Но вслух сказал только:
– Хорошо, я берусь, – и опустил руки в лётчицких перчатках с крагами на штурвал. Привычно перебрал пальцами и только тогда добавил: – Только имейте в виду – вы сами этого захотели. Кстати, фон Графф, вы о нашем штабс-капитане Нестерове слыхали?
Сзади послышалась характерная, но бесполезная возня – ремень-то был, но он был заброшен храбрецом Васькой под кресло – пока вытянешь…
А Кирилл уже вытягивал штурвал моноплана на себя:
«Теперь по югу России – Харьков, Екатеринослав, а там и Севастополь… И надо будет откуда-то позвонить дяде, сказать, где искать фарш этого Велюрова-Бархатова фон Граффа, пока он ещё в какую-нибудь тряпицу не превратился…»
ГЛАВА 23. ОНА ЖЕ ЭПИЛОГ
На крайний юг. Вадим
Арина проводила Вадима Иванова до самого охранного поста перед спуском на Минную пристань.
Могла бы проводить и до самого трапа «Жгучего», замершего у стенки на стылой неподвижной воде: вахтенный на контрольном пункте у ворот, старший кондуктор с «Жестокого», узнал командорскую внучку ещё издали, и разулыбался, пренебрегая уставной строгостью. Но Вадим, практически уже не заикаясь, попросил:
– Дальше я сам.
Поцеловал руку (Арина едва успела сдёрнуть перчатку) и пошёл вниз, к своему эсминцу, чуть прихрамывая.
Представление, устройство в крошечной каюте старшего офицера, знакомство с командой и матчастью заняло весь остаток дня.
А после ужина офицеры задержались в кают-компании. Штурман, только накануне вернувшийся из Батуми на борту крейсера «Память Меркурия», рвался рассказать – и все готовы были выслушать.
Общую обстановку – то, что наши войска, остановив наступление турок, теперь гонят и гонят басурман на юго-запад от реки Чорох, а Батумский отряд флота поддерживает казаков огнём с моря, – знал даже Вадим. За полдня, проведённые в Штабе флота, наслушался, в том числе и о перманентном конфликте кавторанга Шуберта, командующего Батумским флотским отрядом, и генерал-майора Ляхова, командующего всем Батумским участком фронта.
…Конфликт, как рассказывал один из адъютантов адмирала, начался из-за случая с «Жарким», на то время самой активной боевой единицей отряда. Четырехдюймовки эсминца не только сбивали турок с укреплённых позиций, но и топили всё, что оказывалось поблизости и под красным флагом с полумесяцем. Понятно, что басурмане выпросили у «Сушон-паши» помощи.
Однажды днем, где-то в середине декабря, на пирсе появился верховой казак и передал командиру депешу, извещавшую, что с сухопутных позиций в море замечен какой-то корабль. «Жаркому» предписывалось немедленно выйти в море и разведать обстановку. Казак ещё не успел ускакать, как на пирсе появился самокатчик из штаба на резвой мотоциклетке с известием, что неизвестный корабль является двухтрубным миноносцем. «Жаркий» уже был готов к выходу, когда новый посыльный из штаба крепости доложил, что неизвестный корабль – крейсер с четырьмя трубами, который стоит совсем близко от наших позиций.
Подняв пары, эсминец дал ход и вышел в море. Вскоре через утреннюю дымку стал виден четырехтрубный крейсер «Бреслау».
«Жаркий» тут же сбавил ход. Атаковать в такой ситуации было безумием. Немчура пустила бы их на дно раньше, чем эсминец выйдет на дистанцию эффективного действия снарядов и торпед. Можно было, наверное, рискнуть, обменяться парой выстрелов – и наутёк, но не факт, что удалось бы уйти. «Бреслау» быстроходнее…
Ну и командир не захотел подвергать бессмысленной опасности миноносец, приняв решение держаться на прежней дистанции – 70 кабельтовых – и наблюдать за противником. «Бреслау», так и не открыв огонь с дальней дистанции, неожиданно развернулся и направился к побережью. «Жаркий» и «Бреслау» какое-то время наблюдали друг за другом, затем командир дал команду «право на борт» и приказал возвращаться в Батум. А «Бреслау» начал обстрел сухопутных позиций. Правда, казус у них вышел. Наши части как раз кстати отошли – какая-то перегруппировка у них начиналась, – и позиции тут же заняли турки. Так что «Бреслау» в течение почти двух часов обстреливал собственных союзников.
А командира «Жаркого» вместе с командующим Батумским отрядом вызвали к коменданту крепости.
– Почему вы не атаковали крейсер? – с порога зашумел генерал Ляхов.
– Ваше превосходительство, – пытался объяснить командир. – Среди бела дня это было совершенно невозможно! Он бы утопил нас прежде, чем мы смогли к нему приблизиться…
– Мои казаки, – отрезал генерал, – всегда атакуют противника и днём, и ночью. А вы не можете?
Убедить генерала было невозможно, и с этого дня и «Жаркий», и весь отряд впали в немилость у коменданта.
…В кают-компании, за вечерним чаепитием, штурман рассказывал о Батумском флотском отряде, приказ о включении «Жгучего» в состав которого был подписан накануне.
– Командующий отряда, кавторанг Шуберт – опытный моряк и очень независимый человек, – вымпел держит на транспорте «Березань», вооруженном 75-мм орудиями. В отряде, кроме того, наш систершип, «Жаркий», и ещё три паровых каботажных суденышка, на которых установлены сухопутные пушки на колёсных лафетах. Во время стрельбы эти пушки перекатываются с одного борта на другой, – цирк, да и только. Эти судёнышки сами моряки называют «китайскими крейсерами». С одним из них, «Дыхтау», нам приходилось встречаться недавно, и мы веселились, вспоминая его прозвище…
Два последующих дня Вадим работал с личным составом, разбираясь, кто на что способен и чего ожидать в бою. Заодно проверял механизмы; элеватор подачи снарядов кормового орудия заедал, но удалось отрегулировать и заменить смазку. Ненадолго выбрался в город – и не узнал некогда шумный, радостный, многонациональный Батум, в котором несколько раз бывал перед войной. Теперь город был почти пуст. Большинство торговых и учебных заведений были эвакуированы куда-то в тыл. Улицы казались безжизненными. Вечером третьего дня «Жгучий» получил приказ выйти в море к турецкому побережью, – штаб крепости получил сведения, что не только всякая мелочь, шхуны и фелуки, подвозят в свою армию продовольствие и боеприпасы, но у побережья временами появляются и военные корабли.
«Жгучий» поднял пары и вышел в море. Орудия и торпедные аппараты заряжены, все на боевых постах. Курс – на юго-запад!
Вадим, вглядываясь в темноту в надежде что-либо обнаружить, стоял у носового орудия, около группы тихо разговаривающих матросов.
Никто из них, видимо, не думал о том, что недавно замеченный у побережья корабль противника мог оказаться минным заградителем, и «Жгучий» вполне мог подорваться на турецкой или скорее немецкой мине. Для небольшого миноносца такое – верная погибель, без шансов для всего экипажа.
Рядом с Вадимом у носового орудия стоял старший унтер-офицер, который во время Русско-японской войны служил на порт-артурской эскадре. С ним-то Вадим и поделился мыслью, пришедшей мимоходом. Но Савченку – так звали старшего унтер-офицера, – это почему-то совсем не встревожило.
– А хоть бы и так! Умереть таким образом не так уж и плохо. Всего один миг, без всякой боли…
– Если умереть – то да, наверное, – согласился и Вадим. – Но лучше, если уж погибать, то не нарваться на случайную мину, а чтобы в разгар боя и когда уже почувствовал близость победы.
– Красиво живёте, ваше благородие, – в темноте было не разобрать выражение, с которым отозвался на слова старшего лейтенанта Савченко.
А потом продолжил, уже без подчёркнутой субординации, делясь сокровенным, как с другом, хотя знал Вадима считанные дни:
– Русский матрос – он отважный и храбрый, если им правильно руководить и вдохновить на подвиг. Да что матрос, всяк русский воин тогда становится непобедимым.
Старший унтер-офицер помолчал немного, будто ожидая ответа, но ничего, кроме размеренного рокота машины, плеска и свиста рассекаемой на двадцатиузловом ходе воды, не прозвучало.
– Не в обиду вам, Вадим Иванович – вы-то правильный, как все почти боевые офицеры. А скажу, что, к сожалению, вожди, способные вдохновить на подвиг русского человека, рождались в России очень редко, а ныне их совсем не осталось.
– Может быть, они и есть, – отозвался Вадим, впервые услышав такие суждения от нижних чинов.
– Может, и есть, – согласился старый служака. – Только их не разглядеть в толпе посредственностей.
– И вам за столько лет службы не встречался никто из достойных командиров?
– В порт-артурской эскадре не было ни одного адмирала, который бы мог вести за собой людей в бой. Когда прибыл из России адмирал Макаров – на какое-то время загорелся боевой дух. Но флагманский броненосец «Петропавловск», на радость японцам, подорвался на мине и пошёл на дно вместе с адмиралом…
– Это было большое счастье для японцев, – только и сказал Вадим.
И продолжил, уже мысленно: «Если бы Макаров продолжал командовать там русским флотом, японцам никогда бы не удалось блокировать Порт-Артур, не было б Цусимы, а Япония никогда бы не стала великой морской державой».
А ещё вспомнил Вадим Иванов, как десять с лишним лет назад, ещё гардемарином, спросил у отца, уже тогда профессора:
– Ну, вот не понимаю, да и никто из наших не понимает, зачем забираться так далеко к желтокожим, если за спиной лежат бескрайние просторы родной страны, наполненной огромными богатствами.
Профессор Иванов, как всегда, чуть вздёргивая бровь, сказал, будто обращаясь к студентам на вводном курсе в университете:
– Россия – это единственная страна в мире, способная жить за счёт собственных ресурсов. Все остальные страны нуждаются в колониях, без которых не могут существовать.
И продолжил уже совершенно другим тоном:
– А огромной России всегда хватало всего кроме толкового руководства… – и предостерегающе поднял ладошку, останавливая реплику младшего брата, Алексея, который тогда уже перебрался в МИД.
Тем временем «Жгучий» уже прошёл десятка два миль вдоль побережья противника, но не встретил никого. Побережье и море казались безжизненными. Было уже далеко за полночь, и следовало ложиться на обратный курс, чтобы с рассветом вернуться в Батум. Но миноносец шёл все ближе к турецкому берегу, надеясь что-нибудь высмотреть в темноте, – и оказался сам замеченным. Вдруг в непроглядной тьме по левому борту замигал яростный огонёк – пулемёт!