ти в два раза более высокую, чем пироксилин. В грубом приближении можно сказать, что один удачно разорвавшийся японский снаряд наносил такое же разрушение, как двенадцать наших, тоже удачно разорвавшихся. А ведь наши снаряды часто и вовсе не рвались"…
Если считать эту цифру 12 за достоверную и принять во внимание все то, что было высказано выше относительно качественного коэффициента японской артиллерии, тогда мы его получим теперь уже равным 5 х 12, т. е. 60. Другими словами, в бою мы имели перед собой противника, артиллерия которого могла работать в 60 раз продуктивнее нашей. При совпадении всяких благоприятных для нас случайностей, уменьшим эту цифру в 2-3-4 раза, но и тогда на стороне нашего противника все еще остается громадный перевес, позволявший ему без особого труда истреблять наши боевые корабли…
Сам Рожественский после войны охарактеризовал действие японских снарядов в нижеследующих словах[173]:
"С первых же минут боя, от взрывов японских четырех-футовой длины снарядов, наши броненосцы потекли… Это действие производили не те снаряды, которые попадали в броню над водой, а снаряды, не долетавшие, те, которые взрывались под водой вблизи подводных частей. Так же точно текли бы и броненосцы японские, если бы у нас были подобные же снаряды; но наши снаряды имели малое разрывное действие… Потеки появились у нас после первых же японских выстрелов, потому что могучими ударами, переданными через воду, расшатывались заклепки, отворачивались листы, нарушалась непроницаемость расчеканенных швов и пазов. Нами принимались все, практиковавшиеся в течение восьми месяцев перехода, меры по заделке пробоин, по укреплению подпорами переборок, горловин, люков. Но дальнейшее действие японских снарядов в конце концов преодолевало нечеловеческие усилия, которые пришлось нам выказать: наши суда наполнялись водой до той меры, при которой они теряли весь свой запас плавучести, опрокидывались и тонули"…
Когда японский снаряд попадал в тонкую обшивку (5/6 — 3/4 д.), пробоина от такого снаряда получалась очень больших размеров, гораздо больше площади сечения снаряда; и края пробоины получались отогнутыми и свернутыми. Заделывать такие пробоины, обшивая их досками, было очень трудно. С другой стороны достаточно было часто небольшой брони, чтобы защищаться от снарядов, которые выпускались с большого расстояния. На корме "Орла" был сделан каземат из обыкновенной стальной брони в 3 д. толщиной. В бою 14 мая два раза попадали в него 6-и 8-дюймовые снаряды, и ни один из них не пробил этой легкой брони[174].
"Фугасные снаряды[175], которыми Японцы громили нашу эскадру 14 мая, совершенно не пробивали брони", пишет один из наших товарищей. "Не только закаленная круповская броня в 6–7 дюймов, но даже и мягкая трех-дюймовая броня казематов нигде не была ими пробита. Нормальным к поверхности ударом снаряда о башенную броню (каленую и толстую) была сбита лишь немного окалина со стали, а углубление было не больше четверти дюйма. О силе же взрыва, развивающейся после удара, можно судить по следующим данным:
1) у одного из наших новых броненосцев броневая плита в несколько сот пудов была сорвана силой взрыва со своих броневых болтов и была сброшена за борт;
2) в 10 саженях от борта крейсера "Олег" снаряд разорвался в воде, и при этом развилась такая громадная сила взрыва, что стальной борт крейсера на длине 14 фут. подался внутрь, дав стрелу прогиба в 10 дюймов[176];
3) один из снарядов влетел в амбразуру 12-дюймовой башни и там взорвался; стальная крышка башни (эллиптическая, размеры в ширину около 24 и 20 фут., толщина 4 дюйма) была сорвана с болтов, переломлена пополам и подброшена вверх футов на 50 (оттуда она снова упала на палубу); а из башни, по словам офицеров, видевших это явление взрыва с "Орла", вырвался в этот момент сплошной столб огня фут. в 60–70 высотой"…
"Не пробивая брони, японские снаряды превосходно доставали и людей, прикрытых броней, и аппараты: осколки залетали одинаково легко и в большие порты казематов, и в более узкие прозоры боевой рубки; офицеры, командиры башен, которым оставлены для наблюдения лишь узкие прозоры не больше дюйма шириной, лишались глаз от маленьких осколков снарядов; при попадании же снаряда в башню вблизи амбразур, осколки влетали в башню, поражали комендоров и производили иногда взрыв (пожар) приготовленных для стрельбы снарядов; в машины и кочегарни залетали и осколки снарядов, и оторванные ими куски разных аппаратов (напр., бронзовые зубцы шестерен от электрических лебедок и т. п.)".
"Пробивающая сила отдельных кусков снаряда была не особенно велика: внутренние каюты, напр., имели только вдавлины в своих бортовых переборках; точно также осколки, пробившие борт и внутреннюю переборку внешней каюты, почти лишались своей силы".
"Японский огонь делал совершенно невозможным для людей пребывание вне брони, особенно наверху т. к. на кораблях, уцелевших после боя 14 мая, трудно было найти хоть одно живое место".
"Японские снаряды рвались на громадное число крупных и мелких осколков самого различного веса и величины, — вплоть до самых мельчайших, иногда и совершенно безопасных: в японском госпитале был один наш матрос, в которого попало более 120 осколков; некоторые из них не нуждались даже и в хирургическом извлечении".
"Кроме поражения людей, фугасные снаряды Японцев производили громадные зияющие пробоины в легком борту; площадь этих пробоин, полученных от 12-дюймового снаряда, достигала от 10 до 20 квадратных футов. Если есть порядочная зыбь, то даже и при высокой броне вода нахлестывается в палубы через эти пробоины; а разливаясь по палубе, вода попадает в бомбовые погреба, угольные ямы и т. д. Присутствие на палубах большого количества воды, попавшей через эти пробоины и могущей свободно переливаться с борта на борт, пагубно отражается на остойчивости корабля, если не принять мер для ее немедленного удаления с палубы. На таких плохо бронированных кораблях, как "Наварин", "Ослябя" или "Сисой Великий", подобные пробоины могли вести их прямо к гибели".
"При попадании 10-ти или 12-дюймового снаряда в мачту или трубу, снаряд мог свалить их. Можно вообразить себе, какова будет тяга у группы котлов при сбитой дымовой трубе, с перекрученными перегородками"…
"У хорошо бронированных кораблей разрушения по корпусу, причиняемые фугасными снарядами, бывали не столь существенны; a причиняемые ими пожары на наших броненосцах были не только грандиозны сами по себе, но и тяжело действовали на моральную сторону команды. — "Ну, Ваше Благородие, что у нас наверху!.. Ничего не осталось!.." говорит бывало кто-нибудь из команды, мельком увидав такое пожарище, когда жизненные части корабля были еще не тронуты нисколько"…
Наши офицеры, которые участвовали как в морском сражении 28 июля 1904 г. под П.-Артуром, так и в бою 14 мая 1905 г. под Цусимой, и которые счастливо остались в живых, уверяют, что, будто бы этих новых разрывных снарядов, действующих наподобие мин, в 1904 г. у Японцев еще не было. Снабдить такими новыми снарядами перед боем 14 мая они могли, по-видимому, пока только орудия крупных калибров в тех главных двух броненосных отрядах (12 судов), которые должны были нападать на наши броненосцы. Японские же отряды мелких крейсеров, вероятно, еще не все имели при себе такие снаряды, как убеждает в этом, напр., успешная борьба нашего крейсера "Дмитрий Донской" 15 мая 1905 г. с отрядом из шести легких японских крейсеров, которые, сами получив от "Донского" пожары, обратились в бегство, не причинив ему большого вреда.
Ядовитые, удушливые газы, развивающиеся при действии разрывных японских снарядов, производят страшные опустошения среди людей и делают помещение, куда они попали, зловредным на весьма продолжительное время, не поддаваясь проветриванию. Засвидетельствован такой факт, напр., что у нашего уцелевшего крейсера "Олег", около рубки которого в бою 14 мая разорвался снаряд, через сутки после боя все еще стоял весьма острый, удушливый запах, хотя окон в стеклах не было и дверь была открыта все время; а в ночь после боя зажженная свеча через полчаса погасла в этой открытой рубке, вследствие недостатка там кислорода в воздухе[177].
Вот как описывает свое впечатление один из уцелевших участников боя, бывший матрос А. Затертый, в его брошюре "Безумцы и бесплодные жертвы" (стр. 43):
"Снаряд разрывается на мельчайшие части, обдавая всех пламенем, пронзая осколками. Люди, словно подкошенная трава, падают друг на друга. Их окутывает облачко газов; сквозь него ничего нельзя видеть. Некоторое время все свалившиеся лежат неподвижно. В ушах слышится шум. Рассудок совершенно теряется; голова как бы деревенеет; все мысли замирают. Но это продолжается недолго. Мало-помалу один за другим люди приходят в себя; опомнившись, начинают вскакивать. Прежде всего каждый хватается за голову, как-будто стараясь скорее узнать, цела ли она; затем идет осмотр и ощупывание других частей своего тела. И что же? Оказывается, у всех что-нибудь да искалечено. Вон стоит Ш., раненый в лоб. Рядом с ним Н.; у него одна щека обагрена кровью. У телеграфа находился К, у него безобразно раздуло скулу. Дальномерщику В. осколком попало в голову и повредило череп; он потерял сознание и только крутил головой; далее Ш. оказался раненым в живот и плечо. Командир и его вестовщик смертельно ранены, оба силятся встать и не могут… Командиру попал в спину большой осколок и впился в нее так глубоко, что достать его без операции было немыслимо; а вестовщику его расшибло голову. Вокруг амбразуры у боевой рубки был поставлен железный карниз; он должен был служить для защиты людей от осколков; но его завернуло внутрь самой рубки, ударило им гальванера К. в шею и пробило ее до позвоночника, который обнажился"…