Главным событием Поместного Собора 1971 года стало избрание 2 июня Патриархом Московским и всея Руси митрополита Пимена (Извекова). Патриарх Пимен в своей первосвятительской деятельности покорно следовал тяжким путем своих предместников. В своем докладе в 1978 году, посвященном 60-летию восстановления Московского Патриаршего престола, он сказал: «Установление народной власти и последовавший затем декрет Советского правительства от 23 января 1918 года об отделении Церкви от государства привели к коренному изменению нашей церковной жизни. Освобожденная от подчинения государству, РПЦ получила возможность и право своего самостоятельного устроения… Однако определение места нашей Церкви в новом обществе было, как известно, процессом нелегким…». Деятельность Патриарха Сергия обеспечила «успешное продвижение РПЦ к желанной цели внутреннего единства и установлению нормальных взаимоотношений с государством», – указал Предстоятель (117, с. 8–9). Тем самым прикровенно Патриарх Пимен указал как на ненормальное состояние церковно-государственных отношений в СССР, так и на желательность их исправления.
Примечательно, что в июне 1980 года Патриарх получил письмо от церковного диссидента, отца Дмитрия Дудко, в котором тот писал: «Я пытался поучать Вас, что Вы идете не тем путем, каким нужно идти. Но Вы именно идете тем путем, потому что этим путем прошли и Ваши предшественники. Идя этим путем, Церковь стоит и делает свое дело, а другой путь превращается или просто в шум, или в политиканство, во что и я оказался втянутым, в чем сейчас искренне раскаиваюсь. Дело Божие делается скромно и тихо, терпеливо и смиренно, а не так, как мне мечталось в моем воображении» (цит. по: 98, с. 230).
Служение Патриарха Пимена происходило в период не облегчения гнета со стороны государства, а скорее в период формализации этого гнета. По точному замечанию Д. Поспеловского, до принятия законов 1966 года и 1975 года Совет по делам Церкви мог считаться нейтральным посредником в отношениях церковных приходов и местных
Советов депутатов, а после принятия этих законов духовенству и верующим «приходилось обращаться именно к тому учреждению, которое преследовало и подавляло» (126, с. 337).
Утешением верующим людям могли служить слова апостола Павла: …хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5,3–5).
Тем большее значение приобретает для Церкви возможность ее выхода во внешний мир не только для свидетельства о православной вере, но и для утверждения прочности церковной жизни в СССР. В 1970-1980-е годы РПЦ проводит десятки международных межцерковных и межконфессиональных мероприятий разного уровня, крупнейшим из которых стала Всемирная конференция в мае 1982 года в Москве «Религиозные деятели за спасение священного дара жизни от ядерной катастрофы». Информацию об этом вынуждены были помещать все газеты, передавать органы радио– и телевещания. Таким образом, Церковь вновь вынужденно шла на компромисс: не просто обеспечивала свое существование, но и вновь, как в годы Отечественной войны, действовала по указаниям власти.
В какой мере Московская Патриархия была вынуждена так поступать, и в какой – свободна в этой сфере? Самому Патриарху в одном из интервью был задан вопрос: «Иногда на Западе РПЦ обвиняют в том, что она-де является “агентом влияния” и проводит политику, указанную ей “сверху”». Патриарх Пимен на это сказал следующее: «РПЦ всегда осуществляла активную миротворческую деятельность, являющуюся выражением самой сути благодатной жизни во Христе, каковой является любовь… Вместе с тем чада РПЦ являются сынами и дочерьми своего земного Отечества. Именно это и побуждает к выражению активной гражданской позиции» (117, с. 441). А что еще мог он сказать?
В свое время большую известность получило «Великопостное письмо» А. И. Солженицына (1972) Патриарху Пимену с фактическим обвинением во лжи. Патриарх промолчал, потому что лукавить не хотел, а правду сказать не мог. «Побыть бы ему в моих башмаках только пару дней! – сказал Патриарх по прочтении солженицынского письма. – Ну, пусть пишет» (98, с. 212). Далее, увы, в заявлении Священного Синода от 20 марта 1980 года Московская Патриархия поддержала ввод «ограниченного контингента» советских войск в Афганистан (206, с. 333). Как не вспомнить здесь слова митрополита Питирима (Нечаева) о «страшном одиночестве» патриархов Сергия, Алексия и Пимена. Последний ему признавался: «Мне очень трудно, владыко. Мне не с кем посоветоваться» (118, с. 286).
Во время пребывания в США в 1982 году Святейший Патриарх Пимен смог выступить на специальной сессии Генеральной ассамблеи ООН по разоружению. В речи в Национальном Совете Церквей Христа Патриарх Пимен сказал: «Перед христианами всего мира, как никогда ранее, встала задача служить преодолению внутреннего разделения человечества, порожденного его греховностью. Страху, охватившему человечество, христиане призваны противопоставить любовь, изгоняющую страх (1 Ин. 4, 18), а отчаянию противопоставить надежду». В одном из своих выступлений Патриарх помянул и священномученика Александра Хотовицкого, потрудившегося на американской земле и погибшего по приговору Советского государства.
Радостью и отдохновением для Патриарха Пимена осталось богослужение. В последние годы жизни он тяжело болел, с трудом передвигал ноги. Многолетний прихожанин Богоявленского собора Е. М. Верещагин вспоминал: «Явно превозмогая себя и ступая мелкими шажками, он все же обходил с кадилом храм, покуда на двунадесятый праздник пелось величание. Он просто купался в любви церковного народа. Знание Патриархом Пименом последований простиралось так далеко, что даже отпуст на Троицу, необычайно длинный и сложный, он мог произнести наизусть» (цит. по: 98, с. 234).
Несмотря на то что видимое служение Церкви интересам государства, с одной стороны, и фактическое преследование верующих со стороны государства, с другой стороны, побуждали многих держаться в стороне от церковной жизни, все же именно в 1970-е годы возникают новые формы духовного возрождения, все более широко распространяются в крупных городах тексты «самиздата».
По-прежнему немногие открытые храмы за поздней воскресной литургией бывали переполнены народом. В московском Елоховском соборе, по воспоминаниям современника, «народу набивалось столько, что буквально иголку не всунешь… плотно сбитая человеческая масса бывала непроходима…». Храм был «центром распространения религиозной литературы, в том числе и “сам– и тамиздата”. Знакомцы приносили книги, а чаще машинописные “кодексы” под полой и незаметно обменивались ими. Письма диссидентов, обращенные к патриархам Алексию I и Пимену, в которых бичевались очевидные и всем известные факты, отзвука у нас не находили; у Святейших зажаты рты, они связаны по рукам и ногам, и зачем прибавлять им горя? Мы были единодушны в убеждении, что нам повезло на всех трех патриархов: Алексия I, Пимена и Алексия II. Никогда ни в чем их не осуждали. Не осуждали также и Патриарха Сергия, напротив, высоко ценили его заслугу в том, что Церковь все же осталась легальной и тем самым доступной для многомиллионной паствы», – вспоминал Е. М. Верещагин (87, с. 217, 231).
Патриарх Пимен (Извеков)
Происходит приток новообращенных в Церковь, причем из среды городской интеллигенции, а также возвращение в Церковь старшего поколения, изжившего в себе революционный романтизм. Стоит привести дневниковую запись композитора Г. В. Свиридова: «Человек, с детства воспитанный на книгах Священного Писания, вживается в величие мира. Он знает, понимает, что в мире есть великое, торжественное и страшное, ибо страх перед Богом помогает человеку возвыситься. Человек, знающий, что Господь – истинный властелин Мира, Жизни и Смерти, с подозрением относится к самозваным посягателям на величие. Таким человеком не так легко управлять, он имеет в душе крепость Веры» (154, с. 499). К некоторым приходило понимание мнимости «правды» западного образа жизни, о котором протоиерей Александр Шмеман сказал: «Какими удивительно глупыми идеями живет безбожный мир» (210, с. 651). Отрезвление от революционного романтизма и от любования «свободным» Западом побуждало к поискам иной системы ценностей, иных идеалов, их искали в русской истории и в Церкви.
Это явление свидетельствовало о том, что влияние Церкви на общество не исчезает, как надеялись ее враги, после ухода из жизни старшего поколения, получившего традиционное православное воспитание. Например, в отчете Совета по делам религий за 1970 год указывалось на «опасное религиозное влияние» «Журнала Московской Патриархии», и это притом, что тираж журнала составлял тогда всего 15 тысяч экземпляров, что несравнимо с многомиллионными тиражами разного рода атеистической литературы.
Коммунистическая партия и ее «боевой отряд» неустанно боролись с «чуждой идеологией» и ее носителями, тем более – распространителями. Названные ранее священники Дмитрий Дудко и Александр Мень были шумно известны в стране и на Западе, однако в разных приходах служили десятки не менее достойных иереев. Например, отец Валериан Кречетов, которого протоиерей Всеволод Шпиллер противопоставлял названным как «пылающего» православной верой, «совсем в то же время не фанатика, умного, скромного, вполне интеллигентного человека» (213, с. 517). Их было немало, священнослужителей, сумевших, при всей неоднозначной оценке их деятельности, прорвать плотную завесу, отгораживавшую советских людей от учения Христа, от жизни с Богом. Власть не оставалась нейтральной к их деятельности, тем более что некоторые почти провоцировали ее реакцию. Отец Дмитрий Дудко в своих проповедях страстно обличал безбожников и разрушителей храмов, а в атеистическом государстве такие обличения принимают политический, «антисоветский» характер – и в январе 1980 года отец Дмитрий был арестован по обвинению в антигосударственной деятельности.