Среди многообразной текучки государственной жизни происходили и эпохальные события, оказавшие решающее влияние на будущее России, и в определении исхода этих событий велика роль Победоносцева. В 1881 и 1905 годах произошел кризис власти, которая ходом событий в стране была поставлена перед выбором: идти ли дальше по пути углубления буржуазных реформ в политической жизни или не идти. Тем самым ставился под сомнение самый принцип самодержавной власти, и сама власть должна была определить свое отношение к предлагаемому частью общества пути постепенной передачи некоторых прерогатив и властных полномочий от монарха к институту выборной власти. «Сейчас Россия разделилась на два лагеря, где более вражды, нежели у турок с русскими, – записала генеральша А. В. Богданович в дневник 8 мая 1881 года. – Одни – за самодержавие, другие – за кабинет, третьи – за конституцию. В этом хаосе ничего не поймешь» (24, с. 73).
Даже такой ярый сторонник самодержавного принципа, как Александр II, к концу жизни поддался веянию времени, как спустя четверть века и Николай II, но иной оказалась позиция Победоносцева. И в том и в другом случае он с неизменной твердостью отрицал малейшие уступки и тем более – существенные перемены (введение конституции, создание парламента), он решительно настаивал на сохранении в неизменности института самодержавия.
Между тем уже к 1881 году конституции появились не только в большинстве стран Европы, но и в Японии, в Османской империи (хотя в последних имели номинальное значение). Если бы 8 марта 1881 года на заседании Комитета министров были реализованы планы убитого Царя-Освободителя и созданы хотя бы предварительные формы представительной власти в виде выборных членов Государственного Совета (комиссии Лорис-Мели-кова), то в дальнейшем они могли бы постепенно развиваться для более полного представительства интересов различных классов и слоев общества. Тем самым в России помимо земства были бы созданы законные и реальные формы для проявления политической активности развитой части общества, для взаимодействия власти и общества, вражда и противоборство которых во многом привели к неэффективности некоторых реформ.
Видимо, в то время трудно было возразить на главный довод Победоносцева: необходимость твердой власти в условиях переходного общества (да еще под преувеличенной угрозой террора). Но его противодействие компромиссу власти с обществом в 1881 году, когда власть была сильнее общества, привело ту же власть 17 октября 1905 года к капитуляции перед обществом, оказавшимся сильнее власти. 8 марта самодержавие имело возможность по своей воле ограничить свою власть, а 17 октября оно оказалось бессильным перед напором радикальных сил в обществе. Среди многих факторов, приведших к такому развитию событий, нельзя преуменьшать и роль Победоносцева.
Он долгое время пытался влиять на русское общество через печать, используя издательские возможности Святейшего Синода и распоряжаясь большим издательским фондом имени А. Н. Муравьева. Константин Петрович активно поддерживал отдельные газеты и журналы и препятствовал деятельности тех, влияние коих считал вредным. «Дивлюсь без конца малой культурности наших журналов, редакторов и пр. К сожалению, редко кто знает иностранные языки и читают очень мало… Переводятся только книги отрицательного направления, и их только читает наша молодежь, не знающая языков! Печально!.. А сколько можно было бы замысливать доброго и интересного – если бы читали и следили!» – сокрушался он в письме 3 июля 1896 года (цит. по: 125, с. 310–311). Однако и эта активность обер-прокурора оказывалась противоречивой. Так, он призывал редактора «Московских ведомостей» С. А. Петровского «быть осторожнее и нюхать воздух», избегать полемики, потому что либеральное «Новое время» всегда окажется «зубастее» «Московских ведомостей». «Помолчите о Финляндии, помолчите также о патриархах и греках», надо прекратить полемику о реферате В. С. Соловьева и по поводу проблемы «Церковь и общество», – указывал он редактору в ноябре 1891 и в январе 1892 года. Ведущий публицист московской газеты Л. А. Тихомиров отозвался на это: «Я лично вполне согласен хоть и совсем замолчать. Только думаю, что сам вопрос не замолчит» (цит. по: 125, с. 320). Боязливая осторожность Победоносцева усугубляла разброд в лагере консерваторов.
В воспоминаниях В. И. Гурко описывает выступление Победоносцева на заседании Государственного Совета: «Разобрать любое явление, подвергнуть его всесторонней критике никто не мог лучше Победоносцева, но зато всякое творчество… было ему совершенно чуждо и недоступно… Победоносцев никогда не отстаивал и не предлагал, а неизменно ограничивался критикой чужих предположений или мнений» (41, с. 51). Отмеченная психологическая особенность охранителя и аналитический склад ума, видимо, наложили отпечаток на всю деятельность Константина Петровича, ослабив в нем созидательное начало.
Однако не старческие опасения руководили им. До настоящего времени сохраняют интерес и важность взгляды Победоносцева о философии истории. «Старые учреждения, старые предания, старые обычаи – великое дело, – писал он в одной из статей своего знаменитого “Московского сборника”.– Народ дорожит ими как ковчегом завета предков. Но как часто видела история, как часто видим мы ныне, что не дорожат ими народные правительства, считая их старым хламом, от которого нужно скорее отделаться. Их поносят безжалостно, их спешат перелить в новые формы и ожидают, что в новые формы немедленно вселится новый дух. Но это ожидание редко сбывается. Старое учреждение тем драгоценно, потому и незаменимо, что оно не придумано, а создано жизнью, вышло из жизни прошедшей, из истории, и освящено в народном мнении тем авторитетом, который дает история… корни его в той части бытия, где всего крепче связуются и глубже утверждаются нравственные узы, – именно в бессознательной части бытия» (123, с. 382). Нетрудно увидеть в этих мыслях созвучие идеям Н. М. Карамзина, заложившего основы русского консерватизма.
Подчас при имени Победоносцева у иных авторов проскальзывает удивление: да почему же более трех десятилетий этот человек играл важную роль в государственных делах? Помимо знаний и мудрости стоит назвать и такие качества его личности, как твердость характера и трезвый взгляд на мир. Глубоко верующий человек, он почитал идеалы, но не был прекраснодушно идеалистичен, подобно своему московскому другу Гилярову-Платонову. Константин Петрович не без иронии писал ему 23 февраля 1874 года по поводу недавней газетной статьи Гилярова о международных делах: «Любезнейший Никита Петрович… И неужели возможно, не впадая в детскую фантазию, мечтать о всеобщем мире на земле и сокращении армий как о чем-то действительном и воображать, что школьная цивилизация принесла бы нам златой век Астреи, если бы не Змий военного дела! Ведь мы посреди людей живем, в состоянии брани, и правилом мудрости остается все-таки: si vis pacem, para bellum[2]. Стало быть, мудрее всех тот, кто лучше вооружен; а кто в благодушном ожидании братского общения распоясывается, тот становится добычею вчерашнего друга и собеседника, лишь только последний почувствовал себя сильнее. Обнимаю вас. Ваш К. Победоносцев» (136, с. 166).
Четверть века, с 24 апреля 1880 по 19 октября 1905 года, Победоносцев занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода. В «победоносцевский период» Русская Церковь получила возможности для существенного количественного развития: возрастает число приходов, епархий, специальных учебных заведений. На качественно новую высоту было поставлено начальное обучение и воспитание в системе церковно-приходских школ, которые стали главным и любимым детищем Победоносцева. В имении своего университетского товарища Сергея Александровича Рачинского Татево, Смоленской губернии, куда приезжал отдохнуть летом Константин Петрович, они вдвоем задумали эти училища и «решили» их как естественную, народную и охранительную школу для России. Оказалось, такие школы стали самой массовой и эффективной системой начального образования. И даже в первые десятилетия Советской власти десятки тысяч советских граждан писали в анкетах в графе «образование»: «закончил ЦПШ».
Заметно улучшилось материальное положение белого духовенства. Значительно возросли масштабы дешевых церковных изданий, способствующих церковному просвещению народных масс. Было ограничено самовластье епархиальных архиереев. Важно отметить, что в своей деятельности на посту обер-прокурора Константин Петрович постоянно стремился к повышению авторитета главного лица в церковной жизни – священнослужителя.
Был ли он сам самовластным правителем Церкви, как его стремились изобразить его противники? И да и нет. Нет, потому что, по его собственным словам, «юридически я не имею никакой власти распоряжаться в церкви и ведомстве. Надо нести в Синод» (цит. по: 123, с. 7). Да, потому что слово и решение доверенного царского сановника не могло отвергаться священноначалием Церкви.
В первый же год его пребывания на посту обер-прокурора возник конфликт между ним и первоприсутствующим в Синоде митрополитом Санкт-Петербургским Исидором (Никольским). В январе 1881 года почитатели творчества скончавшегося Ф. М. Достоевского обратились к митрополиту Исидору с просьбой похоронить писателя безвозмездно в Александро-Невской Лавре. Влиятельная в придворных кругах генеральша А. В. Богданович поехала в Лавру, но, по ее словам, «митрополит встретил очень холодно это ходатайство, устранил себя от этого, сказав, что Достоевский – простой романист, что ничего серьезного не написал…». На панихиде Победоносцев сказал обескураженной генеральше: «“Мы ассигнуем деньги на похороны Достоевского” и нелестно отозвался об Исидоре». Ходатайство Победоносцева равнялось приказанию. На следующий день митрополит прислал к Богданович наместника Лавры сказать, что «он исполняет нашу просьбу, дает место, и служение будет безвозмездно» (24, с. 53).
Стоит отметить очевидное различие в служении Победоносцева с деятельностью его предшественника в Синоде. Ведь граф Д. А. Толстой не имел верных знаний о христианстве, ни разу не был в Исаакиевском соборе, крайне редко заглядывал в синодальную канцелярию, где только висел его мундир на вешалке. Когда Константин Петрович впервые вошел в канцелярию и увидел груды неразобранных бумаг