— Теряя, находим. Я потому и подсел сегодня к вам, чтобы сказать об этом. И еще попросить…
Он замолчал. Лика выжидающе посмотрела на него.
— Попросить о чем?
— Зайдите в воскресенье в церковь на Ваганьковском кладбище и поставьте свечку за упокой души раба Божия Павла. Не забудете? Павла.
— Не забуду. Но…
— Не ладо ничего говорить. Просто сделайте это для меня. Вы напомнили мне женщину, которую я любил когда-то, очень давно, да, верно, и сейчас еще люблю, впрочем, можете и не делать. Я вас не неволю.
— Я сделаю это.
— Благодарю. — Он взял ее руку и прикоснулся к ней сухими губами. — Благодарю. И помните: теряя, находим.
Он уходил медленно, тяжело опираясь на трость. А Лика все смотрела ему вслед, пока темнота не поглотила его.
Ну что ж, терять так, терять. Ведь не случайно же этот странный красивый старик подсел именно к ней и именно сегодня. Знак судьбы, если угодно, который нельзя не распознать. «Она почему-то беременна от него», — прозвучал в ушах Лики потерянный голос Митиной мамы. Почему-то беременность не бывает. Просто Митя сделал свой выбор. Ты слишком уязвим, когда любишь сам; спокойнее и приятнее, когда тебя любят. Хороший принцип, стоит взять на вооружение. И не мешать жить ни себе, ни ему. С глаз долой, ну и так далее…
На следующий день Лика забрала документы с журфака и перевелась на факультет журналистики МГИМО.
Часть II Взрослая жизнь
— «Жизнь так скучна и безобразна. Прекрасна только смерть, а жизнь — лишь уродливая прелюдия к ней».
Томный женский голос плавно лился из динамика диктофона, играя обертонами. Если бы не так манерно, то было бы совсем недурно, подумала Лика, порхая пальцами по клавишам компьютера. Этакий извращенный декаданс. Девушка и смерть.
Ее собеседницей на этот раз была Агата Литовская, модная сценаристка, в свои «неполные двадцать» с кокетливым хвостиком лет сочинившая сюжеты нескольких фильмов, которые благополучно и канули в черную дыру отечественного проката, Молодые мэтры относились к ней снисходительно-иронично, более отвязанные — восторженно. Именно поэтому главный редактор модного журнала «Лось» и заказал Лике это интервью.
— Звучит красиво, — услышала она свой голос на пленке. — Совсем как у Сократа. Противоположности притягивают друг друга. Любовь прекрасна, значит, бог любви — уродлив. Жизнь уродлива, значит…
— Смерть прекрасна! — подхватила Агата. — Вы очень тонко понимаете вопрос.
— Остается только выяснить, чем именно прекрасна смерть.
— Но это же очевидно! Тонкая белая шея со следами черных пальцев…
— Выпученные глаза и сизый вывалившийся язык.
— Бр-р-р, как мерзко!
— Извините, попробуем ешс раз.
— Мраморная белая грудь, а на ней свернулась кольцами черная змея с пурпурным узором на спине.
— Искаженное агонией лицо, тело, сведенное судорогой, синюшный оттенок кожи.
— С вами я чувствую себя как в анатомическом театре.
— Мне очень жаль, но это лики смерти.
— Мария Антуанетта кладет голову под нож гильотины. Роскошные волосы, струясь, свисают до земли.
— Вам нравятся отрезанные волосы?
— С чего вы взяли? — Агата нервно облизнула тонкие алые губы.
— Но ей же отрубили голову. Вместе с волосами. Даже представлять не хочется выражение ее лица.
— Вам не хватает воображения. — Утомленные ресницы взлетели до бровей. Томность моментально куда-то улетучилась, «интересная бледность щек» сменилась румянцем. Вполне земное создание, даже не верится. «Браво! — мысленно поздравила себя Лика. — Маску все же удалось стянуть».
А теперь самое время вставить воспоминания однокашника, подумала Л ика, отрываясь от компьютера. Она быстро вставила в диктофон другую кассету и перемотала на нужное место. Сергей Лахнович, кинорежиссер: «Агата Литовская? Помню, конечно, как не помнить. Только тогда она была Литовченко. Фамилию позже сменила. Ты бы ее не узнала. Запуганная провинциалочка из Харькова с мышиными волосами и жутким малоросским выговором. Как она с ним боролась, это надо было видеть! Просто ломала себя. Но он ей и помог поначалу. Даже блеснула пару раз в институтских постановках по Гоголю. Но не всю же жизнь Хиврю играть. Это как бы типичная история успеха по-американски. Скромная Золушка из провинции завоевывает столицу и становмтся украшением бомонда, русской Гретой Гарбо. Я имею в виду имидж, а не кинокарьеру. Сплошная выдумка, игра воображения, планомерно и целеустремленно воплощенная в жизнь».
Лика снова переставила пленки и услышала свой собственный голос.
— Кто для вас Грега Гарбо?
— Грета Гарбо — это я.
— ???
— Ее душа переселилась в меня.
— Я не слишком большой эксперт в этом деле, но мне всегда казалось, что душа переселяется в человека в момент его рождения. Когда вы родились, Грега Гарбо еще была жива.
— Со мной было иначе. В какой-то момент ее душа просто вытеснила мою.
— И вы помните, как это произошло?
— Я как бы умерла и родилась заново, уже совсем другим человеком. Я перестала узнавать себя в зеркале. Пришлось многое изменить, прежде чем я себя узнала и сказала: «Да, это я!»
— Значит, вам приходилось уже умирать?
— Меня зовут Агата. Агат — мой камень, черный камень смерти. Мне суждено не раз еще умирать и возрождаться в новом обличье.
«Великолепная мистификаторша, — подумала Лика. — Истинный талант. Как раз то, что надо нашим читателям. Слопают и попросят еще, письмами завалят».
Мелодичное журчание телефона оторвало ее от работы. Кто там еще? Оказалось, Лариса.
— Лика, ты? Слава Богy, что я тебя застала! Немедленно приезжай домой.
— Я сейчас не могу. Срочная работа. Интервью надо сдавать.
— К черту твое интервью? Ребенок гибнет!
— Машка?
— Я нашла у нее на руках следы иглы.
Пока она мчалась из редакции домой, успела передумать обо всем, что произошло с Машей за последние годы. Воспоминания роем теснились в голове. Маша на школьном вечере в белом кружевном платье, с огромным бантом в струящихся волосах поет «Аве Марию». Молитвенно сложила на груди ручки в белоснежных перчатках, глазки-незабудочки устремлены в небо. Звонкий голосок порхает по залу. Слезы на глазах директрисы. Ангел, ангел!
Победа на конкурсе «Юные таланты Москвы», приглашение на телевидение, восторги, цветы, съемки о рекламных роликах. И наряду со всем этим сомнительные друзья, мелкие кражи из дома, участившиеся в последнее время поздние возвращения, неприкрытая ложь. И теперь вот это.
Удочерила ее Лариса. Все получилось как-то само собой. Они много времени проводили вместе, очень привязались друг к другу, и мама Лара вскоре стала для девочки самым близким человеком. Когда с подачи Ольги Всеволодовны встал вопрос об оформлении, Лариса зазвала Лику к себе и, смущаясь, спросила, что она собирается делать.
— Как что? — Лику слегка удивил ее вопрос. — Ты же знаешь.
— А мама?
Лариса знала, что несмотря ни на, что Анна Владимировна далеко не в восторге от решения дочери.
— По-моему, опа уже смирилась с неизбежностью и даже где-то полюбила Машку. А почему ты спрашиваешь?
— Видишь ли… — Лариса замялась, — ты так еще молода, у тебя будут свои дети, а я…
— Ну конечно, ты у нас древняя старушка, — попробовала пошутить Лика, но тут же поняла, что игривый тон здесь неуместен.
Лариса вся напряглась и так крепко вцепилась в подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев.
— Дело тут вовсе не в возрасте, — глухо сказала она. — Просто у меня не может быть детей. Неудачный аборт в восемнадцать лет. Приговор окончательный, проверено. А так хочется…
Голос ее оборвался. Лика не знала, что и сказать ей. В голове вертелись какие-то избитые фразы, одна другой пошлее. Лариса опередила ее:
— Не напрягайся, не надо ничего говорить. Я уже давно думала о том, чтобы взять ребенка из детдома, но тут появилась Машка, и все встало на свои места. Для меня началась новая жизнь. Пусть она станет моей дочкой, а? Так будет лучше для всех.
Глядя на нее, Лика не нашла, что возразить, и довольно легко согласилась.
Оглядываясь назад. Лика понимала, что ей не в чем упрекнуть Ларису. Она делала для девочки все, что могла, и даже больше. Равно, как и она. Лика. Тогда почему же, почему?
Лариса встретила ее простоволосая, бледная, без малейших следов косметики на лице. Она как-то сразу постарела, осунулась, смотрела встревоженными глазами, как подстреленная птица. Из-за ее плеча высунулась Маша. Волосы вздыблены в немыслимом начесе, глаза, обведенные черным, лихорадочно блестят, улыбка какая-то идиотская.
— Ну вот, явилась по тревоге? Скорая помощь на дому.
— Маша, что это с тобой? Ты похожа на пугало?
Лика силилась улыбнуться, но выходило плохо. Перемена в девочке была чудовищна. И губы темно-синие. Жуть!
— И ты туда же! Вот скукотища! Это ж мой новый имидж. Но-вый и-миджжжж! — упоенно зажужжала она, тряся волосами. — Отпад!
— Отпад, — согласилась Лика. — Как в страшном сне. И кто же тебе такой сотворил?
— Знакомый один, в «Утопии» познакомились. Или нет, в студии, — Она нахмурила бровки, вспоминая. — А в «Утопии» уже продолжили. Или нет… Не помню точно.
— Много же ты успела за вчерашний день. И кто же он, твой новый знакомый?
— Фотограф, профессионал, между прочим. Виталий зовут. Отпадный мужик. Обещал меня поснимать задаром.
— Так-таки и задаром?
— Да говорю ж тебе. Считает, что из меня выйдет толк, ну, для фотомодельного бизнеса. У него связи. Еще сказал, что если буду хороню себя вести, устроит мне гастроли. А я — девочка-паинька. Так что еду! Греция, Турция. Египет! Сказка! Oй! — Спохватившись, она захлопнула себе ладошкой рот. — И трепло же я.
Лика сделала незаметный предупреждающий жест побелевшей. как мел, Ларисе. Улыбнулась, как могла, бодро:
— Потрясающие новости. И когда же ты едешь?
— А ты не против? — Маша подозрительно уставилась на нее.