[55] отозвать свои эскадры из Средиземного моря, вследствие чего господство в Средиземном море и в Адриатике перешло к тулонским эскадрам, – встревоженный Неаполитанский двор подписал все, что хотела Директория, и мир был заключен 8 октября.
Но ненависть и недобросовестность этого двора и отсутствие у него уважения к своей подписи на договорах были таковы, что еще долго после заключения мира двор этот беспокоил Италию передвижениями войск на своих границах и угрозами нападения, как будто состояние войны продолжалось. Трудно выразить негодование, возбуждаемое таким отсутствием всякого стыда и всякого уважения к людям, что и привело в конце концов к свержению этого кабинета.
Французское правительство предписало Наполеону в начале сентября, когда Рейнская и Самбро-Маасская армии были еще в Германии, сообщить императору, что если он не согласится на мир, то его морские базы в Фиуме и Триесте будут разрушены. От такого неуместного заявления нельзя было ожидать ничего хорошего.
Позже, однако, когда Самбро-Маасская и Рейнская армии были отброшены во Францию, а предмостные укрепления Келя и Гюнингена – осаждены, Моро предложил перемирие, от которого эрцгерцог отказался, заявив о своих претензиях на оба предмостных укрепления. Когда фельдмаршал Вурмзер с почти 30 000 австрийцев был блокирован в Мантуе и усилия Альвинци выручить его потерпели неудачу у Арколе, Директория стала надеяться, что будет заключено общее перемирие, по которому Гюнинген и Кель останутся за Францией, а Мантуя – за Австрией. Генерал Кларк получил необходимые полномочия, чтобы отправиться в Вену и предложить общее перемирие до июня 1797 года.
Осаду Келя и Гюнингена предлагалось снять, а для Мантуи сохранить status quo[56]. Австрийские и французские комиссары должны были ежедневно пропускать в эту крепость продовольствие, необходимое жителям и войскам. Генерал Кларк прибыл 1 декабря[57] в Милан для согласования действий с главнокомандующим, которому было поручено добиться для этого уполномоченного всех необходимых паспортов. Наполеон ему сказал: «Осаду Келя и Гюнингена легко заставить снять.
Эрцгерцог ведет осаду Келя всего с сорока тысячами человек, – пусть Моро на рассвете сделает вылазку из своего укрепленного лагеря с шестьюдесятью тысячами человек, разобьет осадную армию, захватит все парки и разрушит все укрепления осаждающих; впрочем, Кель и гюнингенское предмостное укрепление не стоят Мантуи; нет никакой возможности установить число жителей, мужчин, женщин, детей и даже состав гарнизона.
Фельдмаршал Вурмзер, уменьшив для всех паек наполовину, выгадает за шесть месяцев запас продовольствия еще на шесть месяцев. Если думают, что перемирие должно послужить началом переговоров о мире, то это еще один повод не предлагать его, пока Мантуя находится во власти Австрии. Нужно, значит, выиграть сражение под стенами Келя и дождаться сдачи Мантуи, а тогда предложить перемирие и мир». Однако приказания правительства были точны. Генерал Кларк написал императору и отправил ему письмо Директории.
Вследствие этого барон Винцент, адъютант императора, и генерал Кларк встретились 3 января в Виченце; здесь у них состоялось два совещания. Барон Винцент заявил, что император не может принять в Вене уполномоченного республики, которую он не признает, что он не может к тому же действовать отдельно от своих союзников и что, наконец, если французский представитель имеет сделать какие-либо сообщения, он может адресоваться к г-ну Жиральди, австрийскому посланнику в Турине.
Таким образом пагубная мысль о перемирии была, к счастью, отвергнута противником. Французский уполномоченный едва успел возвратиться на Адидже, как Альвинци уже начал наступление для освобождения Мантуи. Это привело к сражениям при Риволи и Фаворите.
Однако Люксембургский кабинет[58], неизвестно почему, увидел в этом ответе барона Винцента открытую дверь для переговоров и в январе 1797 года отправил генералу инструкции, уполномочившие его заключить мир на следующих условиях: 1) император отказывается от Бельгии и Люксембургской области; 2) он признает за республикой Льеж и другие небольшие территории, вдававшиеся в ее владения и уступленные ей; 3) он обещает употребить свое влияние, чтобы в Германии было выкроено некоторое возмещение штатгальтеру[59]; 4) со своей стороны, Французская республика возвращает императору все его владения в Италии.
Эти условия не были одобрены Наполеоном, убежденным в том, что республика имела право требовать границы по Рейну и создания в Италии государства, которое позволило бы поддерживать там французское влияние и сохранить в зависимости от себя Генуэзскую республику, сардинского короля и папу, так как Италию нельзя было больше считать такой же, какой она была до войны. Если когда-нибудь французы вновь уйдут за Альпы, не сохранив там могущественного союзника, то генуэзские и венецианские аристократы и сардинский король свяжутся с Австрией неразрывными узами под влиянием необходимости предохранить свои режимы от распространения идей демократии и народовластия.
Венеция, не имевшая в течение целого столетия никакого влияния на европейское равновесие, наученная отныне опытом и опасностью, которой только что избежала, найдет у себя энергию, деньги и армию, чтобы усилить императора и подавить идеи свободы и независимости в своих материковых владениях. Папа, короли, дворянство соединятся для защиты своих привилегий и закроют Альпы для современных идей.
Три месяца спустя Наполеон подписал предварительные условия мира на основе получения границы по Рейну (включая крепость Майнц), присоединения территории с населением на 1 500 000 человек больше, чем того требовала Директория, и существования одной или двух демократических республик в Италии, сообщающихся со Швейцарией, пересекающих всю Италию с севера на юг, от Альп до По, окружающих сардинского короля и прикрывающих по линии По Среднюю и Нижнюю Италию.
В случае надобности французские армии через Геную, Парму, Модему, Болонью, Феррару и Местре сразу могли бы оказаться на Пьяве, обойдя Минчио, Мантую и Адидже. Этой республикой с тремя миллионами жителей обеспечивалось бы французское влияние на три миллиона жителей Сардинского королевства, и на три миллиона жителей церковных владений и Тосканы, и даже на Неаполитанское королевство.
Образ действий, которого следовало держаться в отношении населения Ломбардии, должен был быть осторожным. Франция соглашалась заключить мир, как только император откажется от Бельгии и Люксембурга. За эту цену она была согласна возвратить ему Ломбардию. Следовательно, нельзя было ни принимать на себя какого-либо обязательства, ни давать какой-либо гарантии, противоречащей этим секретным намерениям кабинета. С другой стороны, все издержки армии должна была нести страна, а это не только поглощало все поступления, но и порождало больший или меньший дефицит в зависимости от количества войск, находившихся в том или ином месте.
Во Франции были упразднены все косвенные налоги. Ее налоговая система была очень несовершенна. Казначейство было независимо. Все велось беспорядочно, бесчестно и неумело. Все учреждения работали плохо. Из итальянских контрибуций приходилось посылать очень значительные суммы для содержания рейнских армий, тулонских и брестских эскадр и даже правительственных учреждений в Париже.
При всем том нужно было противодействовать в Италии влиянию австрийской партии, состоявшей из дворянства и части духовенства, на которую с большим или меньшим успехом воздействовал Рим. Наполеон поддерживал партию, желавшую независимости Италии, но не компрометируя себя, и привлек на свою сторону, несмотря на критическое положение, симпатии большинства населения. Он не только оказывал большое уважение религии, но не забывал ни о чем, что могло склонить к нему духовенство.
Он сумел весьма уместно, словно талисман, использовать лозунги свободы и особенно национальной независимости, которые со времен Рима никогда не переставали быть дороги итальянцам. Управление провинциями, городами и сельскими общинами он вверил самому населению, выбрав для этого самых достойных людей, пользовавшихся наибольшим уважением народа. Полицейская служба была возложена на национальную гвардию, которая во всей Ломбардии была создана по примеру Франции и у которой были национальные цвета: красный, белый и зеленый.
Миланцы были гвельфами[60]; настроение их умов оставалось прежним. Патриоты с каждым днем становились более многочисленными. Французские идеи одерживали с каждым днем новые успехи, а после уничтожения армии Вурмзера настроения в народе стали таковы, что главнокомандующий разрешил Ломбардскому конгрессу провести набор легиона в 3000 человек. В ноябре польские генералы Зайончек и Домбровский спешно прибыли из Польши с большим числом офицеров, чтобы предложить Италии свои услуги, и конгрессу было разрешено создать легион из 3000 поляков. Эти войска никогда не посылались на фронт для борьбы против австрийцев, но служили для охраны общественного спокойствия и сдерживания папской армии.
Когда затруднительные обстоятельства побудили главнокомандующего провозгласить Циспаданскую республику, Ломбардский конгресс был сильно встревожен. Но ему дали понять, что это необходимо сделать в силу изменившейся обстановки. Операционная линия армии не проходила по циспаданской территории. И наконец, явилось нетрудным убедить наиболее осведомленных людей, что им нечего тревожиться, если французское правительство не желает брать на себя обязательств, которые оно не сможет сдержать в случае военных неудач, так как вполне очевидно, что судьба французской партии в Италии решается на полях сражений.