поворачивать их не могли; пушки были снабжены гальваническими трубками, но батареи были испорчены. Лейт. Курош обратил внимание суда на то, что "наши дальномеры были совершенно непригодны для определения больших расстояний".
Таково было состояние эскадры, отправленной для подкрепления адм. Рожественского. Все это не было тайной для морского министерства; и у него, следовательно, не могло быть ни малейшего сомнения относительно участи, которая ожидает эскадру в случае столкновения с японским флотом.
В качестве свидетеля вызван был в суд и вице-адмирал Рожественский. Председатель объявил суду, что он вызван по ходатайству защиты для дачи показаний, относящихся к вопросу о сдаче эскадры Небогатовым. Рожественский начинает свое выступление с заявления: "Мне помнится, что некоторые защитники хотят основываться на обвинениях, предъявленных мне. Совместно ли с этим намерением принятие мной присяги?" Председатель разъясняет Рожественскому, что на вопросы, которые клонятся к обвинению свидетеля, он не обязан отвечать". После этого Рожественский принимает присягу и дает свои ответы на вопросы целого ряда защитников. Эту часть допросов я передам здесь в виде сжатой выдержки из опубликованного официального "отчета". На вопросы о способах обучения, которые были приняты на эскадре, Рожественский отвечал: "Комендоров обучали стрелять на 25–30 кабельтов., но так, что из тысячи комендоров 50 стреляли сами, а остальные смотрели как другие стреляют; стреляли не только учебными снарядами, но и боевыми, только в очень ограниченном числе". Соблюдалась экономия.
На вопросы прис. пов. Карабчевского об отряде Небогатова Рожественский высказался так: как только прибыл на о-в Мадагаскар, я узнал, что придет на помощь эскадре еще отряд Небогатова; принужден был его ждать; помощь от него была надежная, но вопрос, когда она пришла; если бы идти раньше, хотя и с меньшим числом судов, то мы были бы совершенно в ином положении, чем когда мы пошли позже с большим числом судов; тогда японский флот не успел бы еще придти в порядок; броненосцы отряда Небогатова были столь же приличны, как и "Наварин", "Сисой", "Нахимов" во 2-м отряде; у них были очень хорошие орудия, современные 10-дюймовые, хотя несколько слабее орудий последнего образца, не особенно скорострельные, но все-таки имеющие большие преимущества перед 8-дюймовыми орудиями японских крейсеров и броненосцев; на "Николае 1-м" были еще орудия крупные, 12-дюймовые, устаревшей системы; те стреляли тихо, но здесь речь идет не о них, a о 10-дюймовых новых[310], но вот рулевой привод на "Николае" портился в походе раз пятьдесят…
По вопросу о курсе эскадры: "14-го числа курс менялся два раза и последний был NO 23°, к средине Корейского пролива. Было ли в моих приказах от 10 мая указание, что ближайшей целью движения эскадры должен быть Владивосток, не помню; но всякий знал, что мы идем именно во Владивосток, и никуда в другое место идти не можем".
По вопросу о том, когда именно Рожественским был покинут "Суворов", "он точно установить не может, но думает, что это было около 5 ч. 30 мин".
Прис. повер. Маргулиес. Было Вами дано какое-нибудь распоряжение о передаче командования эскадрой после того, как Вас, больного, перенесли на миноносец, или же Вы считали себя еще командующим эскадрой? — Вице-адм. Рожественский. Когда я был в бессознательном состоянии?.. — Маргулиес. Я и хочу это установить. Я прошу Вас сказать, могли ли Вы командовать в это время? — Рожественский. Я полагаю, что как только получилась возможность передать командование, это и было сделано. — Маргулиес. Впоследствии Вы не узнали, как это было передано? — Рожественский. Тотчас по пересадке штаба со мной на миноносец, сигналом было дано знать о передаче командования адм. Небогатову. — Маргулиес. Это сообщил миноносец? — Рожественский. Кто сообщил, в точности сказать трудно, почти все суда эскадры репетовали этот сигнал, в том числе и суда отряда Небогатова, хотя может быть "Николай І-й" и не отрепетовал его. По выяснившимся впоследствии данным, сигнал был передан еще одним из транспортных судов и миноносцем, специально посланным подтвердить его на словах и указать курс, которому надо следовать. — Маргулиес. He предполагалось ли по первоначальным Вашим распоряжениям, что в случае Вашей пересадки и флаг Ваш будет перенесен на миноносец? — Рожественский. Да, предполагалось.
По вопросу о дисциплинарных отношениях Рожественский отвечал прис. пов. Адамову, что в служебной сфере он требовал беспрекословного, безусловного подчинения его воле; никакого протеста, никакой анархии он не допустил бы, даже если бы приказ был неправилен; отвечать за него должен тогда начальник, a не подчиненный, который исполняет приказ. "У меня не было таких подчиненных, которые не исполняли бы приказаний".
Прис. пов. Коровиченко. Если бы Вы пришли к выводу, что Вам, во избежание бесполезного кровопролития, надлежит сдать эскадру и подняли бы об этом сигнал, считали бы Вы этот сигнал обязательным для командиров отдельных судов или нет? — Рожественский. Считал бы.
Прокурор. Вам, свидетель, известно, что по смыслу закона подчиненные не только не обязаны, но не имеют права исполнять таких приказаний, коими предписывается им нарушить присягу и верность службы, или совершить деяние явно преступное; если бы Вы отдали такое именно приказание, если бы подчиненные видели, сознавали незаконность Вашего приказания, обязаны ли они были повиноваться Вам, или должны были следовать воле законодателя? — Рожественский. Они обязаны были исполнять мое приказание, т. к. подчиненные не могут надлежащим образом оценить всех соображений начальника. — Прокурор. Это Ваше личное мнение? — Рожественский. Да. — Прис. пов. Адамов. Приказание может казаться незаконным, а в действительности быть вполне законным; г-н прокурор поставил вопрос так, как будто бы приказание адм. Небогатова противоречило закону; я же стараюсь доказать противное. — Рожественский. Позвольте задать вопрос г-ну прокурору. Если бы, напр., при отступлении под Лаояном, воинские части отказались отступать; они, по мнению г-на прокурора, поступили бы правильно? Отступление могло ведь входить в дальнейшие планы главнокомандующего, а подчиненным оно могло казаться незаконным?…..
Молчание… Председатель. Ответа на Ваш вопрос не будет.
Прис. пов. Адамов. He говорили-ли Вы, что русский народ ждет, что суд не только не разрушит своим приговором дисциплины, но и покажет, что нельзя карать людей невинных, лишь исполнивших приказ начальника? — Рожественский. Да, я это говорил. — Адамов. Прошу удержать в памяти знаменательные слова адмирала, доказывающие, что офицеры посажены на скамью подсудимых по одному недоразумению.
Прис. пов. Аронсон. Если бы Вы отдали приказание отступить или сдаться, но нашелся бы один мужественный офицер, который, вопреки Вашему приказанию, стал бы увлекать команду не повиноваться Вам. Как бы Вы поступили в таком случае? — Рожественский. Я бы его застрелил…
Капитан 1-го ранга Лишин подробно выясняет на суде инвалидность бр. "Апраксин". Года за три до Цусимского боя этот корабль "во время плаваний во льдах помял себе носовую часть и сильно ее ослабил; затем он долго сидел на мели Гогланда и расшатал себе весь корпус; носовая башня была сдвинута с места, да так и осталась кривой. Корабль тек всей верхней палубой, которая не менялась, несмотря на то, что об этом просили много раз. В Бискайском заливе в течение целых шести дней корабль был наполовину наполнен водой, даже в офицерских каютах. Башни уходили под воду почти целиком. Пришли в Суду, и 6 дней чинили корабль собственными средствами, чеканили стыки листов и заклепки, которые текли; а где нельзя было чеканить, заливали цементом… В бою 14 мая от сотрясения при выстрелах из своих орудий и от разрыва японских снарядов, которые падали близ борта, швы корабля и все заклепки сдали, броня совершенно отошла от борта… Все время на всех палубах стояла вода. После сдачи 15 мая корабль был настолько плох, что по прибытии в Сасебо почти тонул, и Японцы поторопились ввести его в док". А Рожественский и его также считал в числе "приличных" броненосцев.
Подобную же характеристику инвалидности и бр. "Сенявин" пришлось выслушать суду от старшего офицера этого корабля. "Перед выходом производили пробную стрельбу залпами из башен, поэтому вся палуба в пазах разошлась, и болты сдали. Жилая палуба очутилась в воде, а спускать воду было некуда… Надо было выкачивать воду ведрами. Люди шли неохотно на эту работу; приводили их за шиворот… Только придя к Скагену, законопатили и заделали палубу. А там опять началась свежая погода. На крупной зыби размахи "Сенявина" доходили до 25–28°; были и такие моменты, когда броненосец лежал на боку… Руль был неисправен еще и в Либаве, а в пути испортилась рулевая машина, пришлось переходить на ручное управление. По счастью в пути не было настоящего шторма; его наши старые броненосцы не выдержали бы… Но и без этого на корабле не было ни одной вещи сухой, везде вода… He доходя до Скагена, пришлось стать в море на якорь; но заложить кат никто из матросов не решался, — "утонешь"; баковый лейтенант, перенесший перед этим простудную болезнь, должен был лезть сам; при этом он окунулся в холодную воду"… И эту старую "калошу" на официальном языке тоже называют приличным броненосцем.
При одном посещении "Апраксина" в Либаве во время его ремонта и снаряжения контр-адм. Ирецким командир сделал ему представление о том, что старая палуба у броненосца течет и что следовало бы ее сменить. Ответом на это было только грубое непечатное ругательство и упрек: — "Вам бы все отстаиваться" (показание мичм. Тивяшева).
Для выяснения вопроса о быстроте спуска шлюпок и катеров на воду с корабля, который шел не на шлюпочное учение, а в бой, старший офицер с "Сенявина" сделал объяснение всей этой операции и дал подробный подсчет минимального времени, необходимого на это. По его данным надо было на эту работу употребить на "Сенявине" никак