Важной чертой личности Дурылина была самозабвенная любовь к книгам. «Какое наслаждение покупать книги, – признавался он в дневнике. – Покупаешь целый мир, особый, никак на другой не похожий, и можно выбирать эти миры – тот взять, а этот не брать» (48, с. 209). Он читал очень много и, не получив формального образования, благодаря напряженному самообразованию стал настоящим интеллектуалом.
Наступает 1917 год, в который происходит важнейший исторический переворот в истории России и в судьбе Русской Церкви: она освобождается от гнета государства, открывается путь самостоятельного развития, но какой ценой… Снимаются заслоны на пути стихий, хаос воцаряется в мире и смущает души людей. Происходит то, о чем задолго предупреждали русские старцы, ведь святитель Феофан Затворник еще в 1893 году писал в письме: «Гибнет Русь православная!.. Враг нашел вход в стадо наше, и все пошло кверху дном…» (178, с. 252).
Первые декреты Временного правительства об отделении Церкви от государства, о необязательности преподавания Закона Божия в учебных заведениях, о конфискации помещений церковно-приходских школ и о свободе выбора исповедания в 14 лет означали, что новое государство становится внеконфессиональным, отбрасывая часть исторического наследия России. Новый обер-прокурор Святейшего Синода – революционный бюрократ-мечтатель В. Н. Львов самовластно вмешивается в дела церковного управления, смещая иерархов и продвигая к кормилу церковного управления «демократическое духовенство». Осенью большевист-ская партия с легкостью смела власть самовлюбленных либеральных болтунов и установила свою диктатуру, открыто объявив себя атеистами и богоборцами. Уже 31 октября (ст. ст.) 1917 года проливается кровь священномученика Иоанна Кочурова, и это становится началом эпохи жесточайших гонений на Русскую Церковь.
Но в 1917 году еще сохранялись у людей иллюзии и надежды, иные пошучивали. Известен рассказ, как В. В. Розанов пришел с Дурылиным в Московский Совет и заявил: «Покажите мне главу большевиков – Ленина или Троцкого. Ужасно интересуюсь. Я – монархист Розанов». Дурылин едва сумел увести его (139, т. 1, с. 236).
Летом этого года в окрестностях Сергиева Посада М. В. Нестеров пишет двойной портрет отца Павла Флоренского и С. И. Булгакова, назвав его «Философы». В переданном на холсте глубоком, сосредоточенном молчании двух русских мыслителей угадываются вопросы, волновавшие тогда всех: в чем воля Божия относительно страны и Церкви? как надлежит поступать православным по отношению к наступающему злу?..
Сергей Николаевич Дурылин, к тому времени член Братства Святителей Московских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа при Пудовом монастыре, входит в Кружок ищущих христианского просвещения, а в своей маленькой комнатке в Обыденском переулке жарко спорит с друзьями о будущем России и будущем Церкви. В качестве гостя он присутствует на заседаниях Поместного Собора, а весной 1918 года приглашен вместе с отцом Павлом Флоренским и М. А. Новоселовым принять участие в работе Соборного отдела о духовно-учебных заведениях (116, с. 32). По инициативе горячего апологета Православия М. А. Новоселова в апреле 1918 года на его квартире открылись по благословению Патриарха Тихона Богословские курсы, на которых владыка Феодор (Поздеевский) читал курс Священного Писания, сам Новоселов – патристику, а Дурылин – церковное искусство. Вскоре он переезжает в Сергиев Посад и принимает активное участие в работе Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры. В 1918-1920-х годах он работает вместе с отцом Павлом Флоренским (бывшем секретарем этой Комиссии), с которым был знаком ранее и чье влияние на себе ощущал сильно, особенно высоко ценя «Столп и утверждение Истины». В труднейший и голодный 1918 год затевается издание серии книг религиозно-национально-философского содержания «Духовная Русь» с участием А. Ф. Лосева, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, князя Е. Н. Трубецкого. В ней Дурылин намеревался издать две свои работы: «Религиозное творчество Лескова» и «Апокалипсис и Россия» (171, с. 68–69).
В те дни шли аресты «бывших»: дворян, чиновников, священников, простых обывателей. Тюремный быт для большинства граждан Советской России становился обыденностью, и только к расстрелам по приговорам «троек» и «трибуналов» было невозможным привыкнуть. В Москве было голодно и холодно, горсть пшена и кусок сахара оказывались немалой ценностью. Как писал поэт: «Не домой, не на суп, а к любимой в гости – две морковники несу за зеленый хвостик». Нам трудно себе представить тогдашнюю жизнь в ее невообразимом сочетании ужаса, страха, тягот и лишений с дерзновенными мечтаниями, напряженными духовными поисками и тихим стоянием в вере, то было время «скудости и богатства, темноты и духовного счастья».
Между тем все сильнее раскручивается кровавый и безжалостный маховик репрессий против народа и Церкви: убивают царя, разгорается жестокая гражданская война, Православие клеймят «устаревшим пережитком царского строя», священников изгоняют из храмов, объявив «классовыми врагами», и даже убивают, церковные святыни подвергаются поруганию. Все это происходит где при активном сопротивлении или ропоте народа, а где и при его молчании или содействии. Рушится миф о «народе-Богоносце».
Каждый человек в эти роковые дни принужден был сделан свой выбор, сделал свой выбор и Сергей Николаевич Дурылин: он едет в Оптину пустынь и просит старцев Анатолия и Нектария о благословении на принятие монашества. Ему хотелось укрыться за высокими стенами монастыря от ужасов жизни, хотелось молить Бога о прекращении вражды, о единении людей; желалось всегда быть с чистыми сердцем мальчиками, навечно остаться в жизнелюбивом аскетизме отрочества. (Позднее он записал в дневник: «После 20, 23 лет – будет много умного, интересного, волнующего – но вся эта “овчинка” житейская не стоит “выделки”, требующей столько труда, боли и тоски…» – 48, с. 303.) Старцы благословили его на иной путь – служения людям в качестве священника. По свидетельству протоиерея Сергея Сидорова, Дурылин, кроме иеросхимонахов Анатолия и Нектария, пользовался глубоким уважением у монашествующего старца архимандрита Феодосия (ИЗ, с. 67). Решение о принятии священства было истинно мужественным поступком: встать в ряды воинства Христова в те годы означало не только отказ от житейских благ и обычного житейского благополучия, но и готовность в любую минуту отдать свою жизнь за Христа.
Переехав в Москву, Дурылин готовится к перемене своей жизни под опекой отца Алексея Мечева в известном всей церковной Москве храме Николы в Клениках. 2 марта 1920 года он рукоположен в сан иерея (целибатом) и начинает свое служение в храме святителя Николая на Маросейке, где проводит внебогослужебные беседы.
Новый священник быстро получает известность своими «назидательными беседами». Отец Сергий два раза в неделю занимается с детьми; участвует в составлении службы Всем святым, в земле Русской просиявшим; составляет тропари канона святым Калужским (песнь 4, тропарь 7) и Тамбовским (песнь 9, тропарь 1) и второй святилен, обращенный к Софии Премудрости Божией (ИЗ, с. 667).
Церковную жизнь России тех лет неверно было бы свести лишь к мученическому стоянию за веру. «Это была жизнь скупости во всем и какой-то великой темноты, среди которой, освещенный своими огнями, плыл свободный корабль Церкви, – много позднее вспоминал С. И. Фудель. – В России продолжалось старчество, то есть живое духовное руководство Оптиной пустыни и других монастырей. В Москве не только у отца Алексея Мечева, но и во многих других храмах началась духовная весна, мы ее видели и ею дышали. В Лавре снимали тяжелую годуновскую ризу с рублевской “Троицы”, открывая божественную красоту. В Москве по церквам и аудиториям вел свою проповедь Флоренский, все многообразие которой можно свести к одной самой нужной истине: о реальности духовного мира» (195, с. 69).
Стоит привести и свидетельство «с другой стороны», свидетельство непримиримого врага Церкви – вождя обновленческого движения Александра Введенского: «В церковной жизни увеличивается религиозность. Массы новообращенных заливают дворы Господни… Новая церковная интеллигенция занимается организацией церковных сил… В 1919–1920 годы, несомненно, наряду с притаившейся… струей контрреволюции в церкви шумели весенним побегом воды подлинной религиозности» (цит. по: 91, т. 2, с. 215–216). Вопреки демоническому злу во многих крупных городах России образовались христианские студенческие кружки. В Москве их организатором был Владимир Марцинковский, привлекая не только православных, но и католиков, баптистов, протестантов, евангелистов. В кружках изучали Евангелие и Ветхий Завет.
Дурылин был воодушевлен этой обстановкой духовного возрождения тем более, что находился среди его активных деятелей. Перестраивалась жизнь прихода, вновь был поднят вопрос об имяславии, пересматривались некоторые вопросы в церковной истории России. Впервые за два века открыто, с участием мирян обсуждались кардинальнейшие вопросы жизни Церкви. Сторонники имяславцев имелись в среде духовенства, среди монашества и в кругу молодых москвичей – ревнителей Православия, среди которых особенно активен был философ А. Ф. Лосев. Близкий к Дурылину М.А. Новоселов самостоятельно занимался глубоким исследованием этого вопроса. Тогда формулировались основные идеи, позже вошедшие в документ под названием «Большое имяславие», в котором, в частности, утверждалось: «Похулено и осквернено сладчайшее Имя Иисусово, и вот постигла Россию великая разрушительная война, падение и расслабление великого народа, безумие и окаянство жесточайшего сатанинского десятилетия…» (цит. по: 171, с. 117).
На все прочее отец Сергий не обращал внимания. Быт его известен по воспоминаниям: жил в четырехметровой холодной комнате, при постоянных «стуках» – люди шли одни за другими, просьбы, слезы; недоедал, недосыпал, был плохо одет. Сам он будто ничего этого не замечал, но трудно было при такой непрактичности и неприспособленности просто выжить. У отца Сергия украли, например, материнский плед, служивший одеялом; он не раз падал в обморок от голода. Одна из молодых прихожанок, двадцатилетняя Ирина Комиссарова, стала подкармливать его: приносила со службы ведро ржаной каши, на которую собиралась ее знакомая молодежь, и отец Сергий кормился этой кашей.