Конечно же, Церковь оставалась в плену у Советского государства. И мало кого могли обмануть фотографии Патриарха Пимена и других иерархов в президиуме международных встреч или выделенный правительством для Патриарха роскошный лимузин. Сам Святейший однажды кратко и ярко охарактеризовал свое положение: он чувствовал себя «пленником в золотой клетке» (114, с. 475). Почему же Церковь молчала в годы нарастающей либерализации советского режима?
Ответ на этот вопрос дал в одном из своих первых посланий Святейший Патриарх Алексий II: «…опыт также нам сковывал уста. Даже в годы уже пришедшей “гласности” покойный Патриарх Пимен не нарушил своего молчания. Дело было не только в его болезни. С одной стороны, он привык молиться за Россию, не надеясь на добрый исход политических игр. С другой – не было уверенности, что, начни Церковь разговор с обществом о самом главном – не о культуре, миротворчестве и благотворительности, а о Христе Распятом и Воскресшем, – и она будет услышана и понята» (114, с. 533).
Ведь к тому времени в советском обществе начинали господствовать не только коммунистические или национально-патриотические тенденции. Набирало силу откровенно западническое либеральное течение, сильное своим отрицанием всего предыдущего исторического опыта России. Оно и сумело на определенное время повести за собой усталое и разочарованное советское общество, разрушить существовавшее государство и направить развитие России в русло зависимого развития, отказа от своих духовных корней.
Важным актом, свидетельствующим об изменении характера церковной политики Советского государства, стало в 1982 году решение о передаче РПЦ Свято-Данилова монастыря. Но все же очевидным рубежом стало празднование 1000-летия Крещения Руси в 1988 году. Этот важнейший юбилей Русской Церкви и государства был проведен при поддержке и участии органов власти. Почему вдруг?
Коммунистический режим переживал серьезнейший кризис и в поисках выхода использовал более тонкие методы контроля над обществом: была разрешена «гласность», началась некоторая демократизация в общественной жизни. Правда, в своей церковной политике поначалу режим М. С. Горбачева следовал сталинско-брежневскому курсу жесткого пригляда за Церковью. Лишь после инициативного письма митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия в декабре 1985 года на имя Генерального секретаря ЦК КПСС с призывом изменить характер отношений между Церковью и государством постепенно начинается новый этап в церковно-государственных отношениях. В официальных публикациях уже дается нейтральная по тону оценка, говорится, что «Церковь сумела найти свое место в социалистическом обществе», что «впервые за свою историю она стала независимым добровольным сообществом, сосредоточившимся на своих прямых религиозных функциях» (149, с. 669; 76, 1988, № 4, с. 122).
В апреле 1988 года, на семидесятом году существования Советской власти, в Кремле состоялась встреча М. С. Горбачева с Патриархом Пименом и членами Священного Синода. По оценке митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия (Пояркова), встреча «была вызвана чисто пропагандистскими целями… и рассматривалась как протокольная. Но в условиях новых веяний открытости беседа оказалась предельно деловой… это была историческая встреча» (200, с. 8).
И многие вспомнили тогда пророчество Иеремии: Ибо так говорит Господь: когда исполнится вам в Вавилоне семьдесят лет, тогда Я посещу вас и исполню доброе слово Мое о вас, чтобы возвратить вас на место сие (Иер. 29, 10).
Далее шаг за шагом государство отступает с позиций богоборчества и воинствующего атеизма. В мае 1988 года Церкви передаются великие святыни, в их числе – частицы Древа Креста Господня; возвращается часть Киево-Печерской Лавры; церковных деятелей допустили к средствам массовой информации. Таким образом, Русская Церковь не только смогла пережить свое «вавилонское пленение», но и оказать воздействие на общество и государство, содействуя происходившим в них переменам.
С падением в 1991 году Советского государства и отказом новой власти от коммунистической идеологии стало возможным подлинно свободное от внешних факторов развитие РПЦ. Новый период ее истории, связанный с именем Патриарха Алексия II, потребовал выработки нового характера отношений с государством. Но рассказ об этом выходит за рамки темы «пленения» Русской Церкви.
Однако позволю себе назвать еще одно явление, общее для трех вождей нашей Церкви советского времени: все они часто служили в Богоявленском соборе, ставшем в феврале 1945 года патриаршим кафедральным храмом, столь дорогом для всех нас.
Казалось бы, так ли уж важно, какой именно из московских храмов стал патриаршим? Но нет ничего случайного у Бога. Само существование храма, посвященного Богоявлению Христову, стало, таким образом, и подкреплением, и утверждением Святейших Предстоятелей Русской Церкви в их тяжком и молчаливом подвиге. В соборе происходила интронизация патриархов Сергия, Алексия I, Пимена и Алексия II; в нем упокоились Патриарх Сергий и Патриарх Алексий II; в нем началось празднование торжества 1000-летия Крещения Руси. Дом Божий, Церковь Христова оставалась жива – столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15).
Кормчий ковчега спасенияМитрополит Антоний (Блум)
В октябре 1989 года в Москве в Свято-Даниловом монастыре проходил Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. В один из дней Собора во время совершения торжественной литургии произошло прославление двух новых святых – патриархов Иова и Тихона. В переполненном Свято-Троицком соборе Святейший Патриарх Пимен, трижды возносил над головами молящихся первые иконы новых святых. Величественное пение хора, праздничные облачения архиереев и других священнослужителей, густые клубы возносившегося к куполу ладана – все это усиливало взволнованно-возвышенное состояние присутствующих. То воистину оказалось нежданное торжество Православия в еще коммунистической России.
Но вот завершилась служба. Молящиеся медленно покидали храм. Из северных дверей стали выходить архиереи, и к ним многие тянулись за благословением. После всех архиереев по ступеням спустился еще один худощавый, невысокого роста священнослужитель в черной рясе и без скуфьи. Простое лицо, недлинная седая борода, густые темные брови, на груди – панагия. И народ вдруг метнулся к нему, и на недоумевающие вопросы иных пролетело по толпе: «Владыка!.. Это же владыка Антоний!». Так происходило при всех появлениях владыки в России.
К тому времени имя митрополита Антония Сурожского получило широкую известность в церковной среде благодаря ходившим по рукам в «самиздате» проповедям и регулярным беседам владыки по радио на волнах Би-Би-Си. Его слушали жадно, подчас напряженно ловя негромкий голос, ровно звучащий среди разнообразных помех эфира. То было не простое пастырское слово, хотя и оно становилось глотком чистой воды в мутном потоке многообразной идеологической пропаганды. Владыка Антоний обладал редким даром проникновенной сердечности, он говорил о важном, о главном в жизни: о пути к Богу, о преодолении препятствий на этом пути, о встрече с Богом. И в то же время всякая беседа или проповедь владыки становилась изъяснением важнейших догматов Православия или глубин учения Отцов Церкви. Вот это удивительное и редкое сочетание двух начал – богословской строгости содержания и ясности изложения – неудержимо притягивало к радиоприемникам всех, кто хоть раз услышал голос владыки.
А в начале 1990-х годов уже стало возможным читать проповеди, беседы, размышления митрополита Антония. Усилиями Е. Л. Майданович и других его почитателей появляются журнальные публикации, книги и брошюры, в 2002 и 2007 годах вышли итоговые сборники, вобравшие в себя большую часть из творческого наследия владыки. И все эти публикации не залеживались на книжных полках, а быстро разлетались по Москве, по другим городам России. Слово митрополита Антония оказалось очень нужным русскому народу.
В чем же секрет этой притягательности и поразительной востребованности трудов человека, всю жизнь проведшего в странах Западной Европы, окормлявшего преимущественно европейскую паству и даже свои беседы чаще произносившего по-английски или по-французски? Все дело в том, что митрополит Антоний Сурожский всегда был человеком Церкви. Церковь он видел единственным средством спасения людей в бурных и опасных водах современного мира, подобно Ноеву ковчегу в ветхозаветном потопе, и сам стал одним из надежных кормчих этого ковчега.
Митрополит Антоний (Андрей Борисович Блум) родился 19 июня 1914 года в швейцарском городе Лозанне. Его предки по линии отца были выходцами из Шотландии, обосновавшимися в России в XVIII веке. Отец, Борис Эдуардович Блум, служил по дипломатическому ведомству. Мать, Ксения Николаевна, была из московской дворянской семьи Скрябиных, ее отец был дипломатом, старший брат погиб на войне, второй брат ее, Александр Скрябин, стал известным композитором.
Митрополит Антоний (Блум)
Раннее детство Андрея Блума прошло в Персии, где его отец служил консулом в русской дипломатической миссии с 1915 по 1920 год. Жить пришлось в разных местах, и у будущего архиерея остались разнообразнейшие и яркие воспоминания о том времени. Главное место в его жизни в те годы играла мать, женщина энергичная, мужественная. «Ездила верхом хорошо, играла в теннис, охотилась на кабана и на тигра – все это она могла делать», – вспоминал позднее владыка Антоний.
Единственного сына она воспитывала строго, не потакая капризам и слабостям, быть может, это способствовало ранней выработке характера. «Я не хотел быть как все», – вспоминал владыка. Важную роль в воспитании Андрея Блума играла и его бабушка, Ольга Ильинична Скрябина. Много внимания в семье уделяли обучению сына, и Андрей хорошо выучил французский и персидский языки, позднее к ним добавились латынь, немецкий, английский, испанский, итальянский, голландский.
Революция 1917 года разрушила старую Россию и прямо отразилась на судьбах миллионов людей. Семейство дипломата Блума не стало исключением. Оборвался прежний образ жизни с уверенностью в завтрашнем дне и прочным уровнем материального благополучия. Пришлось смириться с неопр