В том, что крестьянству в нашей стране суждено пойти по пути кооперирования, не сомневался, пожалуй, ни один экономист. Все оттенки мнений — от Кондратьева до Преображенского — сходились в признании неизбежности и прогрессивности перехода сельского хозяйства на путь кооперативного производства. Но даже в среде аграрников-марксистов сталкивались весьма разноречивые суждения о том, какой быть кооперированной деревне и как из единоличника превратить крестьянина в «цивилизованного кооператора». Эти споры отражали противоречивость тех реальных экономических предпосылок кооперирования, которые сложились к концу 20-х годов в СССР.
Кооперация очень медленно переходила от своих первичных форм — сбыто-снабженческой, кредитной, потребительской, по переработке сельхозсырья, по эксплуатации машин, — к производственной кооперации, к коллективным крестьянским хозяйствам. По данным на июнь 1929, коммуны составляли 6,2% всех коллективных хозяйств в стране, ТОЗы — 60,2 %, сельскохозяйственные артели — 33,6%131. Именно за последними и закрепилось название колхозы, тем более, что все остальные формы производственных кооперативов крестьян впоследствии, в 1930 году были переведены на устав сельскохозяйственной артели. Возникавшие первые производственные кооперативы оставляли еще желать много лучшего. В 1928 году на один колхоз приходилось в среднем 13 крестьянских дворов, 72 га пашни и 5 голов крупного рогатого скота. Из этого видно, что первые колхозы были чисто бедняцкими организациями, нередко создававшимися в расчете на государственную помощь.
До крупного механизированного земледелия было еще далеко. Мелкокрестьянское хозяйство было крайне отсталым в техническом отношении. В то же 1928 году, например, около 75% ярового клина в крестьянских хозяйствах засевали вручную, 44% зерновых убирали серпом или косой и 41% обмолачивали цепами или катками. Механических двигателей не было, их заменяло живое тягло, причем на 100 га посевной площади приходилось всего лишь 19 л. с. Первые колхозы тоже еще не могли похвастаться передовыми производительными силами. В этих колхозах еще чрезвычайно слаба была материально-техническая база крупного коллективного производства (вспомните тезис о «мануфактурном» характере производства в таких хозяйствах, уже приводившийся мною ранее). В среднем на один колхоз в 1928 году приходилось 0,2 трактора (в пересчете на 15-сильные)132. В 1928 году на Кубани из 1026 новых колхозов только 19 имели тракторы. Да и другим инвентарем коллективы были снабжены не лучшим образом133. Велико было количество слабых мелких колхозов, нередко они распадались или происходили массовые выходы из них134. В 1929 году в колхозах продолжала преобладать беднота — лица без средств производства или со средствами производства до 400 руб. составляли в 1928-29 гг. 72-78% членов колхозов. На один колхоз приходилось в среднем 17,7 крестьянских двора и лишь 20% колхозов имели тракторы135. В журнале «Большевик» отмечалось в связи с этим: «Всякая идеализация колхозного движения и замазывание его существенных недостатков в этом отношении было бы вреднее любой кулацкой клеветы»136. Многие организационные слабости колхозов были связаны с почти полным отсутствием в деревне мало-мальски квалифицированных кадров. «Трудности, проистекающие от элементарной неграмотности, неизбежно, скажутся с еще большей силой в ближайшем будущем в связи с переходом к массовому созданию крупных колхозов»137.
Сложность решения вопроса о техническом и кадровом обеспечении колхозов, и полная невозможность в короткие сроки поставить каждый колхоз в этом отношении в более или менее нормальные условия, вызвала напряженные поиски выхода. И такой выход был найден — в виде коннотракторных колонн, положивших начало созданию машинно-тракторных станций. Это позволяло, концентрируя ресурсы и квалифицированные кадры, обслуживать значительное число хозяйств — как коллективных, так и индивидуальных, на деле демонстрируя преимущества крупных хозяйств в использовании техники. Однако эта форма также не была свободна от противоречий, пути разрешения которых многим виделись по-разному.
Одни выступали против идеи МТС, указывая на то, что это означало бы отчуждение от крестьянства основных средств производства, и полагая, что «единственно правильным решением вопроса о судьбе, о перспективах развития колонны (тракторной. — А. К.) является решение о передаче на определенной ступени развития колхоза в собственность последнему всего технического оборудования колонны»138. При всей абстрактной допустимости и такого подхода реальные материальные возможности не позволяли брать в ближайшей перспективе курс на обеспечение собственной техникой всех колхозов. Кроме того, немаловажное значение имело и сохранение этого мощного рычага воздействия на преобразование крестьянского хозяйства в руках социалистического государства. Но при этом возникала другая проблема.
В. А. Карпинский отмечал противоречия, связанные с известным обособлением работ колхозов и МТС, предлагая для устранения возникающих при этом проблем составлять из МТС и обслуживаемых ею колхозов единый хозяйственный комбинат с общим планом139. Однако эта идея не была реализована ни в какой форме и конфликты на почве взаимоотношений МТС и колхозов долгое время оставались больным местом аграрной экономики.
Наиболее глубокие теоретические разногласия, получившие впоследствии и весьма болезненное практическое воплощение, касались оценки природы сельскохозяйственной кооперации. Спор о ней покинул сферу обсуждения вопроса о том, социалистической ли является кооперация в обращении, и захватил проблему социальной природы производственной кооперации. Удар, нанесенный по взглядам Н. И. Бухарина в связи с осуждением правого уклона, привел к практически полному господству взгляда на кооперацию в обращении как несоциалистическую, могущую превратиться в социалистическую лишь постольку, поскольку она перерастает в производственную140. Но и относительно самой производственной кооперации преобладающим становился взгляд, что любая кооперация, где нет полного обобществления труда и средств производства, является социалистической лишь по организационной форме, в которой происходит переделка мелкотоварного уклада, и борются две тенденции — капиталистическая и социалистическая141.
Ю. Ларин, например, не считал колхозы социалистическими предприятиями, выдвигая тезис, что они представляют собой промежуточный этап к обобществленным хозяйствам142. Многие экономисты, критически относясь к такой позиции, в то же время полагали, что колхозу еще только предстоит превратиться в предприятие последовательно социалистического типа143. Однако активная пропаганда Ю. Лариным своей позиции144 заставила, видимо, некоторых экономистов более пристально взглянуть на ее теоретическое и практическое значение. Н. Анисимов подверг ее резкой критике, указывая, что в изображении Ю. Ларина получается, будто «социализм находится совершенно вне коллектива и внедряется в лице пролетарского государства в колхоз со стороны»145.
Н. Анисимов считал, что суть коллективизации заключается не в создании крупных хозяйств, облегчающих государству возможность их регулирования, а затем и полного огосударствления, а в том, что она создает социалистические производственные отношения в коллективном хозяйстве146.
Позиция Ю. Ларина, однако, не была плодом только лишь теоретического заблуждения. Она выражала позицию многих работников партийного, советского и хозяйственного аппарата, сознательно или подсознательно рассматривавших создание колхозов лишь как средство облегчения манипулирования экономикой сельского хозяйства со стороны государственных органов, и с подозрением глядевших на колхозников как на бывшую мелкую буржуазию. Эта позиция выросла, разумеется, не на пустом месте, выступая односторонней реакцией на действительные противоречия колхозного движения.
Уровень обобществления в колхозах в 1929 году был еще весьма низким. Около 60% коллективных хозяйств составляли товарищества совместной обработки земли147, где не обобществлялись ни земля, ни другие средства производства. Но и в сельхозартелях стояла «проблема соотношения индивидуального и обобществленного сектора»148. Существовала возможность деколлективизации обобществленных фондов колхозов, в том числе и тех средств, которые колхозы получали в результате льгот, предоставляемых государством и сельхозкооперацией, если они не фиксировались в неделимых фондах колхозов149. Поэтому столь острым в практическом плане на всем протяжении создания колхозного строя был вопрос о формировании и закреплении неделимых фондов. Накопление неделимых фондов стало рассматриваться как решающий момент в превращении коллективной собственности колхозов в социалистическую150