бля допустима лишь в самых крайних случаях. При полной невозможности оказать врагу сопротивление следует искать спасения команды на берегу или в шлюпках. С точки зрения закона, при обсуждении вопроса об ответственности командира за сдачу не важно поэтому знать, дурен ли или хорош был данный корабль в боевом отношении, отвечал ли он требованиям современной техники, был ли надлежащим образом снабжен, имел ли хорошо обученную команду и т. д. С точки зрения закона должно лишь знать, в каком состоянии находился данный корабль непосредственно перед сдачей. В сколь бы ужасные, безвыходные условия ни был поставлен командир корабля, он обязан оказать врагу сопротивление, раз не все средства обороны истощены; и сдать корабль, имея возможность искать спасения команды на берегу или в шлюпках, он уже во всяком случае права не имеет.
Но настоящему делу Верховным Вождем флота преданы суду не только бывший адм. Небогатов и командиры сдавшихся судов, но и все офицеры, на этих судах находившиеся. Освобождены от суда только те лица, которые, по мнению следственной комиссии, были тяжко ранены и никакого участия в деле принимать поэтому не могли. По делу о сдаче миноносца "Бедовый" особое присутствие кронштадт. военно-моск. суда, а засим и главный военно-морской суд признали, что за сдачу корабля при известных условиях могут отвечать не только флагманы, начальники отряда и командиры, но и другие офицеры. Когда незаконная сдача состоялась по предварительному на то соглашению командира и офицеров, как это было при сдаче миноносца "Бедовый", когда преступный характер действий офицеров стоит таким образом вне сомнений, тогда к виновным в соглашении на сдачу бесспорно может быть применена ст. 279 в.-м. у. Если сдача произошла без предварительного на то соглашения адмирала и командиров с офицерами, как это было на всех почти судах отряда Небогатова, то обвинение по указанной 279 ст. в.-м. у. может быть предъявлено лишь тем из офицеров, кои сознавали или не могли не сознавать незаконности сдачи и того, что своими действиями или непротивлением они способствуют осуществлению таковой незаконной сдачи. Вне этих условий, сколь бы предосудительно поведение офицеров не было, они по суду отвечать не могут. Но офицер, исполнивший приказание начальника, направленное к осуществлению незаконной сдачи и тем превысивший предоставленную ему по закону власть, а равно и офицер, не оказавший такой сдаче противодействия, должны отвечать, как участники или попустители преступления, что предусмотрено ст. 279 в.-м. у… если только они сознавали или не могли не сознавать, что своей деятельностью они способствовали осуществлению незаконной сдачи.
Я позволю себе остановиться несколько подробнее на значении приказаний начальника и на тех способах, которыми подчиненный может протестовать против явно незаконных действий начальства. Вопрос о влиянии приказа начальника на ответственность подчиненного за деяния, совершенные во исполнение приказа, один из труднейших вопросов военно-уголовного права. Он разрешался в различные эпохи и в отдельных законодательствах далеко не одинаково. Повиновение признавалось всегда жизненным началом войска, но слепым, безотчетным это повиновение быть не должно. Каждый воин обязан направлять свою деятельность только к таким целям, которые указаны Верховным Вождем в Его повелениях и законах. Воин должен подчиняться не личной воле начальника, а воле Верховного Вождя, выраженной через посредство начальника. Приказание начальника воли законодателя отменять не может. Полное, безотчетное подчинение воле начальника было бы рабством, ничего общего с воинской дисциплиной не имеющим.
Раз сдача корабля происходит без созыва совета офицеров и в условиях 354 ст. морск. уст., - приказание об этой сдаче есть преступление и исполняемо быть не должно. С момента же спуска флага флагманом он более не начальник. Еще Наполеон I сказал о генерале, сдавшемся по приказанию другого, также сдавшегося: "он, очевидно, спутал понятие о воинской дисциплине: пленник не может приказывать и кто исполнит его приказание — изменник". Что было делать младшим офицерам адм. Небогатова? Морской уст. (ст. 14) дает возможность каждому принять на свою ответственность какую-либо особую меру, необходимость которой в видах государственной пользы предоставляется доказать потом. И не в забитости офицеров дело, а в слабом сознании у них чувства долга.
К этой сдаче эскадры многие офицеры являются лишь "прикосновенными" — понятие, хорошо разработанное нашей военно-юридической практикой. Каждый случай повреждения или крушения военного судна подлежит суду, причем часто случается, что вполне безукоризненные офицеры только при помощи суда получают возможность доказать правильность своих распоряжений и выйти из суда не только оправданными, но и "вознесенными по службе".
Несомненно этими соображениями руководствовался Верховный Вождь флота, предавая суду всех офицеров эскадры. От суда теперь ждут не обвинения во что бы то ни стало, а всестороннего и справедливого расследования, которое бы сняло тень с тех, кто свято исполнил свой долг, и дало нашему подрастающему поколению моряков напутственный руководящий взгляд в их будущей деятельности.
Переходя от соображений общих к фактическим давным, обвинитель допустил в качестве предположения все, что установить домогалась на следствие защита: все преимущества Японцев. Могли ли наши суда быть признаны неспособными нанести какой-либо вред неприятелю, можно ли было им спасать команду в шлюпках? В смысле расстояния орудия наши в момент сдачи были дееспособны, тем более, что неприятель шел на нашу эскадру; снаряды были даже на избитом "Орле". Спасательные средства и шлюпки были, море было спокойно, времени для пересадки людей со всех кораблей на один было достаточно. Быть может всех людей не удалось бы спасти, но тогда ведь каждый корабль, застигнутый в море, не истощив средств борьбы, вправе сдаться!
После разгрома 14 мая, бывшего на глазах у адм. Небогатова, последний мог думать, что его догонят Японцы, и имел время приготовиться к затоплению, если уже сознавал безнадежность боя, тем более, что ему это предлагали.
Предусмотрительный и опытный адмирал не позаботился узнать даже о судьбе других русских судов и "большой дорогой" дал полный ход броненосцу, на котором шел сам, не справляясь, поспевают ли за ним подбитые.
Мысль о сдаче зародилась и осуществилась на "Николае I", сигнал которого адмирал не считал обязательным для других судов, как написал сам адмирал в своем первоначальном показании.
Но на суде он показал обратное. Почему? Можно догадываться, что адм. Небогатов не думал о спасении 2000 человек, как теперь стараются доказать: на "Николае" команды было гораздо меньше… Если бы человеколюбие играло столь значительную роль в решении адм. Небогатова, то он не думал бы о спасении людей в течение ночи, когда он не мог не предполагать, что его догоняют Японцы. Тогда он наконец решительно и смело сдал бы весь свой отряд; он ведь утверждал, что сдал только свой броненосец. Как смотрел он на свое деяние? "Мне честь, мне и позор!" — говорил он команде. Он знал, что совершает преступление. Объяснить его поведение можно лишь так: истомленный нравственно и физически, адм. Небогатов, подготовленный малодушным докладом командира "Николая I" Смирнова, поддался охватившему его ужасу и приказал поднять роковой сигнал.
Из четырех сдавшихся кораблей один "Орел" мог бы быть сочтен находящимся в условиях, допускающих сдачу (354 ст, морск. уст.), если бы он был один, но он мог также пересадить людей на другие корабли и затопиться (что также предлагал мичман Сакеллари командовавшему броненосцем кап. 2 ранга Шведе).
Сколько славных геройских подвигов померкло и забыто из-за роковой сдачи! Немало матерей и отцов, потерявших сыновей, которые свято выполнили свой долг на войне, проклинают тот день и час, когда адм. Небогатовым было принято его человеколюбивое решение. Нельзя поверить, чтобы нашлось много матерей, которые радовались бы спасению их сыновей на З-й эскадре; русская женщина сильна духом; веления долга и чести она чтит свято… Целесообразная, быть может, с гражданской точки зрения, сдача адмирала Небогатова с точки зрения военной преступна. Инициатором сдачи был командир брон. "Николай 1" кап. I ранга Смирнов, сам признавший, что за сдачу он должен отвечать, так как по его словам, "не будь сдача решена, офицеры и команда с готовностью пожертвовали бы жизнью". Командиру "Сенявина" кап. I ранга Григорьеву все напоминают о его долге; позорной сдачи у него на броненосце никто не хотел; но слабовольный вообще командир на этот раз настоял на своем, приказал сдаться; из плена он неудачно пытался донести, что сдача произошла с согласия офицеров. Это достаточно характеризует г. Григорьева.
Подсудимые Небогатов, Смирнов, Григорьев являются безусловно виновными.
Командовавший броненосцем "Орел" кап. 2 ранга Шведе не мог не видеть, что приказ адмирала преступен, и тем не менее он принял его. Совета офицеров кап. Шведе не собрал. Конечно он виновен, но нельзя не признать, что "Орел" находился в условиях неизмеримо худших, чем другие броненосцы.
Из остальных офицеров, обвиняемых за соучастие в сдаче, первенствующее место принадлежит офицерам флота, а следующее офицерам корпусов. Из первых имеются основания к предъявлению обвинения лишь следующим офицерам: 1) кап. 2-го ранга Кроссу (начальник штаба); 2) лейт. Глазову (флаг-оф. адмирала); 3) лейт. Хоментовскому (минный оф. "Николая I") кап, 2-го ранга Артшвагер (ст. оф. "Сенявина").
Некоторые еще менее значительные данные имеются для предъявления обвинения к пяти офицерам (лейт. Северин, Сергеев, кап. 2-го ранга Ведерников, лейт. Макаров и Фридовский). Эти, не содействуя сдаче, по-видимому на нее согласились.
Остальные офицеры, по мнению прокурора, не могут быть обвиняемы в соучастии в сдаче.
Приговор суда, по заключительным словам прокурора, не только решит участь подсудимых, но и покажет, вправе ли воин, прикрываясь принципами человеколюбия, отступать малодушно от тех начал, что всегда считались жизненными принципами войска.