Отступать некуда. Я спускаюсь на улицу, микрокалькулятор в кармане. Дважды обхожу кругом тот магазинчик. Наконец решаюсь войти. Мой приятель, красавец негр, с встревоженным лицом спешит мне навстречу.
— Вы снова к нам, сэр? Уж не обнаружилось ли какой неполадки? Если у вас есть претензии, мы обменяем прибор, хотя подобного случая в нашей практике еще не было.
— Претензий у меня никаких нет. Но если можно, я хотел бы обменять его на такой микрокалькулятор, у которого есть и запоминающее устройство.
— Извольте, со всем удовольствием. Если вы доплатите три доллара, мы охотно обменяем вам его на прибор, который, кстати, умеет извлекать корни и возводить в степень.
Я доплачиваю. Получаю другой микрокалькулятор, который по размеру несколько больше предыдущего, примерно такой, как роман Мора Йокаи «Новый землевладелец». Зато он извлекает корни, возводит в степень и снабжен запоминающим устройством; я решаю тотчас опробовать его за столиком баварской пивной по соседству. И мне не приходится разочароваться! Достаточно нажать на клавиш, и моя электронно-счетная машина на крохотном световом табло возрождает из забвения (всего за каких-то три доллара!) любую ранее произведенную операцию вплоть до извлечения корня. Я горд, удовлетворен, успокоен; за небольшую приплату меня осчастливили на весь день.
Но только на день, потому что вечером жена заметила:
— Как мы провезем ее через границу? Не слишком ли велика эта твоя машина?
И в самом деле: первая машинка вполне могла бы уместиться в нагрудном кармашке, а эта даже боковой карман оттопыривает. Как бы не вышло неприятностей… И тут из мрака моей давно бездействующей памяти вдруг высветлилось короткое сообщение, когда-то прочитанное мною в газете «Непсабадшаг». На пограничном пункте в Хедешхаломе задержали австрийского гражданина, который пытался нелегально провезти в своей автомашине дюжину микрокалькуляторов стоимостью в 36 000 форинтов каждый… Конечно, шутка ли сказать: то, что я приобрел здесь за 11 долларов, то бишь за 220 форинтов, в Хедешхаломе ценится в тридцать шесть тысяч. Но я даже этому не мог радоваться — какой уж из меня контрабандист! Я лег спать. Долго метался в постели, и все мне чудились кошмары. Вот я подхожу к таможенному контролю на Ферихедьском аэродроме — легкой походкой, но не спеша и не с ухмылкой, а с невинной улыбкой. Ну, и чего я этим добьюсь? Венгерские таможенники предельно вежливы, но их не проведешь. И мне даже здесь, во мраке нью-йоркской ночи, слышалось: «Уважаемого пассажира с оттопыренными карманами просим пройти личный досмотр». Я с трудом уснул, а наутро, проснувшись в поту, тотчас поспешил на Восемьдесят шестую улицу.
Меня встретили как старого друга, чуть ли не члена семьи. «Наш самый приятный покупатель микрокалькуляторов», — сказала толстуха за кассой. Затем продавцы поинтересовались, каково будет мое желание.
— Желаю, — сказал я, — микрокалькулятор таких же размеров, как был самый первый, но с запоминающим устройством и чтобы он умел извлекать корни и возводить в степень…
— Можете не продолжать, уважаемый сэр, — подключился мой приятель-негр. — Если вы согласны приплатить еще три доллара, то получите именно ту вещь, какую желаете.
Я приплатил. Получил покупку. Сунул в нагрудный кармашек, сел за столик в баварской пивной. Машинка была маленькая, с пару спичечных коробков, только еще более плоская. Умеет делить и умножать, извлекать корни и возводить в степень. Я выпил еще кружку пива. Теперь можно было почить на лаврах: я приобрел вещь, о которой никогда не мечтал, зато теперь она у меня есть, и весь мир принадлежит мне. Я опять сунул микрокалькулятор в нагрудный кармашек; там он будет находиться и в тот момент, когда я, не привлекая к себе внимания, спокойно прошествую мимо таможенников на Ферихедьском аэродроме.
Там он и находился. Но лучше бы его вообще там не было! По дороге, между Нью-Йорком и Будапештом, я поначалу охладел к нему, затем разочаровался в нем, а под конец мой микрокалькулятор и вовсе опостылел мне. Дело в том, что, на свою беду, я еще в заокеанском аэропорту купил вечерний выпуск «Нью-Йорк пост». Перелистываю это я газету и первым делом натыкаюсь на объявление:
ПОКУПАЙТЕ СОВРЕМЕННУЮ СЧЕТНУЮ МАШИНУ!
НОВЫЙ ВЫПУСК — СЕРИЯ НР-32Е — ОБЛАДАЕТ ВОСЕМЬЮ ЗАПОМИНАЮЩИМИ УСТРОЙСТВАМИ!
Я оцепенел, окаменел в то же мгновение. Но это еще не все! Микрокалькулятор НР-32Е может быть запрограммирован на сорок две операции. К тому же он решает условные и вариационные программы, и в довершение всего результат не только может быть прочитан на освещенной шкале, но и увековечен на бумажной ленте. Сложив газету, я задал себе вопрос: если все это правда, то ради чего мне жить?
И меня осенило: есть у меня цель жизни! Только бы снова попасть к приятелю-негру на Восемьдесят шестую улицу, где меня любят, уважают, знают мой вкус и запросы. Правда, такое путешествие влетит в копеечку, но если бы кто-либо из моих друзей на родине — а может, один из уважаемых читателей этих строк — перекупил бы у меня превосходного качества микрокалькулятор (цена — 36 000 форинтов), я сел бы на ближайший самолет до Нью-Йорка и на Восемьдесят шестой улице, приплатив очередные 3 доллара, справил бы себе прибор НР-32Е. Даю торжественную клятву, что в оставшиеся годы жизни я не стану прибегать ни к какому товарообмену (ни с доплатой, ни без оной), не возжелаю никакой другой счетной машинки (ни меньше, ни больше, ни совершеннее этой) и пребуду тихим, добродушным, непритязательным и счастливым человеком — в точности таким, как я был в ту пору, когда вообще не обладал микрокалькулятором.
Магнитофонная запись
— Сейчас вечер, мы уже отужинали, время, должно быть, идет к девяти…
— Еще только половина девятого.
— Маму — как доктор велел — мы ненадолго усадили в кресло. Так что сейчас мы все втроем находимся в living-room.
— Living-room — это гостиная.
— Мы условились, что вместо обычного рождественского письма запишем наши праздничные пожелания на магнитофонную ленту, и ты по крайней мере сможешь услышать голос матери.
— И сестры, и зятя тоже.
— Словом, ты услышишь наши голоса, но в первую очередь мамин. К тому же ей трудно писать, лежа в постели.
— Не в том дело, что мне трудно писать, просто при письме буквы расползаются вкривь и вкось.
— Не вздумай пугаться, как только мама чуть-чуть окрепнет, почерк у нее опять наладится… Пиллеры завтра улетают в Пешт, они возьмут с собой эту запись и передадут тебе еще до рождества. Надеемся, что ты будешь рад.
— Это тот самый Пиллер, который однажды съел кузнечика.
— Мари, ну что ты без конца перебиваешь!.. Ведь он все равно не знает, о ком идет речь.
— Нет, знает, ведь я со всеми подробностями расписала ему эту историю, как мы жарили сало на костре…
— Все равно это не важно. И Пиллеры могут обидеться, если им вдруг вздумается прослушать запись.
— С какой стати им обижаться, если они сами всем и каждому рассказывают про этого кузнечика!.. И кроме того, у них великолепное чувство юмора.
— Это тоже к делу не относится. Мы собрались здесь для того, чтобы дать твоей матери возможность рассказать сыну, как она и что с ней, сообщить, чем порадовал нас доктор, и передать свои рождественские пожелания… Пожалуйста, мама. Говорите сюда, в микрофон.
— Он и голоса-то моего не узнает.
— Вы, мама, немного ослабли, но голос у вас совершенно не изменился.
— Только охрип.
— Клянусь, мамочка, голос у тебя ничуть не охрипший, просто ты внушаешь себе это, как и многое другое… Правда, Мики?
— Голос у вас абсолютно не изменился, мама. А теперь, пожалуйста, расскажите, что сказал доктор. Пусть ваш сын порадуется.
— Сказал, что мне надо как следует питаться. Но я не могу есть, совсем нет аппетита, и какой смысл заставлять себя, если все равно наизнанку вывернет.
— Ну уж это неправда! Ведь сегодня в обед ты съела тарелку супа, причем с аппетитом.
— А как состояние ваше улучшится, так и аппетит придет.
— Но только вот состояние мое не улучшается.
— И вы, мама, заявляете это именно сегодня, вместо того чтобы порадовать сына доброй вестью! Ну, так что же сказал доктор?
— Что в моче у меня не обнаружили сахара.
— Слышишь? У твоей матери абсолютно нормальная моча!
— То-то радости теперь будет в Пеште!
— Чему тут радоваться? С мочой у меня всегда все было в порядке, а вот даже в постели сесть сил не хватает. Если бы дети не помогали…
— К чему об этом говорить, мама! Вам станет лучше, вы сможете и сидеть, и ходить. Скоро рождество, и в моче у вас нет сахара, а вы, вместо того чтобы радоваться этому, еще и сына огорчить норовите.
— Сынок, я вовсе не хочу огорчать тебя!
— Тогда расскажите ему о рождестве.
— А что тут рассказывать?
— Ну, например, что Мики уже купил елку.
— Верно, сынок, Мики уже принес елку… Он обо всем заботится, ведь и до этого он додумался, чтобы послать тебе весточку живым словом, и вообще дети — просто золото, делают для меня все возможное, так что не расстраивайся, что я так далеко.
— А когда наступит праздник, мысленно мы будем вместе.
— Вот только трудно привыкнуть к тому, что здесь рождество бывает летом, в самую жару, и когда зажигаем свечи, то в окно светит солнце. А красавицу елку приходится держать в подвале, потому что на балконе она бы за один день осыпалась.
— Все так. И все же рождество и здесь прекрасно.
— Вот только снега нет.
— Иногда и дома в эту пору снега не бывает.
— Но здесь его никогда не бывает.
— Ты так говоришь, мама, будто ты вообще когда-нибудь любила снег! И в Пеште, где снег, между прочим, тоже не любят, еще подумают, что ты жалуешься.
— Помилуй, Мари, что ты говоришь! Я благодарю бога за то, что у меня такой прекрасный зять, и о дочери одно могу сказать, что она душу за меня отдать готова…
— Сейчас не к месту нас расхваливать, мама.