целый ряд недосмотров в так называемых "мелочах", порождающих весьма серьезные последствия[165]. Полупортики 3-дюйновых орудий оказались слабы, задраивались со щелями до полдюйма; и в эти прорезы, расположенные близ ватерлинии, свободно захлестывалась вода еще задолго до получения кораблем неприятельских пробоин. Башенные стойки 12-и 6-дюймовых батарей были поставлены так близко к борту, что, при ударе снаряда в борт и его отгибе внутрь, башня неминуемо должна была выходить из строя. В боевых рубках у нас было небезопасно от осколков японских снарядов и т. д.
"На флагманский броненосец "Николай І-й" в отряде Небогатова была принята настолько плохая по своим качествам кожа для гидравлических установок орудий, что с нею совсем нельзя было добиться герметичности в соединениях[166]; с нею весь поход бились, но… кое-как работали; в бою 14-го мая "Никола-Угодник помог", гидравлические установки текли, но сносно, и работать было можно; ночью надеялись привести их в порядок, да сделать с ними ничего не удалось, все ждали нападений; а утром 15-го мая все потекло, но ввиду неприятеля менять кожаные набивки было уже поздно"…
ЯПОНСКИЕ СНАРЯДЫ И НАШИ. В снарядном деле мы и вовсе отстали от Японцев. Да и само по себе это дело было поставлено у нас совершенно неправильно. Разрывным, фугасным действием снаряда у нас пренебрегали, о применении сильно взрывчатых веществ не позаботились: "наводили экономию" в стоимости снарядов, и требуемого запаса их не имели. Завели броненосцы по 11 1/2 миллионов рублей штука, но вздумали обойтись на них снарядами почти бутафорскими: взрывчатого вещества — поменьше, оболочка — подешевле.
Количество взрывчатого вещества, затраченного на изготовление снаряда, в процентах от веса снаряда выражается следующими цифрами:
12 дюймовый бронебойные снаряды — 1 %
6 дюймовый бронебойные снаряды — 2 %
12 дюймовый фугасные снаряды — 2 %
6 дюймовый фугасные снаряды — 3,4 %
12 дюймовый бронебойные снаряды — 5 %
6 дюймовый бронебойные снаряды — 5,5 %
12 дюймовый фугасные снаряды — 9,5 %
6 дюймовый фугасные снаряды — 9,5-13 %
Только до 1887 г. оболочка снарядов делалась у нас из вальцованной стали высоких качеств, а затем с 1891 г., ради дешевизны[167], мы перешли к литым толстостенным снарядам. Но так как при этом в наших так называемых фугасных снарядах взрывчатого вещества было меньше, чем в английских бронебойных, то, след., надо заключить, что у нашей Балт. — Цусимской эскадры совсем не было настоящих фугасных снарядов, а было… только одно их название в рапортах и отчетах.
В старых снарядах (до 1887 г.) и у нас количество взрывчатого вещества достигало 8 % от веса снаряда; а когда перешли к "новым" снарядам, т. е. литым, в эту тайну уменьшения их взрывной силы не посвятили наших офицеров, и "новыми" снарядами не стреляли даже и в артиллерийском отряде[168]. Поэтому с разницей в действии наших "новых" снарядов и японских вся наша эскадра начала знакомиться только во время самого боя.
После боя создалась даже легенда, что Японцы изобрели против нас что-то такое еще более новое. Вся новость, однако, была только в составе начинки, количестве ее, а также и в том, что мы пошли назад в снарядном деле, а они вперед… Снарядов с пироксилином ни у кого не осталось: во Франции давно уже перешли на мелинит, Англия употребляет лиддит, Япония — шимозу, а мы так и заплесневели на пироксилине, да еще "с экономией"…
При разборе дела Небогатова на суде, лейтенант Белавенц с броненосца "Сенявин" показывал, что однажды в пути на броненосец доставили ящики с надписью "фугасные снаряды". Но потом оказалось, что это были чугунные снаряды, начиненные песком, т. е. учебные… Десяти-дюймовые снаряды им потом заменили (!), а другие так и остались; с ними пошли и в бой… ("Hoв. Время", 1906 г., № 11.035).
В дополнение к этому один из наших товарищей передал мне следующий факт: незадолго до отправки эскадры Небогатова один из наших гг. адмиралов, командир порта, снаряжавшего и отпускавшего на войну отдельные отряды наших эскадр, поднял свой флаг на одной из "калош" Небогатовского отряда и начал получать установленное "морское довольствие", живя на берегу. При первом же посещении корабля, проходя мимо сложенных снарядов, адмирал вздумал обратить на них свое внимание и жестоко "нарвался"; по внешнему виду он не мог отличить наших снарядов фугасных от лежавших перед ним нефугасных. Когда обратили на это его внимание, он не хотел сознаться и только все повторял: "Нет, это — недоразумение!.." У слушателей же осталось такое впечатление: все "недоразумение" в том только, что подобные люди могли находиться во главе дела по снаряжению нашей эскадры…
По свидетельству Небогатова, наших снарядов взрывалось не более 25 % при ударе они не зажигали иногда даже и сухого дерева, и газы давали безвредные; тогда как от японской шимозы у нас был случай удушья двух врачей на "Сисое"…
Невзрываемость снарядов оправдывают тем, что во время плавания под тропиками взрывчатый состав якобы испортился, разложился[169]. В тропическую атмосферу они попали из Кронштадта; оттуда при сильном морозе по льду их везли в Ораниенбаум, грузили здесь в вагоны и доставляли в Либаву; а там они до осени лежали на платформе непокрытыми[170], пока не подошла очередь их погрузки на корабли…
Когда пришло время отпускать эскадру в поход, — а случилось это после восьми месяцев подготовки к этому, у нас оказался (!) недостаточным запас снарядов; против положенной нормы, и на ученье и на все случайности, вроде Гулльской, был выдан излишек не более 20 %. С таким запасом эскадра практиковаться в стрельбе не могла. Решили все-таки отправить эскадру в поход и ждать подвоза снарядов в пути. Вдогонку за эскадрой был послан транспорт со снарядами. Для этого был зафрахтован английский (!) пароход "Carlisle". А дальше началась обычная во время этой войны комедия с английскими транспортами. Ждали его у Мадагаскара, — не пришел; ждали в Камранской бухте, и туда не пришел. Пройдя Малаккский пролив, английский пароход… сбился с пути и вместо Камрана попал в Маниллу. Японские агенты ему там сделали демонстрацию и объявили, что, если только он выйдет из порта, он будет взорван… Тогда он остался спокойно стоять в порту, а вся эта комедия имела для нас весьма трагический конец: русская эскадра пошла в бой без достаточного запаса снарядов. Плохие снаряды и те надо было экономить в бою, испытывая на себе частый град японских снарядов…
Таким образом, корень зла лежал у нас не только в дурной стрельбе, не только в отсутствии попаданий, но также и в дурном качестве снарядов и в их недостаче.
Только уже по окончании войны со снарядами были сделаны опыты во Владивостоке[171], чтобы окончательно убедиться в их негодности; ну, конечно, и убедились, но… уже немного поздно.
Японская броненосная эскадра в бою 14 мая 1905 г. стреляла фугасными снарядами с сильным разрывным действием. Эти снаряды предназначались для быстрого поражения всех слабо защищенных частей неприятельского корабля, для стрельбы по корпусу, для производства больших пробоин и пожаров, для вывода из строя мелкой и крупной артиллерии, для уничтожения паровых и гребных шлюпок, для порчи труб, мачт, для поражения людей на смерть, для воздействия паническим страхом на видевших все это и оставшихся в живых и т. д. Меткость японских комендоров и разрывное действие японских снарядов казались всем нашим участникам Цусимского сражения прямо сверхъестественными.
Ударники на их снарядах были необыкновенно большой чувствительности; поэтому японские снаряды рвались от первого прикосновения с чем-либо, даже и с водой; они давали очень много осколков и большие клубы черного, едкого дыма. Попадая на палубу корабля их снаряды своими осколками крошили все на пути, выводили из строя людей, портили нам приборы. Наши же снаряды имели очень тугие ударники и были слабо начинены пироксилином; когда такие снаряды пронизывали препятствие, они делали в нем дыру и только затем уже иногда рвались. Между тем один разрывающийся на корабле снаряд такого состава, как у нас, производит опустошений и разрушений больше, чем 3–4 попадающих, но не разрывающихся, снаряда ("Морск. Сборн.", 1905, № 9, стр. 225). Это обстоятельство опять в 3–4 раза должно было бы усиливать качественный коэффициент японской артиллерии; а на деле, вследствие особых качеств заряда, у японских снарядов эта разница оказалась еще больше.
Разрывные японские снаряды, выпускаемые 12-дюймовыми орудиями, имели около фута в диаметре и более четырех футов в длину. Наши матросы прозвали их "чемоданами"… Так вот эти самые чемоданы рвались от малейшей задержки в их полете; но так рвались, что, по словам капитана Семенова[172], "стальные листы борта и надстроек на верхней палубе летели в клочья и своими обрывками выбивали людей; железные трапы свертывались в кольца; неповрежденные 3-дюймовые пушки по четыре штуки от одного удара срывались со станков. Зависело это разрушительное действие, по-видимому, не от силы удара снаряда, а от силы взрыва его; кроме этого, при взрыве развивалась необычайно высокая температура и появлялось пламя, которое все заливало и проникало собою. От действия этого пламени, напр., краска, покрывающая стальной борт, моментально загоралась, койки и чемоданы, сложенные в несколько рядов и политые водой, вспыхивали почти мгновенно ярким костром. Раскаленный воздух приходил на месте взрыва в такое быстрое колебание, что через слой его ничего нельзя было видеть в бинокль… Разрывной заряд японских снарядов был начинен шимозой, которая при взрыве развивает температуру поч