Первоначальное название портрета – «Тяжелая дума». И действительно, человек, смотрящий на нас с портрета, имел судьбу сложную именно потому, что оказался не только причастным, но и прямо участвующим в важных процессах переустроения церковной жизни России в первые десятилетия XX века, того века, в котором Православная Церковь приподнялась было, сбросив с себя оковы синодального правления и гнет государственного пригляда, но встать в полный рост так и не успела, попав вскоре под много более тяжкий гнет богоборческого атеистического государства.
Есть люди, в судьбах которых эпоха отражается удивительно ярко. Их жизнь оказывается настолько тесно переплетенной с историческими событиями, будто сама История пишет их судьбу, предлагая всегда очень трудный и опасный выбор пути. Сергей Николаевич Дурылин был активным участником многих событий в общественной и церковной жизни России начала XX века, будучи деятелем «второго ряда». Он не из тех, кто принимал судьбоносные решения, но от него и от стоявших рядом с ним, – а это богословы о. Павел Флоренский, о. Сергий Булгаков, художник М. В. Нестеров, композитор И. К. Метнер, поэт Б. Л. Пастернак, известные московские священники о. Валентин Свенцицкий, о. Алексей и о. Сергей Мечевы и десятки менее известных нам людей, – зависела судьба этих решений.
Марксизм – либерализм – христианство – Православие – таковы вехи его духовного развития, во многом типичного для того времени. Борьба за возрождение Церкви, за снятие с нее панциря «ведомства православного исповедания» и превращение в центр духовной жизни человека, обсуждение и решение многосложных вопросов о соотношении традиции и новизны в церковной жизни – это все начиналось тогда, но не получилось. Те же вопросы остаются и для нас во многом нерешенными до конца. Тогда не по своей вине Церковь потеряла целый век. Нам бы не потерять времени впустую…
В данном очерке не ставится задача рассказать о жизни С. Н. Дурылина – это отчасти сделал он сам в опубликованной книге «В своем углу», появились статьи и воспоминания о нем, проводятся специальные конференции. Здесь задача иная: увидеть в его судьбе – судьбу его времени, постараться понять цели и мотивы деятельности церковных людей, оказавшихся призванными к действию на переломе эпох в жизни Русской Церкви.
Как шел Дурылин к священству? То был типичный путь разночинца конца XIX века. Он родился в 1877 году и рос в тихом уголке Москвы, у Богоявления, что в Елохове, в собственном большом доме Николая Зиновьевича Дурылина, купца средней руки. Богоявленский приход был большим. Вокруг высокого и красивого храма (позднее ставшего кафедральным собором) стояли в то время купеческие и дворянские особняки, деревянные дома в обрамлении садов и палисадников; тихо было, булыжная мостовая заросла травой. Но ко времени рождения нашего героя неподалеку встали высокие кирпичные корпуса фабрик, а позднее на Коровьем броду появилось Высшее техническое училище. Текла тихая Яуза, и так же мерно текла жизнь маленького Сережи, окруженного любовью родителей. Нежную любовь к матери, Анастасии Васильевне, он пронес через всю жизнь; в письме от июля 1915 года признавался: «Со смертью мамы я потерял самую оправдывающую нужность своего существования, и теперь мне не найти ее…» (47, с. 26).
С. Н. Дурылин
Церковь была естественной частью жизни. В Елохове, вспоминал Дурылин, «стоят плечо с плечом, грудь в спину, спиной в грудь. Несколько тысяч человек в церкви – и все “простого” народу… Крестины и похороны были непрерывным ежедневным явлением у Богоявления, а каждое воскресенье… в церкви венчали пара за парою новобрачных, богатых и бедных…». Семьей ездили к Троице, на Угреши (Николо-Угрешский монастырь).
Ровное течение детства оборвалось с разорением и скорой смертью отца, когда Сергею едва минуло десять лет. Пришлось узнать изнанку жизни. Еще мальчиком он становится репетитором у состоятельных недорослей. Давал уроки за обед, за ужин, «а лучше бы хоть за пятачок», вспоминал позднее. Проявившиеся литературные способности побуждали Сергея Дурылина к творчеству. Были написаны «холмы» стихов и прозы, самостоятельные исследования поэзии Лермонтова, оставшегося любимым поэтом на всю жизнь. Гимназия оказалась ему не нужна, да и не хватало денег на оплату учения. С легкостью в 17 лет он бросает учебу и вступает во взрослую жизнь: становится сотрудником издательства «Посредник». Такие перемены в жизни, естественно, привели и к пересмотру мировоззрения.
В детстве Сергей послушно принимал готовые верования и считал их неприкосновенной святынею, по воскресеньям и праздникам ходил с родителями в храм, дома читал молитвы утром и вечером. Но по мере быстрого взросления сначала со страхом, потом с самодовольством одно верование за другим подвергалось сомнению, критике, признавалось нелепым и отвергалось.
В то время сама духовная жизнь русского общества оставалась многослойной, в ней уживались равнодушие к вере и тупое обрядоверие, пришедший с Запада крайний атеизм и глубокое благочестие, схоластическое богословие и богословские искания, сектантство и традиционное богомыслие. Сильно было влияние толстовства, и молодой человек пережил увлечение идеями «яснополянского вероучителя». Но вскоре Дурылин попал в радикальную разночинскую среду, обуянную духом революционаризма, готовую к последовательной и бескомпромиссной борьбе против власти, истово верующую в идеи Прогресса и Знания, долженствующие дать ответы на все вопросы. Конечно же, недовольство существующим строем, отказ от признанных авторитетов и поиски чего-то нового нашли отклик в его чистой, романтической душе.
Дурылин переживает период атеизма и жесткой критики тогдашнего российского общества. Приобщившись к революционным идеям еще в гимназии, в 16 лет он пишет стихотворение «Рабочая песня», которое публикуется в подпольном издании; в 1904–1907 годы он трижды сидел в тюрьме по несколько месяцев «за пропаганду». Его самый близкий друг Михаил Языков активно занимался революционной деятельностью и был убит жандармами в 1906 году.
В пору юности формируется личность человека, и чем бы он позднее ни занимался, какое бы место в обществе ни занимал, его отношение к обстоятельствам и людям будет определяться теми чертами его характера и натуры, которые возникли на заре жизни. Переживания детства и юности подчас определяют судьбу.
Сергей Дурылин, по воспоминаниям друзей юности, был «натурой созерцательной, мягкой, весь ушедший в себя, как бы боящийся внешнего своего проявления». Литература и искусство стали для него высшими ценностями, и всю долгую жизнь он, как верный рыцарь, служил им. Огромное богатство мировой культуры не оставалось для него предметом созерцания, он деятельно изучал его и осваивал, так, в 1913 году в издательстве «Мусагет» вышла его работа «Рихард Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства».
Однако это не помешало ему принять в 18 лет решение жить исключительно личным трудом и выполнить его. Определились симпатии и склонности Дурылина в общественной жизни и в литературе: он становится своим в издательстве «Мусагет», ставшем одним из центров московских символистов – литераторов и художников. «На мусагетских собраниях, – вспоминал Борис Пастернак, – Андрей Белый, Борис Садовский и другие занимались с молодежью историей немецкой романтики, русской лирики, эстетикой Гете и Рихарда Вагнера, древнегреческой досократовской философией». Дурылин пишет стихи, и его произведения вошли в сборник, выпущенный в 1911 году наряду со стихами А. Блока, А. Белого, М. Волошина, Н. Гумилева, В. Ходасевича, М. Цветаевой. Он помог напечатать первые поэтические произведения Бориса Пастернака, и позднее тот с благодарностью сказал: «Сережа, ведь вы привели меня в литературу» (48, с. 749).
Накануне первой русской революции Сергей Дурылин входит в Религиозно-философское общество имени Владимира Соловьева и скоро становится секретарем общества. Начало XX века частью русского общества воспринималось с обостренной тревогой, «все более и более нарастает чувство чрезвычайности» (А. Белый). Мир становится иным, все больше соблазнов и искушений, все серьезнее угрозы – и вновь в людях пробуждается религиозная потребность. По словам отца Георгия Флоровского, в те годы «религиозная тема ставится как тема жизни, не только как тема мысли… Вспыхивает жажда веры. Рождается потребность… строить свою душу» (191, с. 452).
И Сергей Дурылин переживает новый кризис. Для него смена убеждений не была подобна смене костюма. Он с болью отказывается от ложных, не оправдавших себя идеалов и, принимая новые ценности и идеи, устраивает согласно им свою жизнь и деятельность. В письме к своему революционному наставнику доктору А. С. Буткевичу, эмигрировавшему после революции 1905 года, Дурылин обвиняет его в том, что он и подобные ему «натаскивали молодежь на революционное дело», не дав им времени самим выработать свою философию жизни, без которой невозможно какое-либо ответственное действие. Дурылин отводит упрек в забывчивости: он не забыл ни нищих мужиков, ни голодных детей, ни убитого друга, но прежде принятия частных решений (то есть включения в революционную, антигосударственную деятельность) необходимо уяснить коренные, «самые тревожно-властные» проблемы бытия. (Но революционные симпатии жили в его душе; в 1924 году он с волнением вспоминает о внимании со стороны Веры Фигнер, знаменитой революционерки, одной из организаторов убийства Александра II, – см. 47, с. 218–219.)
1910 год стал переломным. Дурылин поступает на первый курс Археологического института и – возвращается к вере отцов. В 1906 году он впервые побывал на русском Севере – в Архангельске, Соловках, Кандалакше. Путешествие произвело на него сильнейшее впечатление, и, думается, не только красотой северной природы, но и правильностью жизни в тех краях, верностью заветам предков. В Соловецком монастыре он знакомится с епископом Михеем (Алексеевым), беседует со старцами. В декабре 1915 года он впервые едет в Оптину пустынь.