– Так что тебе удалось найти в дневнике моей мамы? – спрашивает она.
Я удивленно вскидываю брови.
– Хочешь прочесть прямо сейчас? Я думал, ты решила подождать.
Она убирает волосы с лица.
– Пожалуй хочу, ты же сказал, что я должна прочитать до свадьбы, а это уже завтра.
Я улыбаюсь, когда она очерчивает курсивный шрифт татуировки на моих ребрах.
– Завтра ты полностью будешь принадлежать мне.
Она едва сдерживает улыбку, пристально всматриваясь на мою татуировку.
– Кажется, я стала твоей давным-давно.
– Ты так считаешь?
– Нет, я это знаю, по крайней мере сейчас. – Она наклоняется в сторону, хватает дневник с тумбочки и протягивает мне. – Зачитай ты... ту страницу, которую просил меня почитать.
Я нервно киваю, надеясь, что она положительно воспримет выбранный мной отрывок из дневника, и ложусь на бок. Мы смотрим друг на другу, разместив головы на подушку и переплетя ноги под простыней. Ее пальцы обвиваются вокруг моих ребер, я беру дневник и открываю отмеченную мной страницу. – Кажется, это клятвы, которые она написала перед тем, как выйти замуж за твоего отца.
– Правда? – Она выглядит шокированной. – Ты уверен, что это ее клятвы, потому что не похоже, чтобы она слишком радовалась свадьбе.
– Я почти уверен, что речь идет о твоем отце, потому что вверху есть надпись «Рэймонду», – с улыбкой отвечаю я. – И то, что она написала, мило. Коротко и просто, но мило.
– Так вот какими будут наши клятвы? – спрашивает она, с надеждой глядя на меня сквозь длинные ресницы.
– Они могут быть такими, какими ты захочешь, – отвечаю я. – И, если ты передумаешь, так и быть.
– Нет, спасибо. – Она прижимается головой к моему плечу. – Я готова. Прочти, что она написала.
Я делаю глубокий вдох.
Я жила в мире, где ничто не имело смысла. Мрак. Нестабильность. Жизнь на грани смерти. Затем появился ты и разогнал тьму светом, показывая мне, что он действительно существует. И на мгновение я, впервые за долгое время, имею возможность сделать вдох. Ты подарил мне возможность дышать, и я бы это ни на что не променяла. Без тебя я бы не помнила, каково это - не чувствовать удушья. Без тебя я бы не помнила, что из себя представляет свет. И я всегда буду любить тебя за это, Рэймонд Дэниелс.
Я заканчиваю читать и смотрю на Эллу, изучая ее реакцию. Она выглядит так, будто снова собирается заплакать, а потом резко садится и вырывается из моих объятий.
Прежде чем я успеваю среагировать, она вылезает из кровати и через голову одевает рубашку.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я, выпрямляясь.
Она натягивает джинсы до бедер и застегивает пуговицу.
– Собираюсь поговорить с отцом.
Я недоумеваю, но не хочу на нее давить. Она не выглядит расстроенной, лишь торопливо обувается и тянется за висящей на спинке кровати курткой. Затем забирает у меня дневник, вырывает страницу, которую я только что прочитал, и засовывает ее в карман.
– Хочу отдать ее отцу. – Она наклоняется через кровать и губами прижимается к моим губам. – Я сейчас вернусь, – бросает она, задыхаясь от переполнявшего ее энтузиазма, и спешит к двери, оставляя меня слегка ошеломленным одного в комнате.
Я не ожидал, что она придет в такой восторг, но я рад, что так случилось. Хочу, чтобы она была счастлива. И надеюсь, что смогу продолжать делать ее таковой, принимать правильные решения, заставлять ее улыбаться, смеяться, избегать любой боли, как в моей песне, в которой я умолял ее разрешить мне это делать.
Глава 22
Элла
Я подбегаю к своему дому заряженная сумасшедшей энергетикой, подпитываемой бумажкой в моем кармане. Я даже не уверена, она ли писала клятву. По правде говоря, думаю – она, но что я точно знаю – отец заслуживает, чтобы прочитать написанные ее слова, заслуживает знать, что когда-то он делал мою маму счастливой, хотя казалось, что это невозможно.
«Файерберд» припаркован на подъездной дорожке, и я понимаю, что папа дома. Ворвавшись на кухню, с облегчением обнаруживаю, что он ужинает в одиночестве.
На отце по-прежнему рабочая одежда – заляпанная красной краской белая рубашка и джинсы, впрочем, и на его руках осталось немного краски. Перед ним стоит тарелка с курицей, картошкой, булочкой и стакан молока.
На мое стремительное появление в доме он резко поворачивает голову.
– Элла, что случилось? – спрашивает он, отодвигаясь от стола и поднимаясь на ноги. – Ты выглядишь расстроенной.
– Нет, я в порядке. Честно, – задыхаясь, отвечаю я и вынимаю листок бумаги из кармана. – На самом деле, я сейчас вроде как счастлива.
– Что ж, я рад. – Его лицо искажает смущение при взгляде на листок в моей протянутой руке. – Что это?
– Это было в мамином дневнике, – поясняю я, по его лицу пробегает тень, а уголки губ опускаются вниз. – Возьми, – настаиваю я. – И прочти. Обещаю, ты не пожалеешь.
Он колеблется, а затем забирает у меня листок. Дрожащими пальцами разворачивает и разглаживает лист бумаги. Его взгляд начинают скользить по написанным словам. Проходят секунды, и в уголках его глаз наворачиваются слезы. По мере прочтения дрожь в руках отца усиливается и мне кажется, что он вот-вот заплачет, но не от боли. Он не выглядит расстроенным или обиженным. Разочарованным. Или грустным. Он выглядит... как ни странно человеком, который испытывает облегчение.
Закончив чтение, он аккуратно складывает листок и продолжает держать его в руке, словно это какая-то драгоценность.
– Ты сказала, что нашла ее в мамином дневнике? – спрашивает он и проходится по мне взглядом.
Я плотнее укутываюсь в куртку и киваю в надежде, что он испытывает небольшую радость от сознания, что делал маму счастливой.
– Да, на последней странице. Это ее клятва на вашу свадьбу?
Он качает головой, разглядывая бумагу в своей руке, и из его глаз стекает парочка слезинок. Не помню, чтобы когда-либо видела его плачущим, и сейчас становлюсь свидетелем кажется какого-то чуда, которое делает меня счастливой, хотя и вызывает некоторую неловкость.
В течение нескольких минут он делает глубокие вдохи и выдохи, а затем берет себя в руки и похлопывает меня по плечу, награждая меня странным взглядом и притягивает в очень неловкое объятие. От него пахнет сигаретами и краской и никакого запаха алкоголя. Сейчас все по-другому, и это выбивает из колеи, как и само объятие. Я вспоминаю все те разы, когда, будучи маленькой, видела, как другие мамы в парке обнимали своих детей, когда тем было больно или просто потому, что они хотели этого. Много раз я наблюдала, как мама Миши обнимала его, испытывая счастье, грусть или желая попросить прощение. Помню, как меня обняли в первый раз. Мне было восемь лет, и я поцарапала колено. Миша попытался крепко заключить меня в объятия, как это делала его мама. Его руки едва успели обхватить меня, прежде чем я испугалась и толкнула его на землю. Я думаю обо всех объятиях, которые последовали за этим, и о том, что с каждым разом становилось легче их переносить.
Объятие с отцом дается далеко не так просто, но, может быть, если мы станем чаще обниматься, будем чувствовать себя непринуждённее, как это случилось с моим желанием улучшать свою жизнь.
* * *
К Мише я возвращаюсь в десятом часу. Смертельно холодный воздух просачивается в безмолвный дом. Я сбрасываю ботинки у задней двери, вешаю куртку на вешалку, а затем прохожу через кухню в спальню и обнаруживаю в темной комнате спящего Мишу, уткнувшегося лицом в подушку и укрывшегося одеялом.
Я включаю лампу, снимаю джинсы и быстро запрыгиваю к нему под одеяло. Он шевелится, когда я прижимаюсь к нему носом, а затем вздрагивает от прикосновения к нему холодной кожей.
– Ты не спишь? – спрашиваю я, проводя пальцами по его мягким волосам.
Он вздыхает, его руки под одеялом находят мои бедра.
– Мне снился такой хороший сон, как ты пробралась в мою комнату и начала прикасаться ко мне, и эти прикосновения были не к моим волосам. А гораздо ниже. Полагаю, что тебе стоит попытаться найти это местечко.
Я улыбаюсь, скользя пальцами вниз по его твердой груди.
– Мне надо кое-что тебе сказать.
Он открывает глаза – они покрасневшие и сонные.
– Мне стоит волноваться?
Я отрицательно качаю головой.
– Нисколечко.
Миша кладет мне на живот руку и притягивает ближе к себе.
– Тогда говори.
– Я поеду с тобой в турне, – произношу я и тотчас понимаю, что сделала правильный выбор. Ради нас. – Буду учиться онлайн и уволюсь с работы.
Он молчит, абсолютно удивленный моим словам. Лишь спустя мгновение он отвечает, и голос его звучит сипло.
– Уверена, что хочешь бросить работу?
– Я не хочу расставаться с тобой. Хочу смотреть, как ты играешь и рисовать все то, что имеют для меня значение: тебя и себя, места, где мы бывали, все наши уголки – озеро и твоя комната, дерево, на которое ты забирался в мое окно... то, которое всегда приводило тебя ко мне, – откровенно отвечаю я. – Если бы я могла представить свою жизнь иной, такой она и была. Это то, чем мне хочется заниматься.
Пока он в моих глазах ищет подтверждения моим словам, выражение его лица остается непроницаемым.
– Ты точно этого хочешь? У тебя есть несколько недель, чтобы обдумать свое решение, и я хочу, чтобы ты была абсолютно уверена. Ни за что не позволю тебе делать то, чего ты не желаешь. Я…
Я перебиваю его.
– Миша, если ты уверен, то и я уверена. Я хочу провести с тобой столько времени, сколько смогу – я хочу быть с тобой и хочу, чтобы ты осуществил свою мечту.
– Я уверен в чем угодно, пока ты принадлежишь мне, – страстно произносит он, в недоумении качая головой, словно не может поверить происходящему. – И да, сильнее всего на свете я хочу, чтобы ты поехала со мной.
– Даже сильнее желания жениться на мне.
– Может быть, не так уж и сильнее, но почти.
Мы сидим в тишине, размышляя о нашем будущем и о том, куда оно нас приведет. По крайней мере, такие мысли роятся в моей голове. О чем думает Миша, я без понятия, тем более, что его рука блуждает по моей заднице, а на лице появляется похотливый взгляд.