Барт заметил, что Мэгги читает какую-то толстенную книгу — такими бывают только биографии — и узнал музыку. Это был Джордж Ширинг, значит, биография была наверняка кого-нибудь из современников. Если бы она читала про кого-то постарше, то слушала бы Баха в исполнении Глена Гулда. Барт опять подумал, что знал о ней только то, что явно было заметно: привычки, страхи, черты характера. Он мог бы поклясться, что знает ее, как собственную ладонь. И не ошибся: попробуй описать свою ладонь не глядя — вряд ли что получится.
Думая о Мэгги, Барт чувствовал, как в нем растет злость, но обращена она была не на нее, а на него самого. Эта штучка могла обдурить кого угодно. Он же, со своей стороны, был в силах помочь ей самой не остаться в дурочках в результате своих интриг.
Взявшись за ручку двери, он с шумом распахнул ее, чтобы вывести Мэгги из задумчивости.
Увидев Барта, она с готовностью отложила книгу, будто только и ждала его появления. Барт заметил, как блеснули тигриным огнем ее глаза, и, легко сбросив с дивана ноги, она единым движением — своим фирменным движением поднялась и протянула навстречу ему обе руки.
— Я знала, что ты не бросишь меня в трудную минуту, — проговорила она грудным, пробирающим до печенок голосом, перед которым не могла устоять никакая публика. Барт отметил отсутствие сомнений в ее тоне. Вот что делало ее удивительной актрисой. Абсолютная уверенность в себе. Она стала на цыпочки и коснулась губами уголка его рта. — Спасибо, что вернулся.
А куда бы я делся, грустно подумал он. Ты самого Господа Бога заставила бы плясать под свою дудку.
Взяв его под руку, она подвела его к креслу, усадила, подошла к столику с напитками, налила в хрустальный бокал мартини, добавила кубики льда и протянула Барту.
— Мир? — спросила она, стоя перед ним с видом провинившейся школьницы.
Барт только молча посмотрел на нее.
— Ты злишься, потому что я не посвятила тебя в эту тайну раньше, так ведь?
Барт сколько мог тянул паузу, потом сказал:
— Я твой агент и менеджер, Мэгги, а не духовник. К тому же я знаю, что раз ты что-либо решила, тебя ничем не собьешь.
— Ошибаешься! — обидчиво возразила она. — В отличие от прочих, к твоим советам я всегда прислушивалась.
— Да, когда дело касалось твоей карьеры. С самого начала наших, гм, взаимоотношений ты дала понять, что в твоей жизни есть определенные зоны, куда никому нет доступа. — Барт помолчал. — Твое материнство, очевидно, одна из них.
— Ты говоришь так, будто строишь мизансцену, — недовольно отреагировала Мэгги.
— А тебе что, уже неприятно вспоминать об обстоятельствах, связанных с твоей профессией?
— Опять ты за свое! Барт, сколько можно повторять, что это не имеет никакого отношения к моим ролям. Неужто трудно понять, что мать может вдруг отчаянно захотеть увидеть свое дитя, с которым рассталась двадцать семь лет назад!
— Ты меня за нос водишь.
Мэгги отрицательно покачала головой.
— Ты единственный, кого я ни за что не стала бы дурачить.
«Да, ты умеешь рассказывать басни», — подумал Барт.
— Ты не веришь в искренность моих чувств и чистоту намерений? — спросила Мэгги, изображая оскорбленное самолюбие.
— Мэгги, как актрисе тебе подвластно все. Но в данном случае ты замахиваешься на судьбы других людей. Вот почему я вернулся. Ты правильно говоришь, что не можешь сама заняться этим делом, слишком ты известная персона. Но я могу им заняться. И, смею думать, никто лучше меня не сумеет защитить тебя от себя самой. Твои резоны кажутся мне неубедительными, поэтому считаю своим долгом предупредить: если мои сомнения подтвердятся, я выйду из игры, и ты останешься при своих козырях. Я ясно выразился?
Мэгги кивнула, но Барт понял, что она сделала это автоматически. Переубедить ее никому не удавалось.
— Значит, ты мне поможешь?
Ах, если бы она репетировала роль — эти заломленные руки, поднятое лицо — так, чтобы оно наиболее выигрышно освещалось, — воплощенное смирение и одновременно обреченность. Но, увы, это не репетиция. Мэгги играет всерьез. И если с моей помощью она зайдет слишком далеко, может случиться, что нам обоим не выбраться из трясины. Но, видно, ему на роду написано следовать за ней, куда бы она ни устремилась. Порой в припадках ярости или ревности он глубоко сожалел о том, что связал с этой женщиной свою жизнь, но, когда злость и боль утихали, он понимал, что без Мэгги жизнь потеряла бы для него всякий смысл и превратилась в тягостное существование.
Она улыбнулась, заглядывая ему в глаза, и он почувствовал, что в тысячный раз отдается во власть этой женщины.
— Спасибо, — только и сказала она. Но сказала так, что он растаял как воск. Она подсела к нему и деловито спросила: — А чем прикажешь пока заняться мне?
Барт собрался с духом и почти так же по-деловому ответил:
— Есть вариант: полтора месяца в спектакле «Кошка на раскаленной крыше». Совершенно новая постановка в Национальном театре. Они тебя приглашают, потому что помнят, как ты играла эту роль в Нью-Йорке.
— Но это было же почти десять лет назад!
— Ну так что! Теннесси Уильямс писал эту пьесу просто специально для тебя.
— Я тогда была совсем соплячкой!
Барт понял по ее тону, что зерно упало на благодатную почву.
— А кто ставит?
Барт понял, что она на крючке.
— Джоэл де Сантис. Он, наверно, возьмет Джейсона Робардса, если тому позволят съемки. Но это почти наверняка.
В ее глазах промелькнул заинтересованный огонек.
— Полтора месяца — хороший срок. Достаточно, чтобы как следует разыграться, но при этом не истощиться. — Она обхватила пальцами плечи. — Ты просто ангел. Что бы я без тебя делала?
— Я бы предпочел, чтобы ты придумала что-нибудь другое.
— Опять ты об этом, — холодно отозвалась Мэгги, отодвигаясь вместе с креслом от Барта.
— Пойми, мне не жаль своих усилий. Я работаю у тебя не за деньги, Мэгги. — Он протянул руку и нежно убрал у нее со лба рыжую прядь. — Иной раз ты похожа на ребенка…
Барт заметил, что ее глаза смотрят сквозь него, в какую-то невидимую даль ее прошлого. Куда ему не было доступа. Потом она заговорила, и от звука ее голоса он вздрогнул.
— Когда-то я была ребенком…
Глаза ее вновь стали жесткими, трезвыми, а голос вернулся в прежнюю нормальную тональность.
— Но это была другая страна. И той глупышки давно уже нет. — И, окончательно вернувшись в сегодняшний день, Мэгги спросила: — А тебе хватит полутора месяцев?
— Если я к тому времени не закончу, придумаем для тебя еще что-нибудь, но вообще срок поисков зависит от того, какие ты мне дашь сведения. Чем больше я буду знать, тем быстрее все раскопаю.
— А какие тебе нужны сведения?
— Где, когда, как, кто, с кем. Словом, все, что поможет выйти на правильный путь. Времени-то сколько прошло. Кто-то сказал: «Прошлое — это другая страна. Там все по-другому».
— Это сказал Л.П. Хартли, — уточнила Мэгги. Барт знал, что ей известны эти строчки, она заядлая книгочейка. — И он прав. Так оно и есть.
Мэгги поднялась, подошла к столику, который когда-то был реквизитом в спектакле «Леди Х», Мэгги всегда покупала все, что ей нравилось из бутафории и мебели. Отперев ящичек, она достала из него лист бумаги и протянула Барту.
— Вот все, что я могу тебе дать. Больше я не знаю ничего.
Это был машинописный текст с указанием даты, времени, адреса и имени.
— Там ты родила свою девочку?
— Да.
— Это что — частный родильный дом?
— Вряд ли.
— А почему ты не обратилась в больницу?
— Меня свели с хозяйкой этого заведения. Она занималась девушками, попавшими примерно в такую, как я, ситуацию. Можно было также обратиться в Армию спасения, Национальный совет помощи матерям-одиночками или в католическую церковь. Я предпочла эту женщину. И она все устроила.
Барт понял, что ему предстоит воскресить прошлое Мэгги.
— Но прошло много лет, — мягко напомнил он.
— Ой, не дай Бог, она умерла, — встревоженно воскликнула Мэгги. — Тогда спрашивать некого… Кроме, правда, девушек, которые находились там вместе со мной, но я ума не приложу, где их можно найти.
— Девушек?
— Нас там было трое. У всех был разный срок беременности.
— А ты помнишь их имена?
— Двух — да. Тельма Грейвени и Пэт Лоренсон.
— А откуда они были и куда потом делись, знаешь?
— Тельма откуда-то из Эссекса, кажется, из Вудфорда. Пэт из Элтема. Тельме было девятнадцать, Пэт — двадцать один.
— А куда они после родов отправились и где теперь они могут жить?
— Понятия не имею. Там все было анонимно. И мы шли каждая по своей дорожке.
— Куда же привела твоя?
Мэгги опять своим хорошо отрепетированным приемом удивленно подняла брови.
— В Голливуд, конечно. — И, посерьезнев, добавила, глядя прямо в глаза Барту: — Это для меня жизненно важно. Я и передать не могу, как мне нужно найти дочь.
— Я прекрасно понимаю, как это для тебя важно, — решая про себя, стоит ли добавить ли — «и для твоей карьеры». — Ты перестала отличать жизнь от игры. Может, в этом состоит природа твоего искусства — притворяться не той, какая ты есть на самом деле. Беда в том, что ты заигрываешься, и твое искусство становится угрозой для реальной жизни.
Господи, как же все сложно в этом мире! Но без Мэгги жизнь его была бы невыносимо скучной. Мэгги отняла все его время, все мысли, Барт потерял из-за нее покой и равновесие. Но зато она предпочла его первачам из Голливуда, которые могли бы прибавить несколько нулей к цифрам в ее контрактах. Однажды Мэгги сказала Барту: «Мне неважно, что ты ужасно избалован, эгоистичен, подчас жесток, но когда я подхватила в Австралии крупозное воспаление легких, ты сидел возле моей постели, обтирал меня холодной водой, умывал, кормил с ложечки, читал мне, переодевал меня, покуда погода не позволила вертолету приземлиться в той глухомани и меня не отправили в больницу. Ты был мне тогда нужен, и ты безотказно был рядом. И когда я стала на ноги, ты не ждал благодарности, а просто сказал: «Зови, когда надо».