ось пережить, ни о том, что за Стеной она едва не погибла. Для них пройдут дни – для нее месяцы и годы. Однажды они просто дождутся дочь и сестру домой, порадуются ее возвращению, закатят праздничный ужин, а она не будет говорить им, что она уже не прежняя Алька, а другая – повзрослевшая не внешне, но внутренне, побывавшая в диковинных местах. Людям вообще не нужно говорить всего, даже родным – жаль, она изменила своему принципу с Хлоей, ну да ладно, чего теперь…
Помнила она и демона с Равнин – Бога Смерти.
Он все-таки спас ее, а не убил. Принес в домик, походатайствовал, чтобы ее приняли к зачислению, дали шанс на переселение.
Странный человек. Встретить бы снова.
«Зачем? Что ты скажешь ему?»
«Не знаю. Спасибо?»
А дальше было многое: Уровень первый и красивый шумный город Монтана. Выделенное во временное пользование жилье, некоторая сумма наличными и море удивления – удивления от всего. От того, что в новом мире правили (негласно, но факт) мужчины, что женщины расценивались ими как любовницы, служанки, уборщицы, иногда друзья, но почти никогда как равные. Где это видано, чтобы во главе стола сидели мужчины? МУЖЧИНЫ? Но удивлялась Алька, скорее, не столько гендерному перевороту в социальном строе, сколько осмыслению факта, что при мужском правлении (а в Комиссии, как она поняла, женщины не числились – по крайней мере, за тот короткий срок, который ей удалось провести внутри их здания, Алеста не увидела ни одной) государство процветало. Да-да, процветало – ни войн, ни нападений, ни столкновений. А что говорили Женщины Конфедерации: «Допустите их к власти, и мир рухнет»? – так они, очевидно, ошибались. Мужчины бывают разными. Да-да, очень разными.
Вот, например, те, что работали в Комиссии – она их видела только в самом начале и никогда позже, – отличались неприметной внешностью, полным отсутствием эмоций, холодной сдержанной вежливостью и вниманием к деталям. Они все носили одинаковую форму и никогда не намекали на неравенство полов – вели себя в крайней степени корректно, хоть и равнодушно. Они ей даже чем-то нравились.
А вот мужчины-жители городов, не в пример описанным выше, отличались необузданным нравом, несдержанностью, раскованностью, излишней самоуверенностью и почти полным отсутствием почтения к женскому полу. Для выросшей в иной атмосфере Алесты сие едва не стало ударом – несколько раз она даже вступала по этому поводу в стычки: два раза на улице, один раз в магазине и трижды по телефону, когда решила, что ей невежливо ответили, презрительным тоном использовав обращение «дамочка».
Привыкание давалось тяжело, но она привыкла. К тому, что у мужчин в мире Уровней больше возможностей, больше власти, больше денег и больше гонора. А вместе с привыканием обнаружилась и еще одна странная вещь – ей больше не хотелось делиться с ними Любовью, с местными мужчинами. Если на Танэо Любви было много – на улице, в городе, в воздухе – и ей хотелось делиться с первым встречным, если там она бесконечно искала, на кого бы излить порцию ласки, то тут неожиданно обнаружила, что Источник временно притих, угомонился. Не сиял, не полыхал факелом, не пытался облагородить первого встречного порцией ласки, сохранял все для себя или же для кого-то особенного.
Этой формулировкой Алька и спаслась, когда обнаружила новые и странные поначалу напугавшие ее в самой себе изменения. Может, она потеряла способность любить? Может, что-то хрустнуло в ней тогда, на Равнинах? Но позже поняла – нет, она просто хранит свет для одного-единственного – того, кто еще не встретился.
На том и успокоилась.
И хоть ей изредка попадались экземпляры приятные внешне, холеные и даже на первый взгляд интеллигентные, на свидания ходила редко, а до постели вообще не доводила.
Вот бы Ташка посмеялась. Она бы много над чем, наверное, смеялась: что Алька так медленно привыкает, что с опаской смотрит на местных – ведь привлекательные? – что на пушечный выстрел к себе никого не допускает – почему? Ну, попробовала бы, посмотрела бы, оценила. Но ведь Алька – она и есть Алька – натура сложная, любящая все проанализировать, закопаться по самые уши в психологию и самоанализ.
Эх, Ташка… Как хорошо было бы жить здесь с ней вдвоем, а не с Хлоей.
Но есть то, что есть. Хлоя теперь живет с ней в одной квартире не просто так – Алька выплачивает ей долг, дань уважения за оказанную помощь, за спасенную некогда жизнь.
Это случилось давно, еще на тестах.
Алька и не знала, что бывают такие тесты. Тогда она много чего не знала: ни о том, что в Равнинах есть будка-Портал, ни о других мирах, ни о том, что один из них имеет шанс ей понравиться.
А Комиссия тестировала жестко: делила новеньких на группы, помещала в странные условиях, выдвигала странные требования – «не трогать красную подушку», «не покидать установленного пространства», «ни с чем не соглашаться», «перечить», «не перечить», «молчать», «говорить», «делать», «не думать»… Иногда их проверяли у экранов компьютеров, иногда изолировали друг от друга, а один раз даже закинули посреди ночи на остров и попросили переплыть реку. Для чего – проверяли физическую форму и выносливость?
Вот как раз там Алька, имевшая за плечами небогатый опыт купаний в озере, и спеклась – гребла в темноте, в холодной быстрой воде, пока хватало сил, но в какой-то момент почувствовала, что выдохлась и едва не пошла ко дну.
Моментально нахлынувшее отчаяние помнилось ей, как теперь: три последние недели она исправно выполняла все задания – всегда храбрая, всегда первая, всегда смелая, – а тут домой? Неужели, если не доплывет, ее просто выбросят обратно на Равнины? И это после всех усилий? Вода кусалась холодом, обжигала кожу, морозила внутренности, тянула за лодыжки на дно.
И Алеста, возможно, ушла бы под воду – предпочла бы смерть возвращению, – но чья-то тонкая рука вдруг ухватила ее за запястье, помогла вынырнуть, вытянула на поверхность, а после дотянула до берега.
Хлоя.
Маленькая девочка-тростинка с огромными вечно грустными глазами, черной шапочкой-каре и острыми коленками. Она ничего не попросила в обмен на помощь – даже не дождалась короткого «спасибо» – мокрая и дрожащая, просто кивнула и отошла в сторону. А Алька долго не могла поверить, что справилась. Они. Справились.
К концу недели их группа с двадцати человек сократилась до тринадцати. Через три до девяти.
Жить на Уровнях оставили семерых: Альку, Хлою и еще пятерых – самых «правильных», самых подходящих.
В тот вечер, когда на руки выдали новенькие блестящие удостоверения личности с голограммой Комиссии и Мира Уровней, «выпускницы» напились.
Она не стала говорить, что «не забыла».
Не пошла жаловаться к управленцам, не попросила «дотереть» ей память, не стала пытаться найти ответ на вопрос «почему» – просто скрыла.
Помнит и помнит – кому какое дело?
В шумной Монтане, которая напоминала Але «пересадочную станцию» для поездов – сюда вечно вплывали потоки новичков, чтобы через день-два-неделю исчезнуть, – она прожила недолго, около двух месяцев – неделю до тестов, три недели с ними, месяц после. Раздумывала, чем бы заняться в дальнейшем, присматривалась к городу, обвыкалась в выданной во временное пользование комнате.
Монтана душила ее слишком сочным обилием ночных огней, толпами пешеходов на улицах, богатой ночной жизнью – сюда будто приезжали повеселиться. Все лихие, безбашенные, с веселым блеском в глазах – мол, или выпадет счастливая карта, или… О втором «или» думать никто не хотел, а потому прибывшие кидались в водоворот развлечений, как в омут, с разбега – «а вдруг это последний день?»
Этот чужой «последний день» мешал ей сосредоточиться и понять, чего же она хочет дальше.
Работать. Приносить пользу обществу – это понятно. Но кем? На какие курсы записаться? Чему обучиться?
Как только Алеста определилась с выбором – она пойдет работать секретарем-референтом (спасибо Хельге, научила обращаться с бумагами и документами), – как в почтовый ящик упало уведомление: «Вам доступен Переход на Уровень номер два. Желаете принять?»
Прочь из Монтаны? Да хоть сегодня.
Алька желала.
На выбор предоставили два новых города – Вельтон и Ринсдейл.
Внимательно прочитав информационную страницу, Аля от Вельтона отказалась – такой же шумный, как предыдущий, слишком большой и, судя по изображениям, похожий на муравейник – ей он не понравился. Зато Ринсдейл сразу пришелся по душе: зеленые парки, узкие улочки, уютные домики; меньше населения, пестроты и рекламы – его и выбрала.
А как ступила на «живую» улицу, сразу же влюбилась, попала будто в сказку – туда, куда всегда мечтала. Здесь было много растительности и мало суеты, здесь вдоль дорог росли высокие клены, а дворики утопали в тишине, здесь у каждого особнячка цвели почти такие же, как в родном Лиллене, ухоженные сады.
Прекрасное место: каменные стены домов, вьюн по заборам, приветливые люди – и жить сразу стало легче, свободней. Сразу же захотелось здесь просто «быть», гулять, работать, строить планы, дышать, смотреть на клумбы, улыбаться собственным мыслям, мечтать.
Тут и осела.
Получила на руки первоначальный, положенный «новоприбывшим» капитал, выбрала спокойный район, сняла маленькую квартиру, записалась на курсы, а через два месяца, когда заканчивала их, в Ринсдейл прибыла и Хлоя.
Так и закрутилось.
Януш Навец нравился себе всем без исключения: спортивными ногами, разворотом плеч (не очень широким, но кому нужны переборы?), достаточно рельефно выступающими бицепсами, модно стрижеными темными волосами, триммированной ровно под два миллиметра ажурной бородкой и брутальной щетиной-усиками, от которой приобретал манящую, как он считал, сексуальность. Так же, разглядывая себя в зеркало, он гордился своими темными загадочными глазами, властным разлетом бровей, в меру пухлыми и чувственными губами и белоснежной улыбкой. И есть ли кому-то дело, что для приобретения последней ему пришлось три раза пройти процедуру отбеливания эмали? Болезненную, надо сказать, процедуру, но она того стоила – дамы ловились.