А может мы с ним всего лишь маленькая частица чего-то ещё большего?
Я пытаюсь представить себе зависшую над поверхностью Земли кинокамеру, какой бы фильм получился, если бы делала она один снимок в столетие или тысячелетие, на протяжении миллионов лет? Горы сглаживаются в холмы, которые расплываются равнинами, и вновь начинаются громоздиться скалистыми отрогами, или плескаться океанской волной…
Таинственная непонятная жизнь… А мы, всё живое, всего лишь лёгкий едва просматривающийся туман на её поверхности — её кровь, её пульс, её клетка, вдруг возомнившая себя вершиной мироздания и мучающаяся в непонимании своей цели.
Ни кто не будет отрицать единства экологической системы, её взаимообусловленности, гармонии её взаимосвязей, но что представляет её развитие во времени? Какой ход мысли должно определить понимание этого? Ведь вся экологическая система, каждый вид её составляющий, масса непостижимых почти мистических взаимосвязей её — это ведь тоже жизнь! Огромное существо, корчащееся на поверхности планеты уже сотни миллионов лет.
Слабые… Едва заметные движения в невообразимой глубине. С трепетом вслушиваюсь я в них — мерные слова непонятного пока языка вечности. Чеканен их слог, величественно неторопливое их звучание, к кому обращены они? Как будто, приникнув к замочной скважине, подслушиваю я обращённую к кому-то мудрость. Меня и привлекают и пугают они, как приглашение в чудо, как обещание чуда…
Они едва слышны в суете повседневности, но невообразима сила их. Из своего немыслимого далека, ожигают они вдруг на закате сердце неведомой печалью, и порождает она сомнение и вопросы — толи я делаю..? Так ли живу..?
Я знаю, не только во мне звучат эти слова. Я вижу их в немом вопросе, застывшем во взгляде прохожего, в отчаянии с которым бросаются в пьянство, в попытке заглушить его разгулом… в непобедимом стремлении найти своё призвание… В неистребимом поиске смысла жизни… В неистовом желании доказать самому себе собственную значимость…
Они зовут в пропасть… Но без них жизнь… Без них живут животные. Там нет сомнений. Там нет стремления к счастью.
Иногда в такие мгновения мне кажется — ещё секунда, ещё миг, и я что-то пойму в этих словах, что-то необычайно важное спешно тревожное, что позволит понять таинственный смысл самого обычного, что свяжет его воедино… Как будто надорвётся полотно, на котором старательно выписаны красками реальности детали окружающего, и увижу я за ними шестерни таинственного механизма, приводящего всё в движение… Наивно это, как иллюстрация из детской книги с монахом, заглядывающим под небесный купол. Но не дано мне понять странный этот язык… Захватывает меня суета повседневности, и не хватает мне этой секунды, мгновения… И остаётся мучительное ощущение опоздания, безвозвратной потери…
Огромна и страшна власть эмоций над нами, теребят и тревожат непрерывно они нашу душу.
И начинаю я мечтать о минуте спокойного созерцания в сельской тиши. И возникает у меня безумная мечта о колодце, мечта о неспешном не суетном, но напряжённом труде по копанию колодца.
Когда сам от начала до конца копаешь колодец, достигая конечного итога — припадая иссохшими от жажды губами к свежайшей воде… Самому это не значить в полном одиночестве, это не возможно, конечно необходим напарник. И как разведчики не всякого брали с собой в поиск, так и я пытливо всматриваюсь в глаза людей — смог бы я с ним копать свой колодец? Способен он терпеть и ждать воды из самых глубин… Колодец становится для меня символом — той свободной темой, где я хочу найти себя. Эта свободная тема есть у каждого человека, только находит она самое неожиданное выражение от коллекции марок и пивных бутылок до восхождения к недоступным вершинам или гор, или науки, или… «Пока дышу — надеюсь!» — сходные пословицы есть во всех языках, а свободная тема, это и есть надежда чего-то достичь, чего-то, что пока не ясно и самому, но что обещает избавить от тоски неизбежного… Надежда на это поддерживает жизнь и придаёт силы.
Жизнь устроена так, что молодость ждёт от жизни чего-то прекрасного совершенно не понятного, но чарующего и интригующего этим. Но проходит один, другой десяток лет и человек, вдруг осознаёт, что собственно, а на что же он может надеяться? Лучшие годы уже позади, а впереди наступление старости, болезней и в итоге… Мрак отчаяния, овладевает человеком ощущение мухи, бьющейся о стекло — воля так близка, но…
Ужас всего этого не в самой мысли о смерти. Нет, смерть, как и мысль о ней ещё не пугает человека, ужас идёт из глубины подсознания… Когда всякое желание, всякая мысль о действии очень быстро натыкается на итог… И зарождается в душе отчаяние и безысходность. И опускаются руки, и тускнеет взгляд…
Вот я и ожидаю от своего колодца… Чего я от него ожидаю? Студеной чистоты его родниковых вод? Душевного равновесия? Спокойной веры в происходящее? Или всего этого — надежды на будущее? Веры в то что оно есть, это будущее…
Во множестве своих обязанностей, опутавших меня требовательностью своих взаимосвязей — когда одно порождает другое, и когда это другое, ещё не успев завершиться, вызывает целую лавину, каждое событие в которой требует внимания и моего решения…
Теряя терпение и силы в непрерывной их череде, прикрываю я на мгновенье глаза — и сразу окунаюсь в глухой зеленоватый сумрак, и ладони мои ощущают шершавый, ещё не заполированный моими мозолями, черенок лопаты… И благостный покой и умиротворение наполняет меня, невыразимое словами ощущение приобщения к чему-то невероятно могучему вечному, холодом восторга ожигает мне кожу, волной прокатываясь по телу… И вновь готов я к суматошному этому темпу, приобщившись на мгновенье к источнику жизненной силы, получив от него заряд энергии, и теперь без труда смиряюсь я с потерями и неудачами…
В какой мир мне удаётся прятаться, успокаиваясь, набираясь сил и терпения? Иной раз меня начинает пугать эта, возникшая столь внезапно у меня способность скрываться в странном своём мирке и привычка стремиться всё объяснить, выискивая запутанные связи.
Иногда я со страхом начинаю чувствовать, что где-то во мне открывается вход в другой мир и мне нравится он, всё чаще я ухожу в него, и всё меньше мне хочется из него возвращаться.
А может я учусь наблюдать реальность со стороны? Но овладевает мною сомнение в том, что же такое реальность? Где она, здесь в мире суеты и забот, или там во вселенной покоя и умиротворения? Что бы увидеть что-то огромное необходимо отойти подальше, может я учусь отходить подальше? Что бы увидать громадность и беспредельность мира, ощутить его единство?
Суета повседневных забот, отвлекает нас и, попав под их гипноз, часто мы перестаём ощущать мир как единое целое.
Наверное, именно для того, что бы не утратить это чувство связи с миром, бросали все свои наши предки и совершали паломничество к древним святыням. Когда, оторвавшись от привычного, выйдя за пределы выработанных за много лет привычек, неторопливо брели они босиком по ласковой, прогретой солнцем, траве малонаезженных просёлков с мыслью о приобщении к вечному непреходящему. Когда под оглушительный стрекот сверчков сидели в прозрачной синеве летних сумерек, у пощёлкивающего изредка искрами небольшого костра, вслушиваясь в успокоительный клокот кипящего кулеша, и тихо беседовали, надолго замолкая… А мир, всей непривычной безмерностью своей окружал их, он входил в души их проникая всё глубже и глубже. Темно синий купол его укрывал их и шептал ветром каждому на ухо свои тайны, и далёким колокольным звоном объяснялся им в любви…
И спадала с их глаз мутная пелена повседневных забот, которая чернит иной раз самых близких… И навёртываются слёзы непонятной печали, раскаяния от непонятной вины своей перед близкими… Перед всем миром и вечной святыней… И уходит всё мелкое, суетное, уступая место… Чему уступая? Всегда ли? Надолго ли?
Уход от привычного, убаюкивающего своей монотонностью, годами действующего повседневного гипнотического ритма, для того что бы, пускай подсознательно, неосознанно, а может в этом и главное, увидеть, почувствовать маленький свой мирок со стороны. Ощутить его психологическую замкнутость… И этим разорвать её… Это необходимо для психики, как необходимы человеку микроэлементы — надо их ничтожно мало, доли миллиграмма в год, но уже при недостатке хотя бы одного из них ожидает человека страшная болезнь… Смерть…
Психика так же нуждается в подобных микроэлементах, без них — неуверенность в себе, зависть, злоба, ненависть… Шизофрения… Паранойя…
Каждый человек нуждается в совсем малом количестве этой духовной поддержки, но вовремя… И горе остальным, кто даже понять не в состоянии, чего он лишён. Они остро ощущают духовный голод, но совершенно не представляют, как утолить его. Подобны они в этом человеку, пытающемуся утолить голод поглаживанием своего живота.
Глава 30
Давно уже служба перестала поглощать все мои интересы. Я выполняю свои обязанности и гораздо лучше, чем делал это раньше, начальство и коллеги только удивляются дельности моих предложений, точности моих прогнозов. Но не могу я назвать даже забавой, настолько легко мне это удаётся, являясь естественным образом мысли.
Удивлять я стал не только начальство, даже родные оглядываются с удивлением на меня и уж конечно не в изменении внешности тут дело. Я и сам себя не узнаю, настолько изменились мои интересы, мои размышления, занимающие всё моё время. И где бы я ни был, чем бы не занимался, всё используется мною только для одного… Иной раз мне кажется — это кто-то посторонний, в разуме моём строит нечто огромное, и каждый факт, каждое происшествие в окружающем, немедленно хватает он, устраивая в точно подобранном месте, связывая жёстко со всем остальным. И растёт, в сложнейшей взаимосвязи, нечто, повергающее меня в растерянность, своёй непонятной грандиозностью.
Каждый факт в отдельности, каждое событие — привычно и ни когда не вызывало удивления, но, прибавляясь к остальным, намертво сцепляясь с ними причинно-следственными связями, образует такое… Как страус прячет голову в песок от страха, так и я почему-то боюсь узнать, то, ч