А вот на такую фильму, – как-то невольно подумалось парню, – он бы посмотрел, затаив дыхание. Уж больно хороша ведьма китайская. Маленькая, гибкая, а движения резкие и быстрые, как у кошки, когда та охотится на солнечный зайчик…
Припомнилось вдруг картинка из детства, да так отчётливо, что даже услышал вдруг зов, отвлекающий его, мальца, от положенной по возрасту праздной лени:
– Кузя! Кузьма-а-а!
– А? – запоздало дёрнулся кочегар, сообразив, что не мерещится-таки, зовут взаправду.
Железный борт тендера загремел под ботинками, и спустя мгновение появилась вихрастая головешка младшего братца.
Угольный ящик он осмотрел с наработанной в отеле пугливой брезгливостью: «Заругает потом старый жид. Кстати, о нём…»
– Вот, – облизнув пальцы в угольной пыли, мальчишка полез свободной рукой за пазуху ливреи. – Дед Адам велел передать.
Бланк гостиничной квитанции порхнул к ногам помощника машиниста.
– А что тут? – потянулся к ней Кузьма.
– А я знаю?.. – мальчишка не мучился грамотой не то, что из любопытства, но даже под угрозой порки. – Дед Адам писал, его и спроси! – и, спрыгнув, унёсся куда-то: вволю попользоваться сэкономленным временем.
Младший братец Кузьмы был не совсем прав, отсылая старшего брата с вопросами к портье отеля «Европа».
По правде сказать, старый еврей Адам Иванович, промышлявший за кулисами публичной своей жизни ростовщичеством – занятием интриганским по роду жанра, – и сам не совсем чётко знал, зачем черкнул на листке:
«На узловой специальный состав, гружённый золотом и ассигнациями Виленского банка. Неприятель станции не занял, его нападение отбили, что достоверно известно из телефонных переговоров начальства. Обещают щедрую премию, если кто выручит казну. А барышня – агент финансовой полиции, кто такая есть – не сознается, и не пытайте.
Бог усмотрит».
Особенно нравилась Адаму Ивановичу последняя, изобретённая им, фраза, – было в ней что-то от папского девиза на индульгенции. И дающему, и принимающему. И никто как бы ни виноват в том, что станет последствием. Сколько раз подписывал он так свои записки должникам и прислушивался: не грохнет ли где в городских сплетнях выстрел самоубийцы?
– Порфирий Иванович… – ошеломлённо просипел помощник машиниста, тряхнул головой, прочистил горло. – Порфирий Иванович!
Приватный аэродром графа Гаузена.
Кирилл и Вадим
Хлипкая дверца разлетелась взрывом трухи и пыли, снеся тем не менее толстого унтера, который только что закончил привязывать Кирилла к каркасной опоре ангара. Закончил и отошёл полюбоваться работой: «Ни дать ни взять позорный столб на ратушной площади родного Зальцбурга…» И вдруг отлетел куда-то с жёлтоватым шлейфом пыли.
На его месте, во внезапной вспышке света, показалась демоническая фигура с чёрными крыльями, взметнувшимися за ней – полами флотской шинели.
«Брат!» – мгновенно понял Кирилл и рванулся навстречу, но верёвки осадили, хоть он и не почувствовал их саднящей рези в предплечьях.
– Вас ист? – успел только приоткрыть рот заскучавший было «Фриц» (уж больно долго изощрялся господин фельдфебель), как в рот ему пугающе равнодушно уставился чёрный зрачок револьвера в руке ещё более пугающего субъекта.
Белобрысый солдатик захлопал белёсыми ресницами за стёклами круглых очков:
«Майн Гот!»
Этот страшный тип даже не смотрел на свою потенциальную жертву. Наоборот, жмурился, морщился, не то от отвращения, не то от боли.
…У него каждое резкое движение отдавалось в голове если не мимолётной мигренью, то тенью помутнения. А после удара, в который Вадим вложился со всей благословенной «дурью», – самого как будто боксёрской грушей попользовали. Аж свет в глазах померк.
Но даже секунды, чтоб дождаться пока «рассветёт», у него не было. Почти на ощупь, по памяти – как увидел в первое мгновение «блицкрига», – нашёл брата:
– Кэ… как? – дёрнул матёрый узел на запястьях Кирилла, сведенных за столбом.
– Не выйдет. Давай ножичек! – опустил доклад о самочувствии Кирилл, вспомнив сразу о «ножичке».
И то правда, до немца, мимо чьей ошалевшей физиономии проскочило только что дуло нагана, вот-вот дойдёт, что «не до него сейчас» по большому счёту. Вот-вот наберёт «Фриц» побольше воздуха в грудь, да и заорёт.
Так что, «перочинный ножичек» припомнился вовремя. Так из зависти, но зависти, естественно угасшей лет двадцать тому, Кирилл называл офицерский кортик старшего брата, с коим с кадетских пор Иванов (флотский) не расставался, даже когда по форме носить его и не положено было. Цеплял под полу, на брезентовый брючной поясок.
Любовно заточенное лезвие – тоже кадетская привычка Вадима, – вспороло верёвки за считанные секунды.
Но именно их и хватило, чтобы…
– Аларм! – первым, как ни странно, завопил унтер, пришибленный дверью. Ещё не подняв голову с колен, но уже выдёргивая из кобуры «люгер».
В ответ на истошный вопль просвет в воротах ангара зарябил тенями, расширился с визгом стальных петель. Забежало трое. Но, видимо, как-то «не оттуда» прозвучала «тревога»: «Неужто с одним пьяным русским не справились?» – читался вопрос на недоумённых физиономиях под суконными бескозырками.
Грохот выстрела, эхом громыхнувший по ангару, снял все вопросы и заодно одну из серых бескозырок.
Случайно, правду сказать, – пальнул Вадим для острастки, на свет практически. Но впечатление это произвело. Из толпы любопытных немецкие солдаты тотчас превратились в собственно солдат. Как положено, порскнули крысами в углы, по сторонам, за укрытия. Залязгали затворы «маузеров».
– Дэ… Давай назад! – с яростным шёпотом оттолкнул Вадим брата к выбитой двери в коморку-мастерскую. За себя.
Но не тут-то было. Туда же, но чуть ранее, укрылся и германский фельдфебель, – не так далеко отлетел, или скоро сообразил, что продолжения не последует. Один прибыл на помощь к русскому этот… «Кто он такой, чёрт возьми?» – кричит по-немецки, форма, не видал ещё такой…
А может, и не сообразил. Так, не особо соображая, не вставая с колен, и забежал унтер на четвереньках в ближайшее убежище, повинуясь инстинкту самосохранения, и жизнь свою, судя по всему, решил продать подороже.
Вот и цену выставил за косяк двери вместе с дулом «люгера»:
– Хенде хох!
– Так я ж… – процедил Кирилл, оказавшийся за углом косяка на мгновение раньше, чем злосчастный фельдфебель решился сам выглянуть: – Я ж даже латыни не выучил! – закончил Иванов (второй) фразу уже в каморке.
Кирилл вскочил внутрь, засветив по пути в испуганный поросячий глаз фельдфебеля. Влепил без всяких ссылок на французский бокс и английский джиу-джитсу. Так, с уличной бестолковостью, но с таким эффектом, что грузноватый фельдфебель снова почувствовал себя соломенным мячом в тряпичном чехле из босоногого детства. Гремя и звеня слесарной начинкой мастерской, откатился до самого окна.
– Вадька! – обернулся через плечо Кирилл и шарахнулся в сторону.
Почти залпом загрохотали от ворот ангара выстрелы, туманя просвет пороховым дымом. Сориентировалось прибывшее подкрепление.
Вадим, флотский артиллерист, не привычный к молниеносности пули, на первый взгляд даже замешкался. Но только на первый.
– Отдай, – не сразу выговорил он, вырывая винтовку из рук часового так властно и решительно, что тот отдал «маузер» раньше, чем Вадим справился с труднопроизносимой гласной.
И даже после завороженно продолжил «зевать», не то передразнивая русского, не то уже в агонии, в смертной судороге. Рывком обернув растерявшегося часового вокруг себя, Иванов-старший пригнулся, и теперь пули вырывали клочья шинельного сукна со спины немца.
Слегка – чтоб не сразу упал, – оттолкнув его, Вадим попятился в каморку:
– Держи, – перебросил он винтовку брату (и от револьверной отдачи в голову, будто молотком стучал кто).
Обернулся, чтобы наставить «наган» на унтера, пока тот не очухался.
Но тот, оказывается, уже пришёл в себя. И более чем. Не чета солдатику-часовому, что наконец рухнул навзничь…
Морская хроника
Поход Черноморского флота с целью обстрела босфорских укреплений. 28 марта на рассвете к флоту присоединились крейсера «Память Меркурия» и «Кагул», вышедшие 26 марта из Севастополя для разведки у болгарских и румынских берегов.
При подходе на рассвете 28 марта к Босфору от флота был выделен отряд контр-адмирала Путятина в составе линейных кораблей «Три святителя» и «Ростислав», крейсера «Алмаз», авиатранспорта «Николай I», пяти мореходных тральщиков, двух пар миноносцев с тралами, двух миноносцев для уничтожения мин и двух миноносцев для охраны. Отряд направился к фланговой батарее на анатолийском берегу. Не доходя до позиции, назначенной для обстрела, отряд обнаружил под берегом пароход «Сабах», пытавшийся прорваться в Босфор. Несколькими выстрелами пароход был потоплен.
При приближении отряда к проливу послышались выстрелы с фортов, но падения снарядов не было видно.
Линейные корабли, придя на дистанцию 63 каб., в 10 ч. 30 мин. открыли огонь по фортам Эльмас, последовательно перенося огонь на батареи Анатоли-Фенер и другие. Были видны попадания в расположение батарей, на некоторых из них были замечены сильные взрывы. Гидросамолеты с авиатранспорта «Николай I» вели разведку, бомбардировали батарею Эльмас, казармы и другие объекты.
В 12 ч. 30 мин. оба корабля, закончив бомбардировку входных батарей обоих берегов пролива, отошли на соединение с флотом.
Главные силы флота и «крейсера держались на ходу в 12–15 милях от Босфора в готовности вступить в бой в случае выхода неприятельского флота. На ночь флот отошел от берегов. Утром отряд в том же составе, отделившись от флота, вновь подошел к Босфору с целью повторения бомбардировки фортов, но из-за сильной пасмурности, закрывавшей берега и пролив, бомбардировка была отменена.
После присоединения отряда к флоту один из гидросамолетов обнаружил в глубине пролива турецкий флот, идущий к выходу из Босфора в составе «Гебена», крейсеров и миноносцев.