Святой Руси, которую он противопоставлял императорской России, отвергая все положительные стороны петровских и послепетровских преобразований…
Митрополит Антоний остается главой Русской Церкви за границей. Он руководит деятельностью Архиерейского Собора и Архиерейского Синода, заявляет протесты против вмешательства Вселенской Патриархии в дела Русской Церкви, против стремления Константинополя подчинить диаспору Русской Церкви своей юрисдикции. Он посещает Каир, Александрию, Иерусалим, Лондон и Бухарест, встречая повсюду глубокое уважение и почтение.
Богослужения митрополита Антония были незабываемы. «Боярская красивая внешность… совершенная уверенность в церковном уставе и чинопоследовании. Прекрасный ритм и бесстрастность в служении. И в чтении, и в литургийных возгласах он не вкладывал ничего своего личного. Он так и считал, что личная интонация может только испортить впечатление… Отсутствие аффектации делало его службу чрезвычайно осмысленной, прозрачной, строгой и иконописно классической. Это был классик богослужения», – восхищенно писал архимандрит Киприан (Керн) (71, с. 33).
У владыки еще доставало сил и энергии не только на богослужение и официальные мероприятия. Он пытается защитить Церковь в России, активно борется с наглым обновленчеством. Летом 1922 года он направляет главам Поместных Православных Церквей послание: «Российская Православная Церковь, поверженная в тяжкие бедствия, радоваться о Христе Боге желает и, открывая свои глубокие раны, указуя на 28 могил убиенных своих архиереев и свыше тысячи убиенных иереев и сотни тысяч мирян, убиенных за благочестие, взывает к Вам словами Иеремии: Да не будет этого с вами, все проходящие путем! Взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь, какая постигла меня, какую наслал на меня Господь в день пламенного гнева Своего? (Плач. 1, 12). Страдания наши умножаются с каждым новым месяцем до настоящих дней, которые оказались еще более горестными, чем все пережитое нашею страною ранее. Именно в эти последние месяцы и дни богоборная рука врагов Христовых направилась против наших вековых святынь, ограбила из церквей священные украшения чудотворных икон и раки, содержавшие нетленные тела святых угодников, также священные сосуды Божественной евхаристии и все прочие ценности Божиих храмов. Злодеи довершили свои преступления тем, что пытаются отнять последнее утешение православного народа: они арестовали Святейшего Патриарха Всероссийского Тихона и объявили его низложенным за то именно, что он, даже не препятствуя продаже церковных ценностей в пользу голодающего народа, требовал, чтобы они отбирались из алтарей священными руками священнослужителей, как повелевают святые правила Вселенских Соборов… Не менее ужасно то, что заштатный епископ Антонин [Грановский], давно известный по своим беззакониям, и с ним несколько преступных священников, ни во что не верующих, объявили сами себя церковным правительством, а Святейшего Патриарха низложенным – в чем получают поддержку со стороны беззаконного советского правительства, коего 85 % составляют евреи, а остальные 15 % – безбожники. Заграничная русская иерархия является теперь единственным свободным русским церковным учреждением, которое может возвысить голос в защиту истины… Сугубо просим православных владык и преподобных отцов иереев, дьяконов и иноков и всех православных христиан возносить святые молитвы об избавлении Святейшего Патриарха Тихона от уз и об освобождении православного народа русского от деспотического ига коммунистов – гонителей святой веры… Святейших и преосвященнейших иерархов просим также об открытом заявлении своего протеста против пленения Всероссийского Патриарха и о побуждении к его защите всех, кто может сие исполнить» (103, т. 5, с. 98–100).
Эти послания митрополита Антония сыграли свою роль и побудили многих европейских церковных и политических деятелей выступить в защиту Патриарха Тихона. Кремлевские правители, уже подготовившие судебный процесс над Патриархом с неизбежным расстрельным приговором, весной 1923 года оказались вынужденными отступить.
Между тем обновленцы при помощи чекистов укрепили свое положение в стране и в сентябре 1923 года направили на имя митрополита Антония обращение, в котором… лишали его священного сана и «всяких прав на какое-либо управление церквами». Ответное послание владыки Антония было адресовано «именующему себя Митрополитом Евдокимом – Василию Ивановичу Мещерскому», которого он, еще будучи молодым ректором Московской Академии, в 1894 году постригал в монашество. «В ответ на Ваше дерзкое письмо посылаю Вам постановления Заграничного Православного Русского Синода, из коих видно, что Вы и Ваши товарищи по преступлениям, как явные нарушители и попратели канонов, уже по самым делам своим лишены сана… Все вы с вашими последователями вовсе отлучены от Св. Церкви Собором Заграничных Русских Иерархов… Покайтесь: ведь жить осталось нам немного; хотя Вы и мой ученик и, увы, постриженик, но и Вам 55 лет скоро исполнится, а при своих слабостях очень долго жить не будете, и на суде Божием ни евреи, ни попы-нигилисты за Вас не заступятся» (103, т. 5, с. 132–133). В октябре 1924 года по инициативе митрополита Антония Архиерейский Собор выразил протест Константинопольской Патриархии в связи с признанием ею обновленческого Синода высшим церковным управлением в России.
В годы пребывания на чужбине митрополит Антоний, как и ранее, всегда был окружен молодежью. С нею он делился своими обширными познаниями, немудреным угощением и неизменной лаской. Днем, обыкновенно в подряснике, подпоясанный ременным поясом, с золотой цепочкой от часов в петлице владыка сидел за письменным столом, разбирая почту, отвечая на письмо или читая книгу. Вечером, за чайным столом он редко был один: как правило, кроме келейника Федора сидели студенты богословского факультета университета и приезжие священники, дам почти никогда не бывало. В неспешной беседе за самоваром обсуждались вопросы богословские, церковные, аскетико-пастырские, литературные; нередко владыка рассказывал о своем прошлом, об академиях, профессорах и церковных лицах, рассказы эти были красочны, остроумны, характеристики иногда резки. Иногда просил голосистых студентов спеть какое-нибудь греческое песнопение, слушал, умилялся и тихо плакал, вспоминая Почаев, Киевскую Лавру, Москву и все былое великолепие русской церковной жизни.
И по-прежнему он уловлял чистые души и направлял на самый верный, по его убеждению, путь – путь монашеский. Архимандрит Киприан (Керн) вспоминал, как еще в революционной Москве, при случайной встрече митрополит Антоний обратил на него, восемнадцатилетнего студента-юриста, особое внимание. «Ну, знаете, это неспроста, – заметили знакомые. – Ведь это Антоний Храповицкий, великий уловитель душ в монашество. Быть вам, коллега, монахом». Константин Керн только рассмеялся в ответ. Но в эмиграции, в Белграде, по словам отца Киприана, «очень быстро Антоний стал моим авторитетом, почти кумиром. Я им увлекся, в него влюбился, был им покорен», а в 1927 году состоялось пострижение «милого Кернушки» в чин монашеский (см. 71). А вот другая история. Как-то в Харькове один из знакомых владыки рассказал, что у одного из предводителей дворянства старший сын, студент-юрист, очень интересуется духовными вопросами. Владыка тут же попросил отца привести к нему сына. Отец не смог этого сделать, владыка несколько раз напоминал, но все не складывалась встреча. Она произошла случайно, когда молодой Михаил Максимович (1896–1966) подошел под благословение, и так завязалось живое общение семьи Максимовичей с владыкой Антонием. После революции и гражданской войны они встретились в Белграде. В 1926 году митрополит Антоний постриг тридцатилетнего Михаила Максимовича в монашество с именем Иоанн в честь дальнего родича, святого Иоанна (Максимовича) Тобольского, быть может, предугадывая, какой благодатный и тяжкий путь предстоит его постриженику, вскоре после кончины причисленного РПЦЗ к лику святых.
Много времени митрополит Антоний уделил написанию «Опыта христианского православного катехизиса», который в марте 1925 года по решению Архиерейского Собора РПЦЗ должен был заменить Катехизис митрополита Филарета (Дроздова), освободить Церковь от «мертвящей схоластики Макария и Филарета», по выражению архимандрита Киприана (Керна) (71, с. 26). Но спустя месяц, учитывая протесты некоторых архиереев, владыка просил Синод отменить это свое решение.
В те дни в Москве скончался Патриарх Тихон. В своем Завещании (при всех сомнениях в его подлинности все же верно выражающем и взгляды, и церковную политику святителя Тихона – см. 150) он указывал: «Пора понять верующим христианскую точку зрения, что “судьбы народов от Господа устрояются”, и принять все происшедшее как выражение воли Божией. Не погрешая против нашей веры и Церкви, не переделывая чего-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо, сообразуя распорядок внешней церковной жизни и деятельности с новым государственным строем, осуждая всякое сообщество с врагами Советской власти и явную или тайную агитацию против нее» (4, с. 362). Своим самозабвенным служением в небывалых ранее для Церкви условиях открытой борьбы атеистической власти против Церкви и веры святитель Тихон сумел не только сохранить единство Русской Церкви на основах Православия, но и проложил путь для дальнейшей жизни Церкви в Советской России. Продолжались аресты и расстрелы священнослужителей и верующих мирян, грабежи церквей по всей стране, наглая атеистическая пропаганды власти, вера в Бога была поставлена вне закона, но – Церковь жила.
Это не было понято в Карловцах. Всякий раскол неизбежно влечет за собой новый раскол.
В июне 1926 года Синод Зарубежной Церкви потребовал безусловного подчинения себе всего русского церковного зарубежья, что вызвало возражения со стороны митрополитов Евлогия (Георгиевского) и Платона (Рождественского). От «карловчан» откололись Западноевропейский и Североамериканский митрополичьи округа, но они по-прежнему не допускали возможности правоты своих оппонентов, слепо убежденные, что правда на их стороне.