О характере отношений советской государственной власти к Русской Церкви свидетельствует письмо главы ВЧК-ОГПУ Ф. Э. Дзержинского Ленину в декабре 1921 года: «Мое мнение: церковь разваливается, поэтому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику развала должен вести В. Ч. К., а не кто-либо другой… Наша ставка на коммунизм, а не религию. Лавировать может только В. Ч. К. для единственной цели – разложения попов». Но чекисты перестарались. В июле 1923 года нарком просвещения А. В. Луначарский писал члену Политбюро ЦК ВКП(б) Л. Б. Каменеву, что в церковной среде всем известен «Игумен», под которым разумеется «работник ГПУ под фамилией Тучков, который действительно является как бы своеобразным Победоносцевым при церковном управлении. Причем делается это настолько открыто, что “Тихоновцы” на всех перекрестках говорят о рабской зависимости обновленческой церкви от ГПУ – Тучкова, что вряд ли для нас выгодно» (19, кн. 1, с. 9; кн. 2, с. 355).
Однако и в таких тяжких условиях в России продолжалась церковная жизнь. В Москве на Маросейке, в небольшом и малозаметном храме святителя Николая в Клениках служил протоиерей Алексей Мечев, удивительный старец, сплотивший вокруг себя большую общину из людей молодых и старых, высокоинтеллигентных и малообразованных. Он за долгие годы служения превратился в мудрого духовного исцелителя; зная все человеческие слабости, он не потворствовал им в своих духовных детях, а доводил их самих до осознания своей греховности, а после раскаяния – до желания избавиться от своих пороков и слабостей.
Протоиерей Николай Смирнов, напротив, служил в очень известном в Москве храме Воскресения Христова в Кадашах. Кадашевский батюшка высоко поднял уровень церковной жизни в храме: он, например, отказался от привычного и приятного для многих партесного пения наемного хора и декламации при чтении, а заменил это простым, общенародным пением и установил неспешное и вразумительное чтение. Народ потянулся к храму, приходили даже на ночные бдения по афонскому уставу. С 1910 года отец Николай завел коллективные паломничества по святым местам, ранее небывалые в России (см. 17).
С 1919 года в Москве действовало Братство ревнителей Православия в честь святителя Алексия, созданное священником Романом Медведем. Члены Братства каждый день встречались за ранней литургией (до начала работы), по вечерам были вечерние богослужения с беседами, в которых разъяснялось богослужение, толковались тексты
Евангелия, читалась святоотеческая литература. Каждый из присутствующих мог задать вопрос и поделиться своими мыслями. После всех говорил отец Роман, призывая к решительному покаянию и сознательному исполнению обетов крещения. Давшие обет послушания приносили батюшке раз в неделю письменное ежедневное исповедание своих помыслов и дел и получали наставления по всем вопросам. В храме все делалось бесплатно: мыли полы, зажигали паникадила и лампады, звонили на колокольне, продавали свечи, читали каноны, пели на клиросе. Шла глубокая духовная работа каждого человека над своей душой (42, т. 4, с. 302–304).
В разных храмах Москвы произносил проповеди замечательный священник Валентин Свенцицкий, прошедший непростой путь духовных исканий. В декабре 1921 года, после службы Патриарха Тихона в храме Преображения Христова во Спасском протоиерей Валентин произнес слово о мученически погибшем по воле царя Ивана Грозного митрополите Филиппе: «Мы будем учиться у святителя Божия Филиппа. В минуты упадка – будем учиться твердости духа. В минуты нетерпеливого ропота – терпению. В минуты малодушия – мученическому его дарованию» (152, т. 1, с. 248).
По Москве с конца 1922 года тайком из рук в руки передавали православные люди «письма о вере», содержащие как отклики на текущие события в церковной жизни, так и глубокие богословские рассуждения по многим вопросам. Много позднее стал известен их автор – Михаил Александрович Новоселов, завоевавший еще до революции глубокий авторитет в качестве церковного публициста (см. 106).
Об отношении простых людей к арестованному Патриарху свидетельствовала неизменно большая группа верующих, дежурившая возле южных ворот Донского монастыря, где в небольшом домике содержался святитель Тихон. Женщины добровольно организовались – добывали в голодной Москве продукты для Святейшего, стирали его вещи. Один из обычных москвичей – Михаил Макаров вспоминал, как в 1922 году шестнадцатилетним мальчиком проходил мимо Донского и увидел патриарха, медленно шедшего по стене, – то была его ежедневная прогулка. «Стража внимательно следила за ним. Он дошел до башни и стал возвращаться назад. Тут я подошел ближе к стене и сложил ладони рук, прося его благословения. Патриарх увидел меня, лицо его просияло доброй улыбкой, и он широко и не спеша благословил меня со стены. Военные молча, не двигаясь с места, смотрели на Патриарха и на меня» (89, с. 5).
Между тем на Западе развернулось широкое движение протеста против гонений на Церковь в России. Папа Римский, архиепископ Кентерберийский, Патриарх Константинопольский, главы государств и правительств, парламенты Чехословакии, Великобритании, Италии, США прямо осуждали арест Патриарха Тихона, единственная вина которого состояла в верности Христу. Известный полярный исследователь Фритьоф Нансен обратился с личным письмом к Л. Д. Троцкому с просьбой «спасти жизнь Патриарха Тихона». Нарком иностранных дел Г. В. Чичерин в письме к секретарю ЦК РКП(б) И. В. Сталину в связи со сложившейся в мире ситуацией указывал, что «вынесение смертного приговора в деле Тихона еще гораздо больше ухудшит наше международное положение во всех отношениях» и предлагал «заранее отказаться от самого вынесения смертного приговора Тихону» (19, кн. 1, с. 278, 264). И власть отступила.
Патриарх был освобожден, хотя и вынужденно подписал обращение в Верховный суд РСФСР с признанием своей вины перед Советской властью и обещанием: «…отныне я Советской власти не враг» (19, кн. 1, с. 286). Святитель Тихон возвращается в Донской монастырь, где уже сняты посты охраны. Он начинает борьбу с обновленческим движением, часто совершает богослужение в разных храмах Москвы и Подмосковья, ободряя и укрепляя православных людей в вере, активно занимается внутренним устройством церковной жизни, вступая по необходимости в соглашения с властью. По видимости, жестокая борьба против веры утихла, но вовсе не прекратилась; не стало открытых расстрелов, но продолжались массовые гонения.
Главным орудием Советской власти в борьбе с Церковью оставалось ОГПУ. В докладе начальника 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ Е. А. Тучкова (занимавшегося только церковными вопросами) от 1 февраля 1925 года сообщалось: «Одним из существенных достижений отделения является насаждение спецосведомления среди церковников и сектантов, на что в последнее время было обращено особое внимание… Результатами правильной постановки осведомления явились: 1) Наша полная осведомленность об антисоветской деятельности объектов отделения… 2) Поддержание раскола церкви на две враждующие половины – тихоновцев и обновленцев, который без нашего влияния мог ликвидироваться… Кроме того, подготовлен кадр попов, численность до тысячи человек, который может по первому же указанию публично снять сан и перейти в неверие» (160, т. 2, с. 410–411).
Святейший Патриарх Тихон на Троицком Подворье
И сам Патриарх, и его кремлевские недруги прекрасно сознавали, что признание себя «не врагом Советской власти» вовсе не равнозначно признанию себя ее другом. Как ни боролся святитель Тихон за признание за Русской Церковью официального статуса, власть не соглашалась на это. В упомянутом докладе Е. А. Тучкова признавалось: «В настоящее время тихоновская церковь, в значительной мере изжившая последствия столкновения с государством в 1922 году, приобрела вновь вид идеологического и органического целого… В настоящее время тихоновщина – наиболее сильная и многочисленная из оставшихся в СССР антисоветских группировок» (160, т. 2, с. 411–413).
Кончина святителя Тихона, случившаяся 7 апреля 1925 года, в канун праздника Благовещения, стала тяжелой потерей для Церкви. Лишь тогда стали видны плоды мученического служения Патриарха, с особенной яркостью высветилась его личность и очевидным стал совершенный им духовный подвиг.
Правители Советской России не могли позволить созыв очередного Поместного Собора для избрания нового Патриарха. Поэтому почти два десятка лет во главе церковной иерархии стоял Патриарший Местоблюститель – сначала святитель Петр (Полянский), а затем митрополит Сергий (Страгородский). Сложность сосуществования Православной Церкви с открыто враждебным коммунистическим государством усугублялась возникшим соперничеством некоторых архиереев и допущенными Местоблюстителями некоторыми ошибками, а также искусственно поддерживаемой ОГПУ обстановкой раскола и разобщенности духовенства. Но власти мало было лишь ослабить Церковь, целью было – полное уничтожение христианства.
В одном из своих писем 1923 года М. А. Новоселов задался вопросом: каков же смысл переживаемых православными людьми испытаний – и пришел к непростому заключению: «Россия давно начала внутренне отпадать от Церкви, что же удивительного, если государство отвергло, “отделило” Церковь и, по естественному Божьему закону, подвергло ее гонению? Давнишнее и все углублявшееся многообразное отступление народа от пути Божия должно было вызвать кару Божию, может быть, для спасения от гибели того, что могло быть спасено чрез очистительный огонь испытания» (106, с. 69). Долгое время М. А. Новоселов скрывался от властей, но в конце 1928 года был арестован и в мае 1929 года Особым Совещанием при коллегии ОГПУ был осужден на 3 года заключения, которое отбывал как «особо вредный элемент» не в лагере, а в Ярославском политизоляторе. Уже в тюрьме в 1931 году он получил новый срок – 8 лет, а в 1937 году – еще 3 года за «контрреволюционную деятельность». В январе 1938 года Новоселова перевели в Вологодскую тюрьму, где он был приговорен к расстрелу (106, с. LI).