Счет времени был окончательно потерян. Когда завязаны глаза, быстро теряешь ориентацию в пространстве и воображение вкупе со слуховыми ощущениями начинает формировать иную реальность, без цвета и объема, но с обостренным восприятием запахов и звуков. По меняющемуся звуковому фону Лика поняла, что они въехали в какой-то город. Может быть, Варна? Сердце екнуло в груди. Здесь расположено Генконсульство России. Где-то совсем недалеко находятся ее сограждане, которые могли бы ей помочь, но она бессильна и не может дать им знатно себе.
А чуть подальше, в Москве, ее ждут мама и друзья, которые ее любят. По московским улицам колесит Митя, которого любит она (что толку самой себе лгать? Любит!). Игорь, наверное, сейчас подписывает в печать последний номер «Лося» и ни сном, ни духом о том, что ее, Лику, сейчас везут продавать местному авторитету. Она попыталась представить себе реакцию всех этих людей на ее исчезновение. Эх, все они в конечном итоге смирятся и забудут ее или по крайнем мере отодвинут в какой-нибудь отдаленный, пыльный утолок памяти. Все, кроме мамы. Значит, и ради того, чтобы ее не ранить, стоит побороться за свою свободу.
И еще… Митя… Лика вдруг с обжигающей остротой вспомнила ночь, которую они провели вместе в номере отеля, и свой поспешный побег. Как же суетливы и глупы мы бываем! Ведь останься она, волшебство можно было бы немного продлить. Такое счастье стоит того, чтобы лелеять каждую секунду. В конце концов, они уже взрослые люди и могли бы принять разумное решение. Да если бы она осталось, а то утро с Митей, она вообще бы ни в какую Болгарию не улетела. Игра судьбы и глупая поспешность!
Машина просигналила, наверное, у ворот и, проехав еще немного, остановилась. Лику ввели по ступенькам в какой-то лом, повели на второй этаж (лестница поскрипывала под ногами) и наконец, сдернули повязку. Она машинально зажмурила глаза, но парящий в комнате полумрак за плотно задернутыми тяжелыми портьерами был вполне комфортен для ее отвыкших от света глаз.
Лика огляделась. Небольшая комната, отделанная в наивном простеньком деревенском стиле. Светленькие обои в цветочек, икебана из сушеных цветов и колосьев на полу. Большая кровать под пушистым розовым покрывалом — достойная арена для сексуальных боев. Зеркальное трюмо, заваленное разнообразной косметикой. Вот, пожалуй, и все. Да, еще дверь, за которой угадывалось кафельное великолепие ванной. Господи, неужели это и есть ее пристанище?
Вошел Зак в сопровождении круглолицей женщины с милой ямочкой на подбородке. Славная такая сутенерша. «Я делаю успехи, — подумала Лика с изрядной долей яда. — Начинаю видеть простых, симпатичных людей в своих тюремщиках».
— Вот познакомься, Светла, твоя новая подопечная Лика. Подготовь ее для Георгия, чтобы в лучшем виде. Эротики побольшее, красный рот, мушку, ну не мне тебя учить.
— Ясен пень, блин, чтоб клиент заторчал с пол-оборота.
— Говорок вполне среднерусский, — подумала Лика. — Неужели землячка?»
— Не без печали прощаюсь с тобой, моя прелесть, — пропел Зак. — Но как знать, может, еще свидимся.
Он попытался чмокнуть ее в щечку, но Лика вовремя отстранилась. Перебьется, скотина. Оставшись наедине со Светлой, Лика прошлась по комнате, попробовала отодвинуть портьеру, но та оказалась намертво закрепленной.
— Ты что, из тех, кто надеется убежать? — подала голос женщина. — Дохлый номер, поверь, только хуже будет.
— Куда уж хуже.
— Как сказать. Тебя почему-то хозяин подложить Георгию, очень приличный вариант. Но блин, странно, как ни крути.
— Это почему же?
— Да старовата ты для него. Тебе лет 25, так? А он предпочитает конфеточек лет по семнадцать, чтобы глазки пуговичками, да щечки розочками. А у тебя по глазам видно, что баба с мозгом.
— Спасибо. Может, мужик меняет ориентацию? Ну, я имею ввиду, что-то у него произошло в жизни этакое, что вкусы изменились.
— Может, ты и права. К нему дочка из России приехала, с бухты-барахты, грех молодости. Меня приглашали один раз ей прическу делать. Красивая, ничего не скажешь, натуральная блонда, фигура что надо, а глаза, не поверишь, фиолетовые.
— Как фиалки? — «Отсюда и Виолетта, — подумала Лика. — Надо будет запомнить». — Я где-то читала, что у Лиз Тейлор такие глаза. Ты «Клеопатру» смотрела?
— Три раза. Обрыдалась вся, блин, помнишь, когда она руку в корзину со змеей кладет? Так вот дочку эту Виолетта зовут, по-болгарски Тиминушка, фиалочка. Мы с ней хорошо потрепались, пока я ей прическу делала. Так вот ей как раз девятнадцать.
— Ну вот, видишь. Жутковато, видно, стало мужику с молоденькими трахаться, вес равно как с дочкой.
— Ну, ты загнула!
Лика только плечами пожала.
— А у тебя выговор знакомый. Светла. Ты откуда?
— Да какая я Светла! Это меня местные так кличут, сподручнее им. Светка я. Парикмахер и визажист.
— Звучит. Небось, раньше работала в салоне красоты в Москве, да?
— Почти. В Кратове. Это…
— Ох, да знаю я! — воскликнула Лика. — У нас там дача. Маяковского, 18. С ума сойти, как мир тесен! Может, я у тебя стриглась когда-нибудь или у подружек твоих. Кстати, парикмахерская твоя раскрутилась до небес. Построили новое красивое здание напротив станции, кирпичное, со всеми современными прибабахами, дизайн и все такое. Этим летом открылись. И, похоже, девочки не бедствуют.
— Чума! — Светка заулыбалась, отчего на пухленьких ее щечках тоже появились ямочки. — Землячка, значит. Во, блин, дела!
— Как тебя сюда занесло?
— Нужда заела. В середине девяностых полный пролет был в делах. Денег почти не платили, клиент залег на дно. Мы только и делали, что друг друга стригли, чтобы квалификацию не потерять. Ну, тут и подвернулась работенка. Тогда девочки наши с родных советских просторов косяком в Европу подались. Если уж собой торговать, то лучше там, где больше платя…, верно?
— Резонно.
— Ну, вот я их обслуживаю, в смысле помыть, постричь, подкрасить. Пока еще никто не жаловался.
— А не жалко дурочек?
— Жалко не жалко, а меня кто пожалеет? У меня мать пенсионерка и сыну двенадцать лет. Мужик мой почти сразу, как сын родился, хвостом вильнул и — поминай, как звала. Всю жизнь как белка в колесе, и баба, и мужик.
— А не боишься на грязные деньги жить? Все-таки, как ни крути, а недобрым делом вы все тут занимаетесь. Людьми, как скотом, приторговываете.
— Ты не очень-то! — запальчиво, но как-то неуверенно воскликнула Светка. — Деньги они и в Африке деньги. — А я свои честно отрабатываю.
— Про карму не слышала? Все, что мы думаем, делаем, чувствуем, собирается, как в копилку, и формирует нашу судьбу. И не только нашу, но и детей и даже внуков. О сыне бы подумала. И помогла бы мне отсюда потихоньку смыться, а?
— Э-э, блин, об этом ты и думать забудь. Здесь все так обложено, что и мышь не проскочит. Ладно, что-то мы с тобой заболтались. Пора собираться. Клиент ждет.
После душа и легкого массажа с ароматным маслом Светка усадила Лику перед зеркалами и принялась над ней колдовать. Высушила волосы, сделала маникюр и педикюр, покрыла ногти легким бесцветным лаком.
— Как думаешь? — нарушила она вдруг повисшее в комнате молчание. — Не будем особенно наворачивать и сделаем из тебя не женщину-вамп и не секс-бомбу, а юную деревенскую простушку. Лет этак семнадцати. — Она повернула Лику перед зеркалом туда-сюда, пристально всматриваясь в ее отражение в зеркале — Если ограничиться розовой и бежевом перламутровой гаммой, эффект гарантирован.
— Думаешь, наш новоиспеченный папаша… — Лика многозначительно подняла брови. — Спасибо на этом. Слушай, Светка, что ты еще узнала про эту Виолетту? Может, фамилию или где жила в России?
— Ладно, блин, пользуйся, пока я жива. Вдруг и правда пригодится, хотя я немного успела узнать. Как это… меньше знаешь, лучше спишь. Зовут ее Виолетта Полякова, жила в Москве, в Чертанове, на Балаклавском проспекте. Там еще Битца рядом, парк, верховая езда и все такое. Потом мать ее умерла от сердечного приступа, и девонька подалась к отцу в Болгарию. Да вот только показалось мне, что она не очень-то и счастлива от такого поворота в судьбе. Одна как перст, ни друзей, ни тусовки, все одно, что в тюрьме.
— И чем она спасается, интересно?
— Рисует. Слушай, рисует, блин, классно. За три минуты набросала карандашом мой портрет — как живой вышел. — И. подумав, добавила: — Ты с Георгием поговори, ной, проси. Мне кажется…
Но закончить она не успела. Их прервал стук в дверь. Провожать Лику до машины Светка, естественно, не пошла, только обняла неловко за плечи и вытолкала на лестницу, где ее ждал один из охранников. Ей опять завязали глаза, посадили в машину и повезли.
Часть III. Виолетта
День стремительно угасал. В распахнутые окна струился одуряющий аромат роз. Свежий ветер с моря не принес облегчения. Наступило самое нелюбимое им время суток. Сумерки, серая обволакивающая муть, когда в каждом звуке чудится что-то зловещее, а каждая тень таит угрозу. В такие минуты он старался не быть один, но сегодня сама мысль о том, чтобы пару нарушить уединение, казалась ему невыносимой.
Произошло то, что никогда не должно было произойти. Она все видела. Виола. Тиминушка. Дочь. Он как раз почувствовал приближение долгожданного оргазма и судорожно вцепился в волосы стоящей перед ним на коленях обнаженной девицы. Другая, извиваясь, трясла перед его лицом гигантскими грудями размером с хорошую дыню, а он все пытался поймать губами ускользающий пунцовый сосок. Откуда-то сзади доносились неистовые стоны. Атанас в своем репертуаре.
Он скорее почувствовал, чем услышал прерывистое: «Папа!» Она стояла в дверях, такая хрупкая, беззащитная. В широко открытых глазах цвета лесных фиалок стояли ужас и боль. Но он ничего уже не мог изменить. Извержение вулкана, раскаленная лава, захлебывающаяся девица у его ног. Когда он пришел в себя, дочери в комнате уже не было. Он отпихнул от себя ставшее сразу же ненужным тело и, на ходу натягивая халат, бросился за ней. Наверху, в комнате дочери, щелкнул замок.