Читая многочисленные свидетельства и объяснения самого отца Иоанна, ясно понимаешь, что он видел себя орудием Промысла Божьего, призванным напомнить людям о благодатной силе Церкви, особенно явленной в ее таинствах и священстве. Сам батюшка сознавал необычную меру дарованной ему благодати, но дерзновенные его свидетельства об этом никогда не кажутся дерзкими. Ведь одновременно в своем духовном дневнике он постоянно свидетельствовал о слабости своей как человека, подверженного искушениям и наклонного ко греху. «Господи, прости мое движение гнева на слугу Евгению. Я Тебя огорчил и Духа Св. опечалил. Каюсь», – записал отец Иоанн в дневник в октябре 1908 года (67, с. 70). Все светлое в себе, все явленные через него силы он считал действием благодати Божией, а о своем недостоинстве готов был постоянно плакать. Такое сочетание подлинного смирения и самозабвенного служения всегда считалось в Церкви признаком святости.
В те же годы, на рубеже XIX–XX веков, в России жили и другие праведники – служители Церкви, из которых наиболее известны святитель Феофан Вышенский, Оптинские старцы Амвросий, Анатолий, Нектарий, Варсанофий, старец Варнава Гефсиманский. Однако и они не могли остановить уход народа от Бога. Точно плотное облако безверия и бездумного легкомыслия опустилось на русское общество. Храмы еще полнились народом, но еще больше народа шло в кабаки и рестораны, в театры и синематограф. С горечью говорил отец Иоанн 14 марта 1908 года в своей проповеди: «…Мало кто слушает в настоящее время Евангелие и Святую Церковь, – особенно не веруют интеллигенты; они думают, как бы поесть, попить послаще, как бы развеселить себя музыкой, пением, как бы в карты поиграть, как бы копеечку скопить, а о будущем Страшном Суде они и не думают, да и не верят во Второе пришествие Спасителя нашего… людей хороших, верующих среди интеллигентов очень мало» (67, с. 199).
Все же вера в прогресс не могла заменить веры в Бога. В начале XX века в среде русской интеллигенции, отчасти благодаря «вызовам» В. С. Соловьева и Л. Н. Толстого, пробуждается религиозная потребность, зарождается течение «богоискательства», представителями разных направлений которого были известные писатели Л. Н. Толстой,
Д. С. Мережковский и В. В. Розанов. По странному ослеплению поиски эти шли вне Церкви. Они забыли, а вероятнее, и не знали противопоставления святителем Филаретом «рассуждающих малых людей» и учителей церковных, его слов о важности учительства с церковного амвона, ибо «с сего священного места можно и должно видеть далее, нежели обыкновенно видит мир и его стихийная мудрость» (179, т. 1, с. 108). Мережковский в ноябре 1902 года начал издавать новый религиозно-философский журнал с претенциозным названием «Новый путь», очевидно противопоставляя свой путь пути Русской Церкви. Отец Иоанн Кронштадтский в своей проповеди 25 февраля 1903 года отозвался на это: «Умники неумные, вроде Толстого и его последователей, хотят найти другой путь и, сбившись с истинного пути, находят путь заблуждения, отвержения Христа; не хотят веровать в то, что веками установлено, Самим Богом открыто и возвещено, отвергают Церковь, таинства, руководство священнослужителей и даже выдумали журнал “Новый путь”. Этот журнал задался целью искать Бога, как будто Господь не явился людям и не поведал нам истинного пути. Не найдут они больше никакого пути, как только во Христе Иисусе, Господе нашем… Другие пути всегда ведут в погибель» (Цит. по: 57, с. 507, 508).
Во Льве Толстом отец Иоанн видел не только великого писателя, но прежде всего антицерковника, безбожника, кощунника, обличал его избалованное барство. «И то правда, – писал батюшка в редакцию газеты, – что Толстой колосс, но в своей сфере, в области литературы романической и драматической, а в области религиозной он – настоящий пигмей, ничего не смыслящий». Поначалу отец Иоанн избегал публичной полемики с новоявленным «учителем жизни», памятуя слова премудрого Соломона: Не отвечай глупому по глупости его, чтобы и тебе не сделаться подобным ему (Притч. 26, 4). Однако во взбаламученной атмосфере революционной России идеи «яснополянского мудреца» о «бессмысленности и противоречивости» церковного учения, вредного к тому же «своей неразумностью и безнравственностью», разнеслись широко и доверчиво воспринимались в среде интеллигенции и молодежи. Даже в среде Санкт-Петербургской Духовной Академии, по воспоминаниям митрополита Вениамина (Федченкова), преобладало «религиозное равнодушие», студенты ничуть не интересовались кронштадтским батюшкой, а больше политикой, забастовками и новыми, смелыми идеями.
Ради вразумления соблазненных отец Иоанн опубликовал несколько статей, раскрывающих смысл толстовского учения: «Главная, магистральная ошибка Льва Толстого заключается в том, что он, считая Нагорную проповедь Христа и слово Его о непротивлении злу, превратно им истолкованное, за исходную точку своего сочинения, вовсе не понял ни Нагорной проповеди, ни заповеди о нищете духовной, нужде смирения и покаяния, которые суть основание христианской жизни, а Толстой возгордился, как сатана, и не признает нужды покаяния и какими-то своими силами надеется достигнуть совершенства без Христа и благодати Его, без веры в искупительные Его страдания и смерть…». В проповеди в Великий пяток 1902 года отец Иоанн с горечью констатировал: «Каково же современное русское интеллигентство, отрекшееся от Христа вместе со своим лжеучителем? Не есть ли это новое Голгофское поругание, современное нам…» – а далее прозорливо предугадывал: «…Можно ли ввиду Голгофской Жертвы воздержаться от публичного обличения современных богохульников и отщепенцев от Христа и от Церкви, покушающихся на ниспровержение престолов царских и церквей Божиих и на убиение верных слуг царских, на преданных сынов Церкви и Отечества?». Это было сказано за полтора десятилетия до октября 1917 года. В предсмертном дневнике своем в октябре 1908 года батюшка записал о впавшем в самообольщение писателе: «Какая идиллия! Какая дурь в старости! Какая сатанинская гордость! Не хочу знать Сына Божия, чрез Которого одного можно прийти к Богу; не хочу Троицы; не хочу Церкви. Какое невежество, дикость» (67, с. 70).
Однако поразительным образом богословие отца Иоанна не было понято и востребовано современниками и внутри, и вне церковной ограды. В период 1901–1903 годов, когда в Петербурге проходили Религиозно-философские собрания, на которых впервые собрались для общего разговора представители Русской Церкви и русской интеллигенции, в 1902 году выходит в свет книга отца Иоанна «Христианская философия». Возносимое на пьедестал учение Толстого отвергало и христианство, и плоть, и культуру, в то время как отец Иоанн «отвергал извращенное диаволом отношение к плоти и порожденную этим культуру» (68, с. 117). Либеральные интеллигенты самонадеянно вознамерились «открыть глаза» ограниченным батюшкам, замкнувшимся в церковных стенах и не замечающим, в частности, по мнению В. В. Розанова, красоту и величие мира. Розанов не читал «Христианскую философию» кронштадтского пастыря. А тот дерзновенно писал о святости созданного Богом мира: «Вот перед глазами картина с нагими, самыми красивыми женщинами в самых искусительных позах… Плоть страстная волнуется, раздражается сладострастием, разжигается похотью. А духовное мудрование говорит: чего ты, глупая, волнуешься? Успокойся, славь Творца при виде этой чудной красоты, этой дивной пластики человеческого тела. Ведь тут проявились премудрость, благость, красота, величие Художника-Творца, Который создал такое тело свято, чисто, благопотребно, неблазненно, нетленно не для блазненности, а для чистого, праведного, честного, святого употребления и для прославления Творца. Ведь тело женщины – модель художника, для тебя, человек, приготовленная, чтобы по этому художественному, премудрому, прекрасному образцу образовать тебя, блазнящегося своим же, в существе, телом; ибо в таком теле, как в мастерской художника, выльется или исткется твое же тело, мужчины или женщины. Когда я это сказал сам в себе, всякая похоть пропала. Я стал покоен и уже нисколько не соблазнялся нагим телом женщины, а славил Господа, все премудро создавшего» (68, с. 145).
В то же время богословие отца Иоанна, по точному определению протоиерея Павла Хондзинского, «существует не столько как внешнее рациональное знание, сколько как внутренняя, а потому и не всегда последовательно излагаемая основа восприятия себя, мира и его Творца» (68, с. 101). Дореволюционные профессора духовной академии снисходительно улыбались на вопрос студентов о богословских взглядах отца Иоанна, которого считали, безусловно, замечательным, но – лишь практическим пастырем. Прошли десятилетия, и протоиерей Георгий Флоровский открыл «опытное богословие» отца Иоанна, стремившегося к преодолению «богословского гуманизма» и новому утверждению теоцентрического богословия и догматического реализма при возвращении на «забытый путь опытного богопознания» (191, с. 400, 401).
Из нашего времени понятно, что в начале XX века, пережив многовековое господство отвлеченного клерикализма и долголетнее торжество умозрительного рационализма, русское общество испытывало религиозное беспокойство и искало Бога, как это случилось веком ранее, в царствование Александра I. И тогда ему был предложен путь синтеза, гармоничного слияния веры и знания в Боге – в трудах святителя Филарета (Дроздова), в произведениях Пушкина и Карамзина. Тогда важности и новизны предлагаемого пути не осознали, а в следующие царствования стало не до того… Но и в начале XX века призыв С. Н. Булгакова к «новому высшему синтезу» не был услышан на собраниях РФС ни самоуверенными богоискателями (Мережковским, втайне создававшим «новую Церковь»), ни ревностными защитниками Православной Церкви (епископом Сергием Страгородским), видевшими свою задачу всего лишь в «миссионерстве среди интеллигенции».
В период революции 1905–1907 годов отец Иоанн в своих проповедях резко осуждал революционное движение и «бесноватый нигилизм», призывал людей к покаянию, исправлению нравов, отречению от «безумного безбожия». В его проповедях не было казенных комплиментарных фраз в адрес государства (о личной жизни правителей которого знал немало), хотя он твердо и неизменно выступал апол