же вернуть доктору задаток и спустить его с лестницы вместе с его мамашей; но Ирма уже отказалась от борьбы.
— Ладно, господин доктор, — измученным голосом выговорила она. — Я согласна на ваши условия.
Доктор Браниско, как волосатый паук, опустил свою лапу на хрупкий столик в стиле барокко. В течение пяти минут они с хозяйкой договорились о ценах и на прочие вещи, а затем, оставив после себя неимоверный хаос и грязь, все посторонние удалились из квартиры.
Докторша плакала. Ирма прижала ее к себе и нежно погладила мягкие волнистые волосы.
— Не расстраивайтесь, Пирошка. Главное, чтобы вы с ним были счастливы.
Затем она отправилась в кухню собрать для Михая провизию в дорогу.
А Прохоцки в это время подошел к магазину мехов. Внимательно изучил облупившуюся жестяную вывеску:
МАГАЗИН № 1
Бельварошской промысловой кооперации
квалифицированных скорняков
В былую пору на вывеске — по широкому полю между гербами королевского дома и эрцгерцогской династии — вычурной золотой вязью было выписано:
СИБИРСКАЯ КУНИЦА
Прохоцки и сын, придворные поставщики
Над входом в салон висел колокольчик, отзывавшийся мелодичным звоном всякий раз, когда открывалась дверь; теперь и колокольчик сняли. Блуждающие огоньки венецианской люстры и таких же бра по стенам множились, отраженные в зеркалах; сейчас помещение было залито резким светом неоновых трубок. Во всем остальном обстановка сохранилась: те же прилавки и шкафы красного дерева, выписанные из Франции еще основателем фирмы.
— Добрый день, — смущенно произнес Прохоцки.
Он был единственным покупателем. В глубине помещения стояло человек семь мужчин, занятых пустой болтовней. «Моя бы воля, — подумал Прохоцки, — немедленно разогнал бы половину…» Наконец на него обратили внимание, и косолапый молодой человек, длинной шеей и взъерошенными патлами напоминающий птицу-грифа, поинтересовался, что ему угодно.
— Мне нужна меховая подкладка к этому пальто.
Молодой человек уставился на него своими птичьими, без ресниц, глазами. Его кадык, точно желая измерить длину шеи, заходил ходуном вверх-вниз.
— Папаша! — заорал он. — Идите сюда поскорее.
Вышел папаша — точная копия взъерошенного юнца, только с побелевшей шевелюрой и еще более взлохмаченный, горбоносый и кадыкастый. Он был облачен в застиранный портновский халат, который и сам не мог бы вспомнить, какого цвета был изначально; к отвороту халата был прикреплен черный шелковый шнурок, а на нем болталось пенсне в золотой оправе. Он обшарил Михая Прохоцки раздевающим взглядом — словно снял упаковку со свертка.
«Папаша» был не кто иной, как господин Примус, бывший закройщик «Сибирской куницы».
— Господин Прохоцки, так ведь? — взволнованно пролепетал он, в замешательстве теребя пенсне.
Они долго смотрели друг на друга, примеряя один к другому собственное постарение. «Он поразительно хорошо держится», — заключил господин Примус. «Ничуть не изменился», — подумал Прохоцки. Закройщик по-прежнему напоминал взъерошенного грифа. Как и прежде, двигал локтями и повторял свое неизменное «так ведь».
— Как поживаете? — вежливо осведомился господин Примус.
— Спасибо, хорошо, — сказал Прохоцки.
— Вы по-прежнему обитаете на улице Йожефа?
— Да.
— А как себя чувствует ваша почтенная супруга?
— Хорошо.
— Весьма счастлив был повидать вас, — сказал господин Примус звенящим голосом.
Наступило молчание. У Михая Прохоцки показалась из носа серебристая капелька и блеснула при свете неоновых ламп, но после энергичного шмыганья носом бесследно пропала.
— Ваш сын тоже здесь работает? — поинтересовался Прохоцки.
— А как же! Он, правда, еще учится.
— А барышня Эльвира?
— Эльвирочка теперь в антикварном магазине работает. Аккурат напротив.
— Любопытно, — заметил Прохоцки.
— Позвать ее? — спросил господин Примус.
— Не стоит, — сказал Прохоцки.
— Позвольте спросить: а вы чем теперь занимаетесь?
Однако Прохоцки не жаждал отвечать на этот вопрос. Остальные работники магазина, до сих пор занятые болтовней в глубине помещения, успели переместиться поближе, поэтому
Прохоцки ограничился замечанием, что он намеревается купить меховую подкладку.
— Что-нибудь поизящнее? — поинтересовался господин Примус.
— О нет! В силу известных причин речь может идти лишь о дешевых отечественных мехах.
Господин Примус вынес целую охапку мехов. Вместе со старым Прохоцки они отобрали легкую и мягкую на ощупь овчину, и молодой человек с шелковистыми волосами, постоянно державший в зубах нитку, удалился в мастерскую пришивать подкладку к пальто.
Пришлось ждать. Все молчали. Господин Примус вертел в руках пенсне и несколько раз проделал локтями такое движение, точно собирался вспорхнуть. Время тянулось тягостно, однако наконец появился молодой человек с ниткой в зубах. Прохоцки примерил пальто и остался доволен.
— Все в порядке, — сказал он закройщику и расплатился.
— Слышите? — шепнул коллегам господин Примус.
— Весьма и весьма доволен, — повторил Прохоцки и протянул руку господину Примусу. — Прощайте.
Закройщик, однако же, не выпускал его руку из своей.
— Позвольте все же спросить, где вы работаете, господин Прохоцки?
— Нигде, — ответил Прохоцки.
— Нигде не работаете? — поразился закройщик.
— Я старый человек, господин Примус.
— Помилуйте, да я на четыре года старше вас, так ведь? Коллеги! — взволнованно воскликнул он. — Перед вами господин Прохоцки! Надеюсь, этим все сказано, так ведь? И он нигде не работает! Ну разве это не возмутительно? Несравненный знаток своего дела, специалист с европейской репутацией, и не может устроиться на работу!.. Прошу всех высказаться по этому поводу.
Коллеги присоединились к его мнению. Молодой человек с шелковистыми волосами, по-прежнему не выпуская нитки из зубов, сказал:
— Такой специалист, каким вы расписываете господина
Прохоцки, безусловно, мог бы найти себе достойное место в нашем деле. Тем более что коллега Фербан все равно собирается уходить…
— Как бы не так! — обрушился на него господин Примус, и лишь сила притяжения помешала ему с досады вспорхнуть на плечо к дерзкому юнцу. — Михай Прохоцки — за прилавком? Вон вы что задумали, так ведь? А я вам скажу другое: ему место в правлении кооперации. Да что там: такому человеку место в министерстве!
Прохоцки против воли довольно улыбался. Но стоило ему бросить взгляд на неоновые трубки, как он решительно согнал с лица эту тщеславную улыбку.
— Не стоит об этом говорить, — строго произнес он.
Но господина Примуса не так-то легко было обезоружить. «По меньшей мере в министерстве!» — настаивал он. И Михай Прохоцки почувствовал, как по голове у него зашныряли мириады муравьев, потому что закройщик принялся рассказывать изумленным коллегам историю посещения Будапешта знаменитым месье Дюпре. Анри Дюпре с Рю де ля Пэ, где бьется сердце всего скорняжного дела, великий Дюпре, будучи представителем Международного пушного центра, однажды зашел в «Сибирскую куницу». «Позвольте показать вам изумительного соболя, месье Прохоцки», — сказал он и расстегнул пальто. И тогда Прохоцки подошел чуть поближе, но при этом даже кончиком ногтя не коснулся меха, лишь повертел головой, приноравливаясь к свету, и изрек: «Благодарю, сударь, что показали. Это и правда самая изумительная подделка, какую мне когда-либо приходилось видеть».
В салоне раздались возгласы восторга и удивления. Прохоцки мизинцем почесал макушку.
— В среду будет производственное совещание, — сказал господин Примус. — Я доложу там о вашей ситуации.
— Совершенно верно! — горячо воскликнул молодой человек с шелковистыми волосами.
Михай Прохоцки и ему пожал руку. Манеры его приобрели какую-то юношескую молодцеватость; изящными мелкими шажками он поспешил к двери и оглянулся с такой ослепительной улыбкой, которую не мог затмить даже мрачный смысл его слов.
— Благодарю вас, господа, — сдержанно произнес он. — Однако в данный момент об этом не может быть и речи.
— А позднее? — подскочил к нему господин Примус.
— Позднее? — задумался Прохоцки и с такой грустью посмотрел на закройщика, точно юная девушка, уже обещавшая следующий танец другому. — Что будет позднее — этого я сейчас сказать не могу.
Унося с собой кисловатый — и столь дорогой сердцу — запах меха, он вышел на залитую солнцем улицу Ваци и пошел не оглядываясь.
Пока он добрался до дома, его движения успели утратить бодрый, молодцеватый задор; запыхавшись от подъема по лестнице, он остановился перед дверью своей квартиры… Уму непостижимо, как могла столь короткая прогулка до такой степени утомить его!
«Ждем не дождемся дня, когда вновь сможем увидать папу и маму. Очень просим нигде не задерживаться, ведь, к примеру, даже наша сверхутонченная лондонская сестрица не заслуживает того, чтобы вы ради нее высаживались на берег. Дело в том, что Лилла в свойственной ей возвышенной и литературной манере вчера поставила нас в известность, что им не под силу выплачивать ежемесячно те двадцать пять долларов, которые мы запросили — и действительно весьма скромно — на содержание наших дорогих родителей. А между тем до нас дошла весть о том, что Корнел Корнхубер, этот образцово-показательный корректный коммерсант, вытеснил из дела своего компаньона. Значит, их имущественное положение может считаться прочным, и несмотря на это они все-таки…»
Докторша на вокзале заставила их обоих принять снотворное, но Михай Прохоцки не мог заснуть. В купе горел только ночник, синий больничный свет тускло мерцал в спальном вагоне. Стук колес и тряска лишь приглушенно проникали в купе, убаюкивая как в колыбели… Прохоцки лежал на верхней полке, обратясь к окну, за которым проносилась глухая тьма. Лишь изредка темноту перерезали искры — словно кто-то раскаленным пером прочерчивал по черной поверхности огненные линии.