Андреа сошел с дороги, дожидаясь, пока всадники проедут, но они почему-то остановились неподалеку от него.
— Эй! — крикнул вдруг ему один из всадников.
— По-турецки говоришь? — спросил его бородатый. Он был значительно моложе второго паши — малорослого, в мундире с маршальской нашивкой; что-то в его взгляде, твердом и повелительном, показалось Андреа знакомым.
— Говорю, паша-эфенди!
— Ты не помнишь, здесь стояла виселица, на этом месте?
Это что же он про виселицу Левского спрашивает? Кто он? Почему про нее помнит?..
— Здесь паша-эфенди, на этом месте, пять лет назад повесили...
— Знаю, — сказал молодой паша, делая нетерпеливый жест, который сразу же заставил Андреа вспомнить: Шакир-бей — тот, кто судил Левского.
Он впился взглядом в его лицо — ненавистное левантийское лицо, которое когда-то являлось ему в ночных кошмарах, но тут всадники пришпорили коней и направились к городу. Молодой паша снова ехал рядом с малорослым маршалом, продолжая что-то ему объяснять, почтительно и оживленно. Андреа смотрел на них с ненавистью, а в мозгу лихорадочно билась мысль: это судьба! Шакир-бей снова в Софии! Приехал, чтобы оборонять Софию. И мы встретились с ним именно здесь, на этом священном месте! Да, это судьба!..
Он дождался, пока они не скрылись, а потом пошел в город, направляясь к мечети Буюк. Ему необходимо было немедленно увидеть Климента.
У мечети Андреа засмотрелся на разгрузку патронов.
— Ты что здесь стоишь?
Это был голос его брата. Климент подхватил его под руку и увел подальше от мечети.
— Постой? Куда ты так заторопился?
— А ты чего ждешь? Чтобы тебя сцапал кто-нибудь из агентов Джани-бея?
— Давай ночью плеснем в подвал керосину и сунем горящую паклю. Ты прикинь, ведь там самое малое тысяч пять ящиков с патронами! — убежденно сказал Андреа, и было видно, что он уже успел обдумать этот план.
Климент невольно остановился.
— Ты забыл, что над подвалом лазарет?
— Турецкий!
— И все же лазарет, Андреа. Там более полутора тысяч человек.
— …каждый из них истреблял наш народ с того самого дня, как родился!.. Каждый из них убивал наших освободителей! И если поправится, опять станет стрелять, опять станет убивать!
— Ты прав, но я не могу. Не согласен. Гуманность мне запрещает это.
— Пять столетий... целых пять столетий эта их гуманность...
— Замолчи! Андреа, сзади нас фаэтон, слышишь?
Подскакивая по мостовой, их быстро нагонял фаэтон с жандармом на козлах. За жандармом виднелись два цилиндра, и, когда фаэтон приблизился, оказалось, что в нем Сен-Клер и доктор Грин, последний — с кожаной сумкой на коленях. Напротив них сидел капитан Амир.
Климент мгновенно надел преобразившую его маску почтительности и учтиво им поклонился. Из фаэтона ему ответили сдержанным кивком. Только Сен-Клер по своему обыкновению улыбнулся и, скользнув взглядом по Клименту, задержал его на Андреа, который с трудом скрывал свое волнение.
— Интересно, куда они сейчас направились?
— Ты не в меру подозрителен, — усмехнулся Климент. — Вероятно, везут Грина оперировать какого-нибудь пашу... Да, знаешь, я обнаружил в нашем лазарете тиф.
— Чтоб они все околели! — процедил сквозь зубы Андреа.
Слово «паша» напомнило ему о сегодняшней встрече, и он оживился.
— А ты знаешь, кого я видел только что?
И Андреа рассказал о том, что произошло у ворот Чауш-паши, в чем он и сейчас видел перст судьбы, хотя стыдился это признать.
— М-да, раз этот был генерал Шакир, правая рука Мехмеда Али, значит, Андреа, тот маленький — сам маршал. Командующий всей западной армией. Немец!
— Он немец?
— А ты разве не знаешь? Герр Карл Дитрих из Магдебурга. Бывший главнокомандующий, злейший враг нынешнего главнокомандующего Сулеймана-паши.
— Не хватает только, чтобы Сулейман оказался французом!
— Нет, он еврей.
— Полный набор! — воскликнул Андреа. — Я узнал, что прибыл еще и какой-то англичанин... Бейтер, нет, Бейкер-паша.
— Я его видел вчера, — сказал Климент.
— Из-за этого англичанина Джани-бей послал в Горубляны жандармов, — сказал он.
— Зачем он послал жандармов?
— Ты что, не слышал про пожар?
— Какой пожар?
Они подходили к Язаджийской мечети. Улица здесь расширялась, образуя небольшую площадь, кое-где затененную акациями, с которых осень уже сорвала покров. Вокруг площади беспорядочно теснились харчевни, лавчонки, где торговали бузой, кофейни, переполненные в этот обеденный час базарным людом, турецкими солдатами и болгарскими крестьянами, мобилизованными вместе со своими телегами на перевозку грузов.
Пока Андреа тихонько рассказывал брату, что узнал от Позитано и от шопов у бай Анани, Климент с волнением слушал, не выпуская, однако, из поля зрения сновавших по площади людей. Среди них было немало его знакомых и старых друзей, и надо было отвечать на приветствия.
— Смотри кто едет! — сказал Климент Андреа.
На площади показался фаэтон французского консула. Андреа лучше брата знал, кто в нем сидит. Из-за спины кучера он видел только огромную шляпу с перьями и блестящий цилиндр. Но о том, что Неда все еще находится в обществе французов, он догадался по тому, с каким интересом глазели на фаэтон мужчины из кофеен.
— Катается по городу с будущей свекровью, — сказал он. И вдруг почувствовал, что неприязнь к Неде, которая его мучила с утра, обратилась против зевак, бесцеремонно разглядывавших девушку.
— Что ж такого — она симпатичная старая дама. Немножко смешная, по нашим понятиям...
— Ты откуда ее знаешь?
— Наш лазарет ведь напротив консульства. Я видел ее вчера вечером, когда она приехала с генералом Бейкером.
Клименту захотелось добавить, что именно тогда он увидел впервые и миссис Джексон, но он сдержался, и то, что ему пришлось сделать над собой усилие, его рассердило.
— А с ними и мадемуазель Сесиль! — радостно воскликнул он, когда фаэтон подъехал ближе. Он любил дочку Леге, которую спас прошлой зимой от дифтерита.
В самом деле, между мадам Леге в огромной вычурной шляпе и бледной, несмотря на прогулку, Недой Задгорской примостилась двенадцатилетняя дочка консула. Она с любопытством рассматривала своими карими глазками людную площадь. Увидев Климента, который кланялся ей и улыбался, Сесиль вся вспыхнула, привстала и, помахав рукой, крикнула:
— Добрый день!.. Добрый день, господин доктор!
— Как вам понравилась прогулка, мадемуазель Сесиль? Добрый день, господин консул! Добрый день...
Последнее приветствие относилось к дамам, и те молча кивнули. Консул приказал кучеру остановиться. Климент подошел поближе к фаэтону, и Андреа ничего не оставалось, как последовать за ним.
— Позвольте представить вас моей матери, господа! — сказал любезно Леге и назвал их имена.
После мучительной прогулки, во время которой мадам Леге убедилась, что, как она и ожидала, все в этом городе — сплошная отсталость и дикость (хотя Неда ее поразила, в чем она не хотела признаться даже самой себе), ее дальновидный сын был рад представить ей и других говорящих по-французски болгар, образованных и с положением. Таких болгар он знал несколько. Но к доктору Будинову консул испытывал живейшую симпатию и благодарность. О брате доктора ему было известно, что тот путешествовал в далеких краях и говорил на довольно дурном французском языке.
— Док гор Будинов — наш домашний врач, мама! — пояснил он старой даме, которая, не раскрывая рта, потому что у нее не хватало передних чубов, растянула в улыбке густо напомаженные губы и закивала с неожиданным интересом.
— Доктор Будинов меня вылечил, бабушка! Помните, я вам писала о нем? — горячо заговорила девочка. — Это самый замечательный доктор во всей Турции!
— О! О!.. Вы просто мне льстите, мадемуазель Сесиль!
Андреа слушал, не вникая в смысл разговора. Когда наконец и он научится вести светскую беседу? И научится ли? Станет ли таким, как Климент? Нет, не станет!.. «Да мне это и не надобно, — подумал он и перевел взгляд со старой дамы на консула и Неду. — Этот господин Леге годится ей в отцы! Сколько он еще продержится? А ей самое большее двадцать». Андреа встретился с Недой глазами, но она быстро отвернулась. Обижена? Или расстроена? Неожиданно в хоре голосов он услышал голосок Сесиль.
— Я буду очень рада, если придет и ваш брат, господин доктор... Будет очень весело. Папа, я прошу тебя, пригласи и другого господина Будинова.
— Прошу и вас пожаловать к нам, — любезно сказал консул, обращаясь к Андреа. Тот, застигнутый врасплох, понял только, что говорят о нем. Но куда пожаловать? Где будет весело?
— Благодарю, — ответил он, не подавая вида, что не слышал разговора.
Обменявшись еще несколькими фразами, они попрощались. Но прежде, чем фаэтон отъехал, Андреа поймал еще один взгляд прекрасных золотистых глаз. Что-то было в этом сразу скользнувшем в сторону взгляде. Гордость? Пренебрежение или ненависть? Нет, нет... Он не мог определить, что именно, но, пока они выбирались из толпы, продолжал размышлять над смыслом этого «что-то».
— Собственно, по какому поводу нас приглашают и куда? — спросил Андреа брата.
— Это неважно. Тебя пригласили из приличия. Потому что девочка настояла.
— Но куда нас приглашают, я так и не понял!
— В четверг день рождения Сесиль, и по этому случаю консул устраивает небольшой прием.
— Прием? В честь этой малявки?
— Ты заблуждаешься. День рождения — только предлог. Вероятно, он хочет, воспользовавшись случаем, собрать кое-кого из важных персон. Может быть, приедет и какой-нибудь паша, комендант, например.
— Ты пойдешь?
— Я не могу не пойти. Я их домашний врач.
Какое-то время братья шли молча. И вдруг Андреа заявил:
— Я пойду тоже.
Климент встревожился, как бы брат чего не натворил на этом приеме.
— У тебя нет подходящего костюма, — сказал он наконец.
— Я надену твой петербургский фрак.