Уже в ноябре 1954 года появляется новое постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». Там указывалось на «грубые ошибки на местах», приведшие к «оскорблению чувств верующих», но всем было понятно, что, изменив характер своей антирелигиозной политики, власть не намерена отказываться от самой государственной политики атеизма. При сохранении в неизменности объема внешних связей РПЦ и даже ее активизации в рамках Советского комитета защиты мира деятельность Церкви внутри страны была еще больше стеснена.
Да, возвращались из мест заключения священнослужители и миряне, продолжалось богослужение в церквах, в 1957 году возобновилось богослужение в Троицком соборе Александро-Невской Лавры, к 80-летию Святейшего Патриарха Алексия в газетах была опубликована поздравительная телеграмма главы правительства СССР, но то была короткая передышка перед началом нового «штурма небес».
В октябре 1958 года Совет министров СССР, главой которого ранее стал Хрущев, принял два постановления: «О монастырях в СССР» и «О налоговом обложении доходов предприятий епархиальных управлений, а также доходов монастырей». За ними в 1960 году последовало принятие постановления ЦК КПСС «О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах». С 1959 года начал выходить массовым тиражом антирелигиозный журнал «Наука и религия».
Советская власть вновь перешла в наступление на Церковь, но действовала уже не так грубо и нахраписто, как в 1954 году, а хитрее. Исходя из иллюзорной задачи «построения коммунистического общества к 1980 году», было решено, наряду с усилением атеистической пропаганды, ослабить Церковь экономическими и правовыми мерами. Патриарху Алексию было предложено сократить число действующих монастырей и скитов, прекратить финансовую поддержку «слабых» приходов и монастырей, запретить священникам критику атеистов в проповедях. Решениями власти предусматривалось уменьшение земельных участков монастырей и запрещение использования на них наемного и добровольного труда немонашествующих, повышение ставок налога с земельных участков; одновременно резко увеличивалась отпускная цена на свечи, а церквам было запрещено делать наценки для получения дохода. Десятки приходов и монастырей оказались не в состоянии уплачивать налоги, что порождало угрозу местных властей об их закрытии. Закрытие церквей приняло массовый характер по всей стране, были закрыты десятки монашеских обителей и пять духовных семинарий, увольнялись на покой неугодные властям архиереи, несколько сот священников было арестовано, епархиями стали фактически управлять уполномоченные Совета по делам религий (см. 198, с. 383–393).
Трудно переоценить значение деятельности Святейшего Патриарха Алексия в те тяжелейшие для Церкви годы. Твердо и мужественно маститый старец пытался сопротивляться. Он настойчиво обращался в Совет по делам Православной Церкви, передавал туда коллективные обращения верующих с мест, направил личное письмо на имя Хрущева и просил о встрече с ним, но все было напрасно. В этом был тяжкий крест Патриарха Алексия, о котором он сам говорил при вхождении на патриарший престол: не только не сметь ничего делать без позволения Совета по делам РПЦ, но и молчать, не сметь сказать даже слово об очевидном пленении Церкви. Быть может, это было тяжелее, чем открытое гонение, тюрьма и лагерь.
Единственный раз он нарушил молчание. В феврале 1960 года на заседании Конференции за разоружение Патриарх произнес речь, в которой сильно и смело сказал о роли Церкви. Напомнив о значении Русской Церкви в истории Российского государства, о ее вкладе в утверждение в народе нравственных основ семейной и гражданской жизни, в развитие просвещения и культуры, в укрепление государственности, Патриарх сказал: «Моими устами говорит с вами Русская Православная Церковь, объединяющая миллионы православных христиан – граждан нашего государства… Это та самая Церковь, которая создала замечательные памятники, обогатившие русскую культуру и доныне являющиеся национальной гордостью нашего народа… Это она, наша Церковь, укрепляла тогда дух народа верой… Это она служила опорой русскому государству… И она же оставалась вместе с народом во время последней мировой войны, всеми мерами способствуя нашей победе и достижению мира. Словом, это та самая Русская Православная Церковь, которая на протяжении веков служила прежде всего нравственному становлению нашего народа, а в прошлом – и его государственному устройству… Правда, несмотря на все это, Церковь
Патриарх Алексий (Симанский)
Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, тем не менее выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви… ибо что могут значить все усилия человеческого разума против христианства, если двухтысячелетняя история его говорит сама за себя, если все враждебные против него выпады предвидел Сам Христос, сказав, что и врата адовы не одолеют Церкви Его (ср.: Мф. 16, 18)» (55, 1960, № 3, с. 33–35).
Власть, и прежде всего лично Хрущев, восприняла речь Патриарха как прямой выпад против нее. В качестве карательной меры был отправлен на пенсию глава Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпов, занимавший, по мнению цековских идеологов, слишком «примиренческую позицию» в отношении РПЦ; он, например, рекомендовал в 1957 году «обеспечить стойкие нормальные отношения между государством и церковью…», а в марте 1959 года в письме секретарю ЦК КПСС Е. А. Фурцевой прямо осуждал «грубое администрирование по отношению к церкви», «извращения в научно-атеистической пропаганде» и «взрывы церковных зданий» (цит. по: 206, с. 358; 6, с. 111).
Также был устранен от активной церковной деятельности митрополит Николай (Ярушевич), последовательный и решительный защитник прав Церкви. Это было предпринято по прямому указанию Хрущева, причем проведено – по отработанной властью методике – руками самого Патриарха, согласившегося на удаление своего ближайшего соратника и друга, на его фактическую изоляцию и запрет на служение.
На проведенном в апреле 1960 года новым главой Совета по делам РПЦ В. А. Куроедовым всесоюзном совещании уполномоченных Совета было заявлено об ошибочности проводимой ранее государством «политической и тактической линии» в отношении Церкви, приведшей к укреплению в СССР религии, и решительном отказе от такой «линии» (129, т. 1, с. 689). В январе 1961 года Совет министров СССР принял постановление «Об усилении контроля за деятельностью церкви». В нем предусматривалось отстранение духовенства от административных и финансово-хозяйственных дел, ликвидация льгот священнослужителей в отношении подоходного налога и другие положения того же рода. Смысл новой политики власти состоял не только во всемерном ослаблении Церкви, но и в прекращении ее влияния на общество: предусматривалось «перекрытие всех каналов благотворительной деятельности Церкви» и «ограждение детей от влияния религии» (см. 198, с. 114–115). Опять закрывались церкви (под предлогом «укрупнения приходов»), прекращали свою деятельность монастыри, затруднялось получение церковного образования. Духовная школа в те годы, по воспоминаниям митрополита Кирилла (Гундяева), «представляла собой грустное явление» (200, с. 258). Вводился фактический запрет на проповеди священников.
Под прямым давлением власти Русская Церковь была вынуждена принять тяжелое решение об изменениях в приходской жизни. Это решение Священного Синода, а затем и Архиерейского Собора 1961 года, подобно Декларации митрополита Сергия 1927 года, вызвало недоумение и возмущение в церковной среде.
В то же время Патриарх Алексий, сам будучи верным ревнителем традиций русской церковной жизни и благочестия, стремился сохранить этот надежный оплот церковности. Изустно передавали такое его наставление: «Пусть все кругом меняется – мы должны остаться такими, какими были сотни лет назад. Пусть наша неизменяемость, неподчиняемость духу времени символизирует вечность Церкви. Нам радостно видеть, что нас и ныне окружает то же самое в церкви, что мы видели с детских лет, чем жили отцы, деды и прадеды. Нам должно научиться хранить прошлое вопреки настоящему. В этом наша сила, в этом наша правда» (цит. по: 198, с. 331). Можно добавить: это единственное, что было оставлено Церкви. Из-за тотального контроля государства над всеми сферами церковной жизни сама эта жизнь почти замерла.
И в этом видится еще одна трагическая сторона деятельности Патриарха Алексия I. В 1920-е годы он пережил аресты, ссылку, вынужденный компромисс с властью (он отменил в 1923 году отлучения от Церкви лидеров обновленческого движения отца Александра Введенского и отца Владимира Красницкого, что усилило их позиции в борьбе за раскол Русской Церкви), страх за судьбу близких и духовенства. В 1940-1950-е годы искренние надежды на церковное возрождение сменились осознанием усиления зависимости Церкви от государства. Искренний почитатель митрополита Филарета (Дроздова), Патриарх Алексий не мог не сознавать, что гнет «советских обер-прокуроров» покруче, чем царских обер-прокуроров Нечаева и Протасова. Но, по воспоминаниям митрополита Питирима (Нечаева), он «был очень спокоен внутренне, несмотря на все сложности…» (118, с. 279).
В те же годы Патриарх принимал твердые меры прещения в отношении изменников веры, агентов власти внутри Церкви. В декабре 1959 года Священный Синод изверг из сана около 200 священнослужителей, отступивших от Православия, а мирян отлучил от Церкви (198, с. 688). В их числе были профессор Ленинградской духовной академии протоиерей Александр Осипов, преподаватель Саратовской семинарии священник Евграф Дулуман и менее известные, выступившие в советской печати с резкими антицерковными заявлениями и ставшие лекторами «по вопросам религии».
Ответом на этот удар по Церкви стало стихотворение анонимного автора «Новый Иуда», распространявшееся в рукописном виде среди учащихся семинарий:
Первый Иуда, предавший Христа,