перед ее трудом, мужеством и безропотностью надо было прямо преклоняться. Механики стояли на 4 и на 5 вахт; но у них кроме этого были еще свои сверхурочные работы — чистка котлов, ремонт паровых шлюпок и др. И те, и другие перенесли этот тяжелый поход и добрались почти до Владивостока, где надеялись отдохнуть… В бою, когда машинные помещения и кочегарки заволакивались удушливым дымом шимозы и пожаров, когда гасло электричество, когда останавливались вентиляторы и температура поднималась, как и под тропиками — до 45–46 градусов, — и те, и другие умирали на своем посту, пережив превышающий наше представление ужас во время перевертывания корабля… Так, надо думать, погибли наши товарищи Быков, кн. Гагарин, Михайлов и Федюшин"…
ПОГРУЗКА УГЛЯ НА ЭСКАДРУ[242]. Погрузка угля на корабли в открытом море составляла славу нашего плавания. Вопрос о возможности таких погрузок в большом масштабе не был решен раньше нас никем[243].
"Погрузка угля у нас на эскадре была в высшей степени поучительна. Корабли, шедшие с Рожественским кругом Африки, имели в общем более 40 погрузок; и все они были осуществлены, пользуясь только своими людьми, пользуясь трудом экипажей. В конце концов это дело было поставлено на эскадре на должную высоту.
Часовая погрузка угля колебалась в зависимости от способа погрузки, в очень широких пределах, — от 45 до 100 tn в час. Главную задержку при погрузке составляла набивка угольных ям, — заторы в шахтах, заторы у их горловин и разгребание угля лопатами в самих угольных ямах. Некоторые угольные ямы были устроены очень неудачно; быстроты и удобства набивки их углем нельзя было достигнуть никакими средствами.
В быстроте погрузки большую роль играл "дух" экипажа. Если расписание было хорошо составлено, если команда видела, что офицеры горячо берутся за дело, а главное — если погрузкой распоряжался любимый командой и товарищами офицер, то работа шла весело, и дело всегда спорилось.
На "дух" офицеров при этой работе влияло иногда желание их указать старшему офицеру его место: когда распоряжается он сам, корабль грузит мало; а когда его нет, грузят вдвое…
А на некоторых судах бывало и наоборот; так было, напр., "там, где старший офицер был любим командой и умел подымать "дух" команды не начальнически и помимо офицеров, которые во время погрузки угля иногда прятались в каюты, а перед концом работы мазали себе лицо угольной пылью и появлялись на сцену"…
Разные команды грузили различно. Лучше всего работала на погрузках угля машинная команда. Хорошее расписание, разумная дисциплина, привычка и втянутость в разумную ответственную работу делали то, что из назначенного на работу числа лиц этой категории были на месте все 100 %. Хорошо грузили и комендоры, — тоже около 100 %. Хуже всего работала строевая команда. Отсутствие у нее строгой дисциплины, непривычка к правильной систематической работе были причиной того, что из всего состава, назначенного по расписанию, были на месте и работали каких-нибудь 25 %, а остальные разбегались по кораблю и спали.
Для характеристики отношений офицеров к делу можно привести здесь еще следующий случай, сведения о котором были получены мною только перед 2-м изданием книги:
"В Тихом океане во время погрузки угля один мичман с "Сисоя" был послан на катере — вести баркасы с углем с транспорта на броненосец; приведя баркасы, мичман решил идти пить чай; баркасы получили приказ подойти к борту броненосца, а мичман, никому ничего не сказав, спокойно ушел в каюту. В это время катер зацепило о борт "Сисоя" и перевернуло; по счастью, люди спаслись. Когда перепуганные вахтенные бросились докладывать об этом вахтенному начальнику, последний был очень удивлен тем, что он не знал о приходе баркасов; а командир немедленно постарался сложить всю вину на "неизбежные на море случайности". Адмирал же приказал дело расследовать и материальные убытки казны взыскать с виновных", о чем и был издан приказ с описанием всего случая. Но… дело не разбиралось.
На новых броненосцах были установлены различные "усовершенствованные приспособления" для автоматической передачи угольных мешков с "угольщика" на броненосец. Но все эти дорогие устройства оказались игрушечными. Полная негодность их для той цели, для которой их ставили, обнаружилась еще в военной гавани в Кронштадте. С помощью этих приспособлений удавалось грузить 10–12 tn угля в сутки, но броненосец типа "Бородино" сжигал на якоре около 25 tn, а на ходу не менее 100–120 tn в сутки. Принимать угля за раз приходилось иногда в походе до 1700 tn. Поэтому в походе обо всех этих дорогих игрушках пришлось забыть. Они мирно лежат теперь в Цусимском проливе… "
Уголь доставлялся эскадре гамбургской компанией. Она зафрахтовала для этого суда разных национальностей. Кроме того, эскадра постоянно имела еще при себе несколько своих транспортов с углем на тот случай, если бы что-нибудь помешало Немцам придти во-время к назначенному месту. Запасной уголь для эскадры имели "Анадырь", "Иртыш", "Кн. Горчаков" и пароходы Добровольного флота.
По качеству уголь был так называемый "кардиф"; происхождение его не всегда было английское. На переходе, до Мадагаскара особенно часто попадался уголь низкого качества. Он был с большой примесью графита, сильно спекался, заливал колосники, давал удушливый запах при чистке топок; и при всех усилиях кочегаров с этим углем не было никакой возможности сносно держать пар. Качества угля значительно менялись после каждой погрузки. Раза два пришлось топить и брикетами. Они давали очень длинное пламя, горели, как солома, и давали сильный налет на кипятильных трубках. Для отопления котлов во время хода брикеты не годились. После Мадагаскара уголь пошел лучше; да и мы, механики, стали умнее: на случай полного хода мы держали всегда в запасе уголь получше, заполняя им так называемые подвесные ямы.
Остается добавить, что погрузкой угля в открытом море Небогатов "перещеголял" Рожественского: его маленькие корабли отшвартовывались с угольщиками в океане, и погрузка производилась, как на якоре. He со всеми только кораблями можно это проделывать; другой может проколоть угольщику и борт, — пушками и приборами ограждения от мин".
ПЕРЕХОД БАЛТ.-ЦУСИМСКОЙ ЭСКАДРЫ ОТ ИСПАНИИ ДО ЯПОНИИ[244].
"Покинув испанский порт Виго, мы перестали получать на эскадре какие-либо известия из внешнего мира и начали свыкаться с мыслью, что при встрече с Японцами мы должны рассчитывать только на свои силы. В кают-компании как-то раз поднялись разговоры, а что будет, если, действительно, нашей эскадре придется одной встретиться с врагом в решительном бою. Один лейтенант, проявивший потом в бою редкую храбрость, доказывал нам тогда ясно, логично и убедительно, что Японцы в бою будут иметь безусловное превосходство над нами. Раньше об этом говорили мало и не так обстоятельно. Впечатление получилось поэтому неожиданное, очень сильное и удручающее. Решили в кают-компании не сравнивать наши силы с японскими, не гадать о результатах будущего боя, что, конечно, не должно было касаться разговоров о лучшем использовании своих сил для получения перевеса над врагом".
"В конце ноября откуда-то дошел до нас темный и тревожный слух, что в П.-Артуре очень неладно, что там начинается голод, что эскадра еще цела, но представляет собой лишь плавающие гробы. Слух этот исчез так же скоро, как и появился".
"Но вот стали видны силуэты гор Мадагаскара, голубые днем. Ласковы после недавнего шторма стали море и солнце; на всех повеяло бодростью и надеждой. Начались мечты о соединении с П.-Артурской эскадрой, о счастливых комбинациях наших сил, которые последуют от такого соединения. Но на первой же стоянке у Мадагаскара мы узнали, что П.-Артурские суда расстреливаются 11-дюймовыми японскими гаубицами. Передавали даже телеграмму из Токио: — "Вчера покончили с "Пересветом", сегодня расстреливаем "Ретвизан"… Впечатление было ужасное. Точно при нас сдирали кожу с живого человека. Все приуныли; за душу хватал всех не только зловещий смысл телеграммы, но и трагическая, бесславная кончина товарищей — не на море, а в гавани, откуда нельзя уйти, где нельзя спрятаться… Но вот германский "угольщик" подходит к правому борту для погрузки нам угля. Вот завели уже и швартовы, загромыхали паровые лебедки, высоко и звонко защелкали в ясном воздухе тележки Темперлея, загрохотал уголь в рукавах; началась наша страда; и о П.-Артурской эскадре мы на время забыли"…
"На Мадагаскаре к нам подошел догонявший нас отряд Добротворского. — "Семь броненосцев с "Нахимовым" и семь крейсеров с "Алмазом" — сила большая утешал нас в приказе адмирал, "неприятель не решится открыто напасть на нас"…
"Тут же стало доходить до нас "Новое Время" со статьями Кладо; стали говорить об эскадре Небогатова, о том, как полезно иметь в бою лишних одиннадцать 10-дюймовых орудий. Правда, некоторые тут же откровенно говорили, что посылаемые нам вдогонку суда — дрянь, что одного крупного снаряда будет достаточно, чтобы вывести любой из этих кораблей из строя; а другие успокоительно прибавляли к этому, что "одиннадцать 10-дюймовых все-таки не фунт изюма", и начинали мечтательный разговор о возможном выходе черноморского флота и присоединении к нам еще трех броненосцев и двух крейсеров"…
"Много мы шли, но много и стояли"…
Скорбный это был путь, неимоверно длинный, с постоянными задержками в ходе всей эскадры из-за крупных неисправностей в машинах и руле то у одного элемента эскадры, то у другого — с томительным поджиданием отряда крейсеров и транспортов в водах Мадагаскара в течение двух с половиной месяцев; — с еще более мучительным поджиданием отряда Небогатова в водах Аннама в течение целого месяца, где наши "союзники", строго соблюдая нейтралитет, перегоняли нашу эскадру из одной бухты в другую…