощущение, что я дышу сам — словно кто-то другой «вел» мою диафрагму.
— Костя! — Демид резко дёрнул меня за плечо, и всё отпустило.
Кто бы это ни был или чем бы ни было то, что надвигалось на Приют, оно проверяло нас на прочность.
Мы рванули дальше через коридоры, а навстречу всё выскакивали ученики. Некоторые в тренировочных куртках, другие прямо в нижнем белье, с распахнутыми глазами. Никто ничего не понимал, но все знали, что это сигнал тревоги. И если нам не кричат, что тревога «учебная», то все будет по-настоящему.
Мы выскочили во двор, и в лицо сразу ударил сухой, горячий, пахнущий гарью ветер. Он летел со стороны ворот Приюта.
На горизонте, где небо уже заволокло тёмной полосой, что-то шевелилось.
Глава 22
Двор наполовину тонул в полумраке. Факелы горели не все — кое-где тлели одни головёшки, давая больше дыма, чем света.
Гулкий топот бежавших со всех сторон учеников разносился эхом. Все постепенно, один за одним, собирались во дворе, все еще не до конца понимая, что происходит.
Наконец, дверь в дальнем конце двора распахнулась, и в проёме возник Астахов. Учитель шёл быстрым, почти строевым шагом, лицо не просто строгое или серьёзное, а хмурое. Свой посох он крепко держал в руках.
За ним вышли члены Совета. По сжатым в узкие полоски губам можно было понять, что они нервничают. Гул разговоров тут же начал стихать, все, морщась от странных ощущений и скрывая это, ждали разъяснений происходящего.
Астахов поднял руку ладонью вниз и чуть повел ею в сторону — жест, от которого двор окончательно смолк. Но сказать он так ничего и не успел.
Гулкое БУМ прокатилось через весь двор. Пол под ногами дрогнул, со стен сыпанула мелкая пыль.
Били по воротам Приюта.
Второй удар был чуть мощнее — ворота выдержали, но ощутимая ударная волна прошла сквозь камень. Кирпичная кладка, окаймляющая ворота, дрогнула.
Третий удар не заставил себя долго ждать…
— Ух! — доски ворот жалобно застонали.
Ученики, явно перепуганные, попятились. Астахов метнул короткий взгляд на членов Совета, и те сразу напряглись.
— По позициям! — процедил Астахов.
Построение начали члены Совета. Причем так, словно уже репетировали это сотню раз. Они встали по периметру двора в боевых стойках. Я понимал, что они становятся на заранее обозначенные позиции, а не кто куда хочет.
Астахов указал пальцем на ворота:
— Открыть, — распорядился он.
Стоявший ближе к воротам ученик бросился выполнять поручение. Начал выдвигать засов…
БАХ!
На четвертый раз в ворота ударили с огромной мощью, будто тараном. На мгновение створки ворот выгнулись внутрь, а потом с сухим треском пошли трещины в древесине.
Ученик в шоке и недоумении застыл на месте. Но ненадолго… пятый удар последовал незамедлительно, и парня смело как назойливую муху. Ворота разлетелись в щепки и эти щепки разметало по двору. Один особенно колоритный кусок доски вонзился в землю в паре шагов от меня.
В проеме, залитом светом звезд, возник силуэт. Высокий, почти под притолоку, но худой. Плащ висел на нем тяжелыми складками, а полы едва заметно колыхались от гулявшего сквозняка.
В каждой руке ОН держал по сабле. Лезвия были выполнены из матового, потемневшего металла, от которого вился сизый дым. Будто клинки только достали из печи…
Он шагнул внутрь. Каждый удар подошвы о плиту отзывался в камне и шёл вниз, вглубь приюта, как удар в сердце. И я поймал себя на том, что знаю эти «артерии» — линии, по которым отзывается звук, в точности повторяли карту потоков, которую принёс Яков. Приют вёл себя, как живое тело, и я стоял прямо внутри его сосудистой системы.
Свет полоснул по лицу незваного гостя. Лицо… если это вообще можно так назвать. Сухая кожа, натянутая на скулы, сеть старых шрамов, губы — бескровные. И глаза… молочно-белые, без зрачков. Живые, но абсолютно мёртвые.
Я машинально отметил, что его шаги «сбивают ритм» приюту. Это было похоже на то, как патоген проникает в организм, нарушая работу кровотока. В нём была мощь, но меня она не пугала.
Если он может это сделать — то и я смогу. Если приют — это тело, то я могу стать его руками и взять от него то, что мне нужно.
— Он… слепой? — выдохнул кто-то из нулевых.
Гость замер в двух шагах за порогом, сабли все так же опущены, дым струится вверх ленивыми завитками.
Астахов сделал шаг вперед, посох в его руке едва заметно дрожал. Буквально во всем его теле чувствовалось едва сдерживаемое напряжение.
— Ты… — прохрипел Астахов. — Это не то, что ты думаешь. Все было иначе. Всё, что тогда… ты понял неправильно… кто тебя освободил?
Я впервые видел Учителя таким растерянным. Во-первых, он явно знал этого «гостя». Во-вторых, появления его не ждал.
Гость, видимо, кем-то освобожденный, все также стоял неподвижно, как статуя. Дым с сабель медленно обвивался вокруг его предплечий.
— Ты не имеешь права… — продолжал Астахов.
Но не договорил, потому что Освобожденный медленно поднял голову.
— Достаточно, — сказал он.
Белые глаза скользнули по рядам учеников, по совету, по Астахову… и остановился взгляд, которого и не было, на мне. Я почувствовал, как потоки вокруг сжались, освобождая дорогу его необузданной энергии.
— Мне нужен Константин Мирошин, — проскрежетал он.
У меня в груди что-то дрогнуло. Но не от страха, а от того, что в этот момент я действительно поверил, что Освобожденному, откуда бы он ни явился, плевать на всех здесь, кроме меня.
Астахов больше не стал разговаривать. Видимо, он знал этого человека лучше моего и понимал, что разговоры здесь излишни.
— Первый круг! — рявкнул он.
Двенадцать членов Совета синхронно расставили руки. Они встали так ровно, будто заранее отмеряли шаги линейкой. Когда ладони сомкнулись, круг замкнулся, и в центре, словно в фокусе линзы, остался Астахов.
— Второй круг! — отрывисто бросил он.
Ученики выстроились шире, тоже сцепили руки, очертив внешнее кольцо.
— Пошли, — кивнул мне Демид. — Замкнут круг, и потом не войдёшь.
— Обойдусь. И тебе не советую, — ответил я.
Я остался на месте, чувствуя, как каменные плиты под ногами подрагивают. С картой Якова перед глазами я уже видел, где проходят «аорты» приюта, как потоки из стен и башен сходятся в эти два кольца. Да, в центре круга стоял Астахов.
Но они ведь могут сходиться и в меня.
Я присел, приложил ладонь к шву между плитами, чувствуя тепло. Провёл по шву, ощутил, как ток энергии идёт мимо, в круг учеников. Что если я смогу «врезаться» в эту линию? Перехватить её, как ставят катетер в вену — и направляют лекарство.
Демид встал в круг, но бросил в мою сторону взгляд — он понял, что я делаю. Я же собирался сыграть в их игру — но по своим правилам. Если Астахов считает, что только он может качать силы из приюта, то у нас с ним впереди приятный сюрприз.
Я отчетливо видел, как оба кольца — и учеников, и членов Совета — образуют плотный энергетический круг. Я понимал, что чем дольше остаюсь вне круга, тем свободнее буду действовать…
По двору прошёл низкий, тягучий гул — приют «вдохнул» и теперь, казалось, готовился выдохнуть всей своей каменной грудью. Стены дрожали, как натянутая кожа барабана, а под ногами рождался свой едва уловимый ритм…
Из швов между плитами побежали тонкие золотистые жилки. Они тянулись к кольцам учеников, словно кровеносные сосуды к сердцу. Я наблюдал, как эти «артерии» вливаются в ладони стоящих в круге, но одновременно нащупал собственной ладонью одну из боковых ветвей. Она не шла в общий поток, а уводила энергию к южной стене.
Я «разрезал» её мягким импульсом и пустил ответный ток на себя. Волосы на руках встали дыбом, зубы свело от металлического привкуса энергии. Приют отдавал силу — без эмоций, сухо.
В кольце советников поток шёл в Астахова, я видел, как его «второе» тело распухает, уплотняясь, а по моим каналам в этот момент шёл параллельный заряд. Я впитывал его, как губка, и часть тока уже собиралась в солнечном сплетении, готовая рвануть наружу, когда придёт время.
— Вот теперь… — прошептал Астахов гостю, — … мы на равных.
Посох в руках Астахова загудел низким басом, и его тело сорвалось вверх, словно его подбросило подземным взрывом. Он взмыл, оставляя за собой тонкую, дрожащую дорожку света.
Я в этот момент «подсел» глубже в капилляры приюта, синхронизируя свой ритм с вибрационным фоном, что шёл от каменных стен. Теперь каждый его взмах, каждый удар по камню отражался во мне, и я впитывал и эти отголоски силы, собирая их в животе тугим узлом.
Астахов в воздухе развернулся и рухнул вниз, пружиня ногами, посох врезался в землю с хрустом. По плиткам двора побежала трещина, из которой хлынул чёрный, густой, как деготь, поток энергии. Он пошёл вперёд, преграждая Освобождённому путь.
— Тебе — нет — пути! — процедил Астахов, и его голос разнёсся по двору, срывая пыль с карнизов.
Я посмотрел на Астахова, на его сжатые челюсти, расширенные зрачки, на то, как ходили желваки на скулах… я понимал, что старик защищает не меня. Не учеников и даже не членов совета.
И не школу. Нет, сейчас он спасал свою собственную шкуру…
Освобождённый даже не моргнул. Стоял так же, сабли опущены, дым от них вился вверх.
— Уйди с дороги, Павел, — прорычал он утробным голосом.
Астахов рванул первым — посох вонзился в потоки Освобождённого. Удар был короткий, отточенный, с идеальной геометрией. Но сабли врага сомкнулись и срезали треть древка, будто ножку моркови.
Я не отвёл взгляда от этого манёвра, но мои ладони уже стояли на нужных точках камня, по памяти карты приюта. Я чувствовал, как под ногами идут две главные «артерии» энергии. И перехватывал часть потока, пока старик держал внимание врага на себе.