Давно бы его сменить – этот насос, – вот только кому оно надо было? Сам он мылся в простенькой, приделанной к боковой стене хибары душевой от силы пару раз в год, потому и не потрудился обзавестись ни автономной котельной, ни нагревателем, ни нормальной системой подачи воды.
– Я не домылась.
– Быстрее надо было.
Кажется, он отвечал на автопилоте; взгляд против воли продолжал ощупывать ее фигуру – по ощущениям куда более голую, нежели если бы она вообще стояла без одежды. Сквозь мокрую ткань юбки он никак не мог разглядеть очертания трусиков – они вообще на ней были? И еще это тряпье спереди, вздымающее полушария куда лучше корсета. А там было что вздымать…
– А через сколько он наполнится?
– Через час.
Алька вздохнула, но сожаления на ее лице не читалось:
– Я уже высохну. А домыться негде?
Регносцирос кое-как заставил себя отлепить взгляд от чистых босых ступней и перевел его на лицо.
– Это тебе не курорт.
– Ясно.
Она собралась уходить.
В этот момент он кое-что вспомнил и удивился тому, что не подумал об этом раньше:
– Озеро есть.
Нахмурившаяся Алеста радостно встрепенулась.
– Озеро?
– Да.
– Далеко?
– За домом. Если обогнешь хибару с левой стороны, там тропинка. По ней через холм, а там сразу низина. И озеро.
– Вот спасибо!
Она искренне обрадовалась. Развернулась, подхватила юбку одной рукой, чтобы та не мела подолом землю, и зашлепала розовыми пятками по примятой траве по направлению к дому.
А он все стоял и смотрел на мелькающие под сырой юбкой круглые ягодицы, пытаясь понять, «есть на ней трусики или нет»?
Баал никогда не покупал журналы эротического содержания – не видел в них смысла. Какая разница, какой длины у женщины ноги или какой формы грудь, если не знаешь, что у нее – этой женщины – внутри? А вдруг дама, призывно глядящая на тебя со страницы и касающаяся пальчиком собственных ярко накрашенных губ, дура? Или лгунья? Или капризная эгоистичная фифа, неспособная ни слушать, ни понимать других? Сдались тогда кому-то ее ноги…
По той же причине он едва ли обращал внимание на проходящих мимо по улице женщин – длинная ли юбка, короткая ли, глубокое ли декольте, виднеется ли что-то в вырезе – плевать. Пока не поймешь, что она за человек внутри, фасад его интересовал мало. Исключения составляли лишь те леди, которых он «отлавливал» в моменты нахлынувшей похоти – в такие моменты он вообще не интересовался ни нутром, ни изнанкой, лишь хотел «за что-нибудь подержаться» и «куда-нибудь вставить».
А с Алестой получилось странно, потому что наоборот. Ее внутренний мир он уже худо-бедно знал и теперь желал узнать внешний. Да-да, без прижатого к груди белья, без юбки, вообще без какой-либо ткани. Зачем? Логика ответов не давала – молчала, как утративший способность принимать частоты радиоприемник, а вот тело реагировало однозначно, посылая сигналы мозгу, – «хочешь увидеть – иди и посмотри».
И он пошел.
Практически сразу же, стоило мокрой юбке и гордо расправленным лопаткам скрыться за углом хибары, отложил инструменты в сторону и, беззлобно коря себя за любопытство – больше для вида, нежели для дела, – двинулся следом. Нет, не стал притворяться, что возьмет с собой полотенце или мыло – мол, вдруг ей понадобится? Он шел посмотреть – увидеть то, что хотел увидеть, – к чему ненужные игры?
Над озером висел белесый туман – спасибо Создателю, неплотный, едва различимый, как невесомая вуаль – добавлял пикантности общей картине. Закат, ранние сумерки, стрекот сверчков, застывшая по краям от входа в заводь высокая остролистая трава. На водной глади, напоминая фотообои, замерло перевернутое небо – синее, сероватое, со всполохами оранжевого.
Алеста – совершенно голая – сидела на берегу и что-то втирала в волосы; белье лежало рядом. Регносцирос затаился в высоких кустах и непроизвольно залюбовался точеной шеей, линией позвоночника, четко очерченной талией и, конечно же, ягодицами – округлыми, женственными, приятно выпуклыми. Девчонка его не видела и не слышала – занималась волосами: разделяла их на пряди, пропускала сквозь предварительно смазанные чем-то не пенным – кондиционером? – пальцы, терла, массировала.
Как когда-то его шею.
А он, как любопытный мальчишка, все пытался разглядеть грудь – округлые формы той то показывались из-под руки при повороте туловища, то вновь укрывались от взора – ему хотелось подойти ближе. Вот только, если шагнет вперед, то спугнет, а он пришел не для того, чтобы увидеть часть – чтобы увидеть все, что сможет.
Через несколько минут моцион с волосами завершился; Алеста потерла пальцами ступни ног, поднялась, наклонилась, чтобы отряхнуть песок.
Регносцирос тяжело задышал – а ладная девка-то. Прямо сочная, как и полагается настоящей женщине, – мягкая, приятная. Попка чуть шире плеч, форма ног правильная, икры упругие, лодыжки изящные. На такой зад он мог бы смотреть вечно; член под тонкой тканью его штанов налился, засвинцовел.
«Русалка», тем временем, вошла в воду – раздался тихий плеск, по озерной глади пошли круги – и поплыла. Плавала долго, наслаждалась, а он все стоял, смотрел, не мог заставить себя уйти. И не уйдет, пока не увидит грудь – зря, что ли, как школьник, притащился следом? И плевать, что потом каким-то образом придется унимать проснувшуюся похоть.
Купание длилось и длилось; над озером сгущались, тяжелели сумерки. Вот уже оранжевые всполохи на небосводе погасли – облака сделались серыми, фиолетовыми, пурпурными, – туман над поверхностью воды теперь напоминал молоко.
Черт, еще пара минут, и стемнеет. И тогда он не увидит всего, зачем пришел.
Он как раз раздумывал над тем, а не отправить ли ей мысленный посыл – мол, выходи, пора уже, накупалась, – когда Аля самостоятельно поплыла к берегу. Нащупала ногами дно, оперлась на него, пошла, отталкивая руками гладкие ласковые волны, вперед.
И в этот момент он вышел из кустов и двинулся навстречу. Без стеснительности, без притворства – приблизился, чтобы посмотреть.
Интересно, как она отреагирует – убежит? Спрячется? Накричит на него, потребует убраться к черту?
Баал усмехнулся.
Завидев гостя, девчонка на секунду застыла – она как раз стояла по пояс в воде (верх тела прикрыт прилипшими к мокрой коже волосами), затем (он удивился и не поверил собственным глазам) как ни в чем не бывало двинулась вперед. Вперед. Прямо к нему. Прямая, спокойная, без смущения.
И тогда замер он сам. Не дошел до воды метров десять, остановился, жадно разглядывал все новые открывающиеся взору детали: округлые бедра, ямку пупка, темный треугольник вьющихся волос под ним – она, оказывается, старомодна – не бреет там, как другие. Ах да, она же из другого мира и помнит об этом…
Вид небритого треугольника заставил и без того набухшие чресла напрячься сильнее – интересно, какая она там? В своей скрытой пещерке? Недотрога…
Нагая Алеста вышла из воды и остановилась прямо напротив него. Удивила его по полной – не выказала страха, не издала ни звука, не вымолвила ни слова – просто остановилась и теперь смотрела с любопытством и… скрытым вызовом? Ух ты как! Голая, без стеснения, без дурацкого и никому ненужного жеманства – такого он не ожидал. Даже восхитился.
Восхищения, впрочем, выказывать не стал – улыбнулся, протянул к ее телу руки и медленно убрал за плечи мокрые волосы. Открыл грудь, какое-то время смотрел на нее. Затем придвинулся еще ближе, не спрашивая разрешения, взвесил «богатство» в ладонях – приподнял, опустил, приподнял еще раз. Темные соски блестели от влаги, на прохладной от воды коже играли капельки.
Он посмотрел ей в лицо: рот чуть приоткрыт, губы подрагивают, зрачки расширены, глаза блестят, но страха так и нет. Молодец, девка, – не просто ладная, еще и смелая. Ему все тяжелее давалось «неподдавание» зову похоти, но никакого соития в планы изначально не входило.
– Знаешь, даже жаль, что ты не любишь мужчин.
Усмешка. А во фразе проскользнувшая нотка грусти.
– Почему же не люблю?
Ее голос был хриплым, обволакивающим, под стать атмосфере. Воздух вокруг озера застыл; их обнимали теплые синеватые сумерки.
– Потому что ты ни одним из них не пахнешь.
– Потому что я ни с одним до того не была.
– А чего ж всем отказывала? Не нашла достойного?
И, не дождавшись ответа, убрал руки – развернулся, зашагал прочь, оставил ее стоять на берегу, смотреть ему вслед.
Нет, он не зря приходил – такую грудь стоило увидеть и уж тем более стоило потрогать – прохладную снаружи, но горячую внутри, плотную, увесистую, прекрасную.
Однозначно стоило.
Спину Баала жег ощутимый через расстояние настойчивый женский взгляд.
Расплата оказалась жестокой – он бодрствовал полночи. Не мог унять поднявшуюся плоть – два раза ходил мыться в душевую на улице, окунался под холодные струи, сливал бак подчистую, даже раздумывал о том, чтобы дойти до озера – погрузиться в него целиком, – но едва вспоминал о том, что до того в нем купалась голая женщина, как понимал – не поможет. Станет только хуже.
Заснул он уже на рассвете, умаявшись, когда за занавесками начало сереть.
– Имя. Каким ты хочешь, чтобы оно стало?
Наутро они оба делали вид, что ничего особенного не случилось.
Ну, подумаешь, накануне она стояла рядом с полуобнаженным мужчиной, а тот трогал ее за интимные места. Подумаешь, горела потом полночи, как в аду; утро – оно на то и утро, чтобы вещи в нем выглядели иначе – более резко, но менее значимо, непонятно и размыто.
Баал сидел за столом и притворялся, что Алесты не существует – той, вчерашней Алесты, – а к сегодняшней он относился, как обычно: чуть дерзко, с усмешкой, со знакомым напускным равнодушием.
Ей хотелось дать ему в лоб.
Или сесть на колени. Запустить пальцы в волосы, поцеловать – первый раз попробовать мужские губы на вкус. Они должны быть особенными, в нем все должно быть особенным – она чувствовала это кожей. Но ведь не подойдешь, не сядешь – сгонит. Нужно терпение, нужно выждать.