ть царской семье отца Анатолия, дабы настоящий оптинский старец вытеснил «лжестарца» Григория Распутина. Однако преподобный не согласился, не видя на то произволения Божия.
2 февраля 1917 года, за месяц до начала революции, старец сказал: «Будет шторм, и русский корабль будет разбит. Да, это будет, но ведь и на щепках и обломках люди спасаются. Не все же, не все погибнут». Слушавшие были поражены, монахини заплакали. «Ничего. Ничего, не бойся только, – сказал отец Анатолий. – Бог не оставит уповающих на него. Надо молиться, надо всем каяться и молиться горячо» (28, с. 596).
Вскоре после Октябрьского переворота декретом Совета народных комиссаров 10 (23) января 1918 года Оптина пустынь была официально закрыта. Для сохранения монастыря в новых условиях сократившаяся в численности братия создала сельскохозяйственную артель, председателем которой стал настоятель. В 1919 году первый раз был арестован последний настоятель Оптиной отец Исаакий (Бобриков, 1865–1938).
В первые годы после революции старец Анатолий продолжал жить в своей старой келье, но условия изменились. Зимой не хватало дров. В одну зиму комсомольцы из соседнего села разбили окна в доме, и дом простоял так до весны. Не хватало хлеба и вина для Литургии. Старец сохранял при этом удивительное спокойствие, несмотря на тяготы возраста и тяжелую болезнь ободрял монашескую братию: «Видите, как жестоко Господь наказывает. Но ведь вразумления и покаяния в народе не видать. Конечно, возможно, что и последние времена, в Святом Евангелии ясно сказано, что, когда Господь придет, обрящет ли веру на земле. Будем благодушно терпеть, не унывать и усерднее молиться. Советую почаще приобщаться Святых Таин».
Одной своей духовной дочери, обратившейся с вопросом, как жить при Советской власти, отец Анатолий ответил так: «Очень сочувствую вам в том, что вы, живя в миру, задыхаетесь. Да, очень тяжело верующему сердцу смотреть на все то, что творится вокруг. Не отчаивайтесь и не унывайте, избегайте – насколько возможно – всех обществ, забав и увеселений. Пусть будет ваша комната вам келья. Свободные минуты посвящайте на молитву, на чтение книг Священного Писания и на домашний и ручной труд… Конечно, такой образ жизни от мира вы не скроете, над вами будут смеяться. Не обращайте на это внимания, пусть смеются. Помните, что, по слову апостола Павла, ecu… хотящий благочестиво жити о Христе Иисусе, гоними будут…». В одном из писем к монахине Амвросии, отвечая на тот же вопрос, старец написал: «Живи просто, по совести, помни всегда, что Господь видит, а на остальное не обращай внимания» (28, с. 598).
Советская власть последовательно и целенаправленно боролась против Церкви и веры. Поэтому само существование оптинских старцев, которые принимали посетителей, наставляли и утешали, ободряли и вдохновляли их, виделось вызовом власти коммунистов. Монастырь был объявлен «рассадником контрреволюционной пропаганды». Старец Анатолий скончался накануне своего второго ареста.
Преподобный Нектарий (Тихонов, 1853–1928) поступил в скит в 1876 году и провел там всю свою долгую жизнь. «Монаху три выхода, – говорил он, – в храм, в келью и в могилу, вот закон для монаха» (105, с. 117). Лишь в последние годы, когда представители коммунистической власти выгнали его из Оптиной, ему пришлось выйти в мир. Сам он называл себя «необразованным человеком низкого звания», но Сергей Александрович Нилус отмечал, что старец «начитанностью своей поражал не одного меня, а многих…» (105, с. 117).
Старцем отца Нектария избрала монашеская братия в 1913 году после кончины преподобного Варсонофия. Между тем в эти годы стали отмечать в поведении старца элементы юродства. То наденет халатик на голое тело, так что ноги сверкают, то натаскает в келью всякого хлама и говорит: «Это мой музей»… Недоумение собратьев разрешил один монах высокой жизни, сказавший: «Вы его оставьте, это он пророчествует». И верно, те, кто дожил, увидели, как в начале 1920-х годов даже студенты и служащие часто ходили на службу босые, без белья или в пальто на рваном белье, а в монастырском скиту открыли антирелигиозный музей.
Посетителей старец принимал в хибарке покойных старцев Амвросия и Иосифа, где и стал жить сам. Говорил он мало, часто иносказательно. «Человеку дана жизнь на то, чтобы она ему служила, – не он ей… Служа жизни, человек теряет соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное недоумение: он и не знает, зачем живет. Это очень вредное недоумение, и часто бывает: человек, как лошадь, везет и везет, и вдруг на него находит такое… стихийное препинание». Снисходя к немощам новоначальных, учил их сосредоточенности в духовной жизни: «Многословие вредно в молитве, как апостол сказал (Мф. 6, 7). Главное – любовь и усердие к Богу. Лучше прочесть один день одну молитву, другой – другую, чем обе зараз. Одной-то будто бы и довольно!».
Случалось, батюшка Нектарий давал что-нибудь посетителям, а сам уходил, оставляя посетителя наедине со своими мыслями. Так он оставил как-то в келье пришедшего к нему за советом протоиерея-академика. Тот в свою очередь горячо благодарил: «Оставшись один, я обдумал всю свою жизнь и многое понял и пережил по-новому в этой старческой келье». С некоторыми посетителями старец, напротив, много и оживленно беседовал, подчас поражая собеседников обширными и всесторонними знаниями.
Выселение монахов из Оптиной произошло в 1923 году после закрытия их артели. Когда в келью старца (в которую он никого никогда не впускал) вошли чекисты, то удивились и они, и келейники отца Нектария: там были детские игрушки – куклы, мячики, фонарики, корзинки. «Зачем у вас эти игрушки? Вы что, ребенок?» – спросили делающие обыск. «Да, я ребенок», – кротко ответил он. Но неведомы были насильникам слова Евангелия: Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него (Мк. 10,15). Он был арестован, помещен по болезни в тюремную больницу, но вскоре отпущен с условием жить подальше от Оптиной.
Однако и в частный дом, где старец занимал комнату, украдкой шли люди. Тяжело больной, перешагнувший семидесятилетний рубеж отец Нектарий подчас изнемогал от усталости. Однажды, в минуту слабости, он заколебался, не отказаться ли от тяжелого послушания старчества. Ночью ему явились все Оптинские старцы и сказали: «Если ты хочешь быть с нами, не отказывайся от духовных чад твоих!». И старец не отказался.
Последние старцы отец Исаакий и отец Никон были арестованы в конце 1920-х годов и закончили свой жизненный путь мученически, в ссылке. В условиях жестоких гонений на Церковь, казалось, Оптина пустынь останется лишь в истории Русской Церкви и русской литературы. Здания ветшали и разрушались, сосновый бор вырубался. Но непреложны слова Господни о Церкви: и врата ада не одолеют ее (Мф. 16,18).
В 1987 году, накануне 1000-летия Крещения Руси, была возобновлена иноческая жизнь во Введенской Оптиной пустыне. А в 2000 году решением юбилейного Архиерейского Собора к лику святых Русской Православной Церкви были причислены для общецерковного почитания Оптинские старцы Леонид (Лев), Макарий, Моисей, Антоний, Иларион, Анатолий I, Исаакий I, Иосиф, Варсонофий, Анатолий II, Нектарий, Никон, Исаакий II.
Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня поддержи и наставь меня. Какие бы я ни получал известия, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя.
Во всех моих словах и делах руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою.
Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом моей семьи, никого не смущая и не огорчая.
Господи, дай мне силу перенести утомление наступившего дня и все события в течение его. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, терпеть, прощать и любить. Аминь.
Духовный подвиг отца Иоанна Кронштадтского
На рубеже XIX–XX веков в России был священнослужитель, известный всем, от простых мужиков до столичных аристократов. Причем он был известен именно в силу своего особенного служения в церкви. Нам трудно сейчас даже представить, как могла без радио и телевидения разнестись о нем молва по бескрайним российским просторам, как толпы народа буквально осаждали его при всяком появлении в Санкт-Петербурге, Москве, Самаре или Нижнем Новгороде, каким уважением и почитанием пользовался этот по виду обыкновенный батюшка. Конечно, он не был обыкновенным. То был отец Иоанн (Сергиев), пять десятилетий прослуживший на северо-западе империи, в городе военных моряков Кронштадте.
«Отец Иоанн Кронштадтский в истории Церкви – явление необычайное, – говорил протоиерей Валентин Свенцицкий в начале 1920-х годов, – История Церкви знает подвижников величайших, более великих, чем отец Иоанн, история Церкви знает молитвенников более великих, чем отец Иоанн… но это явление в истории Церкви необычайное потому, что никогда подвиг молитвы не совершался в таких условиях мирской жизни, в каких совершал его Иоанн Кронштадтский» (152, т. 2. с. 32).
Родился будущий всероссийский пастырь 18 октября (1 ноября по и. ст.) 1829 года в день памяти великого болгарского святого Иоанна Рыльского, в честь которого и был наречен. «Новорожденный был до того слаб и хил, что родители не надеялись, что мальчик проживет даже до следующего дня, почему в ночь рождения поспешили его окрестить», – писал его биограф (5, с. 6). Он родился на Крайнем Севере, в далеком селе Суре Пинежского уезда Архангельской губернии. Отец Илья Сергиев был псаломщиком этого села, в бедной церкви которого даже священные сосуды были оловянные. Мать будущего святого, Феодора, была простой женщиной, скромной, работящей, но обладала неколебимой верой.
Слабенький ребенок быстро окреп и стал здоровым мальчиком. Ваня постоянно ходил с отцом в церковь. Он полюбил церковные службы, научился читать богослужебные книги и петь на клиросе. Очевидно, что в скудной жизни северного села именно храм Божий стал для мальчика не только святилищем, но и источником красоты и вдохновения. Окружающая северная природа была бедна красками, но давала возможность мальчику ощутить свою неразрывную связанность с миром Божиим. Отмечаемая всеми современниками любовь отца Иоанна к природе во всех ее проявлениях – от полевых цветов до звезд на ночном небосклоне – зародилась давно в тихой Суре и сохранилась на всю жизнь.