Находясь в то время на кафедре в Крыму, осенью 1911 года, при посещении императорской семьей Ливадии, владыка беседовал с императрицей, и государыня «была очень обижена». Через некоторое время он был переведен на кафедру в Астрахань. Пример служения владыки Феофана, великого и смиренного молитвенника, сильно повлиял на его постриженника.
При пострижении молодому монаху было дано имя Вениамин в память священномученика диакона Вениамина Персидского, жившего в начале V века, прославившегося обращением в христианство многих персов-язычников и потерпевшего за то мученическую кончину. Память этого святого празднуется 13 октября и совпадает с празднованием Иверской иконы Божией Матери. Владыка Вениамин всю жизнь особенно почитал этот образ Пресвятой Богородицы, а в последние годы жизни составил особую службу, в которой соединил службу в честь Иверской и новую службу на память своего небесного покровителя.
В первые годы нового XX века начинается вполне успешная церковная карьера инока Вениамина: иеродиакон, иеромонах, инспектор семинарии, личный секретарь при архиепископе Финляндском Сергии (Страгородском) (с которым Божий промысел надолго и накрепко связал его судьбу). 26 декабря 1911 года иеромонах Вениамин был возведен в сан архимандрита, назначен ректором Таврической, затем Тверской семинарии. Но то была внешняя сторона жизни владыки Вениамина.
Личность чистая и цельная, он мучился двойственностью своего положения, желая постигнуть главную тайну – тайну веры. «Батюшка! – обратился он, будучи студентом, к святому и праведному Иоанну Кронштадтскому, – скажите, пожалуйста, откуда у вас такая пламенная вера?» Отрицать ее у о. Иоанна было уже никак невозможно – это был общеизвестный факт. Владыка позднее вспоминал: «Для меня его вера была как бы загадкою. “Откуда вера? – задумчиво переспросил медленно уже болезненный старец… – Я жил в Церкви!” – вдруг твердо и уверенно ответил батюшка. Я, “богослов”, студент, – увы! – не понял этих слов» (30, с. 76–77).
Русское общество до революции, прежде всего интеллигенция, но и большая часть дворянства, относилось к Церкви не как к духовной основе своей жизни, а как к полезному государственному институту, необходимому для поддержания нравственности в народе. Более того, охлаждение в вере коснулось и части духовенства. С горечью вспоминал позднее владыка: «Нет, не горели мы, не горели…». Молодой монах был поглощен своими духовными поисками; отчасти эта трудная духовная работа описана им в очерке о валаамском старце Никите, которого Иван Федченков посетил еще до пострижения. При встрече с ним у студента Духовной Академии стало на душе «так тихо и отрадно, что я точно в теплом воздухе летал… Затем разговор прервался; и вдруг отец Никита берет меня под левую руку и говорит совершенно твердо, несомненно, следующие поразившие меня слова: “Владыка Иоанн… Пойдемте, я вас буду угощать”. Точно огня влили мне внутрь сердца эти слова… Я широко раскрыл глаза, но произнести ничего не мог от страшного напряжения» (32, с. 30). Получив такое несомненное благословение, двадцатисемилетний студент решился.
Имя Вениамин, данное ему при пострижении в монашество, означало «сын десницы (правой руки)», «любимый сын». Кто мог знать тогда, в начале XX века, какой путь уготован молодому, высокообразованному монаху? Он сам колебался. В памятное свидание с отцом Никитой признался старцу: «– Батюшка! Боюсь, монашество мне трудно будет нести в миру. – Ну и что же? Не смущайтесь. Только не унывайте никогда. Мы же не Ангелы…» (32, с. 31). Путем терпеливого служения, преодоления скорбей и искушений, путем сосредоточенных раздумий, с помощью трудов Отцов Церкви и силою молитвы владыке Вениамину суждено было обрести пламенную веру. Однако ему выпало жить и трудиться в сложное время. Материальные условия жизни людей менялись стремительно, в международной жизни нарастало ожесточение между великими державами, а в смятенных душах людей не стало покоя. Менялся и монашеский образ жизни. Некоторые вспоминали, что, по учению православных отцов, монахи последних времен «отнюдь не будут иметь монашеского делания, но им попустятся скорби, и те из них, которые устоят, будут выше нас и отцов наших» (преподобный Исхирон Скифский).
В 1917–1918 годах архимандрит Вениамин принимал участие в работе Поместного Собора Русской Православной Церкви, внес свой вклад в деяния этого судьбоносного для Церкви собрания православных священнослужителей и мирян. Вспоминая те дни, он причислял себя к «консерваторам», которых на Соборе оказалось большинство; либеральное же меньшинство, «люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными, развязными языками» (31, с. 283) производили лишь большой шум.
Молодой монах выступил на одном из заседаний с возражением по принципиальному вопросу. В докладе о церковном проповедничестве утверждалось, что проповедь – главнейшая обязанность священника. «В сознании православных людей, – указал архимандрит Вениамин, – пастырь является прежде всего тайносовершителем, тайноводителем… Народ более всего обращается к своему пастырю со словами: “Батюшка, помолись за нас”. Народ почитает в священнике прежде всего не оратора, а молитвенника…» (198, с. 37). Стоит ли говорить, что сам отец Вениамин ревностно следовал такому образу служения.
Собор большинством голосов восстановил патриаршее управление и приступил к выработке нового уклада церковной жизни в изменившихся условиях отделения Церкви от государства, но труды его оказались прерванными.
Революционная буря сломала весь существовавший в России строй жизни. Много проклятий обрушилось на революционеров, и было за что. Сначала, в феврале 1917 года, либералы, а затем, в октябре, большевики целенаправленно и упорно навязывали стране и народу новый образ существования. И те и другие пытались оторвать Россию от ее истории, от ее корней, от всего традиционного уклада жизни и действовали при этом решительно и кроваво во имя своей умозрительной мечты. Поэтому в Церкви они видели своего естественного врага.
В начале 1919 года архимандрит Вениамин возвращается в Крым и по просьбе преподавательской корпорации вновь становится ректором Таврической семинарии. 10 февраля 1919 года прошла хиротония архимандрита Вениамина во епископа Севастопольского. В годы гражданской войны владыка Вениамин становится главой военного духовенства Белой армии (в 1919–1920 годах – епископ армии и флота на юге России), тесно сотрудничает с генералом П. Н. Врангелем в качестве представителя Церкви в Совете министров, но это не превращает его в борца против Советской власти.
Владыка Вениамин прежде всего оставался христианином и с позиций христианина пытался понять ту правду, которая стояла за его противниками – не новоявленными кремлевскими вождями, а мужиками в красноармейских шинелях. «Что вы все об интернационале думаете? – спросил владыка в годы гражданской войны одного большевика в Севастополе. – Лучше бы о своей нации больше думать!» А тот, «простой фельдфебель, полненький, низкого роста», ответил: «Мы любим свой народ! Но мы хотим добра и другим народам!». «Наш народ ЖЕРТВЕННЫЙ» (33, с. 18), – делает вывод владыка, и этот вывод укрепляет его в желании служить народу. Он видел примеры истинного геройства и самопожертвования со стороны защитников старого строя, но поражался их безбожию: «Мы белые большевики, мы погибнем!» (31, с. 245) – заключал он.
Однако с Белой армией епископ Вениамин в 1920 году уходит с родной земли и на долгие десятилетия оказывается на чужбине. Турция, Болгария, Югославия, Чехословакия, Германия, Франция, Англия, США – в этих странах ему пришлось жить, где – месяцы, где – годы.
Не сладкой была эта жизнь по житейским понятиям. То бедный, заброшенный сербский монастырь Петковице, то почти нищенское существование в благополучной и сытой Чехословакии (из воспоминаний: «Ну, Иван, – говорю я хозяину вечером, – завтра у нас с тобой ни хлеба, ни сахара, лишь чай остался. И кушать не на что…» (31, с. 356)), то более сносное, но никак не «архиерейское» пребывание во Франции.
Идеал западного мира встал перед ним во всей полноте: «Материальное, мещанское благополучие. Это и чувствовал я везде: вот бы иметь дом и доход, а еще бы лучше – красивую дачку в лесу за городом, и этого довольно. Ни о каком Царстве Небесном они не хотят помышлять, все “тут” для них, в царстве земном» (31, с. 266). Но как жизнь человеческая несводима к материальному, так и тем более жизнь владыки Вениамина за рубежом определялась прежде всего его горячей верой в Бога и надеждой на непреложную Божию помощь.
Помощь и утешение непременно приходили. То в Чехословакии в трудный момент заглядывает молодая женщина и приносит хлеба, сахара, масла, картофеля; то «любезное и сердечное» отношение простых католиков во Франции к православным (в отличие от католических верхов); то памятное прощальное богослужение владыки в Нью-Йорке, на которое собралось около 3 тысяч людей и все городское духовенство.
В эти десятилетия перед русским духовенством за границей, и в том числе владыкой Вениамином, возникали новые трудные проблемы, не имевшие аналогов в церковной истории. Как устраивать церковную жизнь в эмиграции? Как относиться к главе Русской Церкви, оказавшемуся под пятой большевистской власти? Можно ли отделить вопросы церковной жизни от вопросов политических? В Константинополе владыка Вениамин поначалу предложил создать эмигрантское церковное управление, имея в виду распоряжение Святейшего Патриарха Тихона о возможности самостоятельного решения дел в епархиях, лишенных связи с Москвой. В декабре 1920 года с разрешения Местоблюстителя Вселенского Патриарха возникло Временное Высшее русское церковное управление за границей. Однако вскоре это ВВЦУ явочным порядком расширило сферу своей деятельности, обратившись к политике, и предъявило притязания на управление всей Русской Церковью.
В ноябре – декабре 1921 года на территории Сербии, в городе Сремские Карловцы с согласия Сербского Патриарха Димитрия со