Но в работах по «Алмазу» выявился существенный недостаток. Плохо шли дела с разработкой бортовых систем. Корпуса были уже изготовлены, а бортовых систем и оборудования еще не имелось. С этой стороны предпочтительнее выглядело королевское ОКБ. Для орбитальной станции оно могло использовать почти всю бортовую аппаратуру, агрегаты и двигатели с «Союза». Но Мишин колебался. Такая программа почему-то казалась ему не серьезной, слишком мелкой работой.
В отсутствие главного конструктора, с согласия его заместителя Чертока, начальник проектного отдела Феоктистов обратился в начале декабря к оборонному секретарю ЦК партии Устинову с просьбой принять его по вопросу создания орбитальной станции. Вечером 5 декабря Дмитрий Федорович принял Феоктистова.
Константин Петрович хорошо продумал свои предложения:
— Есть возможность, Дмитрий Федорович, в пределах одного года создать работоспособную орбитальную станцию. Технические возможности для этого сегодня, по-моему, имеются.
— Как это мыслится практически, Константин Петрович? — Устинов положил перед собой лист бумаги, приготовился записывать основные мысли ведущего конструктора.
— Базой для ее создания должны послужить работы нашего и челомеевского КБ, — уверенно сказал Феоктистов. — Я предлагаю взять за основу бортовые системы, двигательную установку, солнечные батареи и стыковочный узел нашего «Союза» и цилиндрическую часть корпуса от «Алмаза» Владимира Николаевича. Потребуются минимальные доработки, в частности, по стыковочному узлу и, возможно, по системе регенерации.
Устинов записал на листе три слова: «Союз» плюс «Алмаз» и тут же поручил помощнику Илларионову пригласить на Старую площадь Смирнова, Келдыша и Афанасьева. Помощник перешел к столу с телефонами, а Дмитрий Федорович продолжил важный разговор с проектантом:
— У тебя есть эскизная проработка станции, Константин Петрович? Она согласована с Челомеем?
— Нет, Дмитрий Федорович, ни то, ни другое еще не сделано. Я не уверен, что наш главный конструктор поддержит мою идею.
— Мишина мы уломаем, если с этим предложением согласятся производственники и Академия наук. Но как в общих чертах мыслится доработка стыковочного узла?
— Стыковочный узел должен позволить прямой переход экипажа из корабля на станцию, — с ходу заявил Феоктистов. — Никаких сложных переходов через открытый космос.
— Что ж, по-моему, правильное решение, — поддержал проектанта оборонный секретарь ЦК партии…
Дискуссия продолжалась до позднего вечера. Прибывшие вскоре председатель Военно-промышленной комиссии Смирнов, президент Академии наук Келдыш и ракетный министр Афанасьев тоже в конце концов согласились с идеей Константина Петровича о создании долговременной орбитальной станции.
Помог «Союз». После полета Берегового прошел совсем небольшой накопительный срок, разразившийся в шестьдесят девятом подлинным штурмом околоземного пространства. Пилотируемые старты многоместных кораблей следовали один за другим. И каждый из них, словно в память о Сергее Павловиче, обязательно нес в себе важную изюминку новизны. Всего за год набралось пять таких стартов. Ни в один год до того не происходило столько. Умный «Союз» вполне оправдывал надежды своих творцов.
Все больше испытателей ракетной техники стартовало в космическое пространство. Командиром «Союза-4» стал Владимир Шаталов. Он взлетел на орбиту 14 января. Вслед, через сутки, стартовал «Союз-5», на борту которого было трое — Волынов, Елисеев и Хрунов. Два пилотируемых корабля встречались на орбите, впервые состыковывались, образуя единый комплекс. Елисеев и Хрунов через открытый космос перешли в «Союз-4» и в нем, вместе с Шаталовым, возвратились на Землю. Волынов, после отстыковки от «Союза-4», совершил спуск один.
В октябре — фейерверк стартов. Один за другим, начиная с 11 числа, через сутки уходят на орбиту: «Союз-6» с Шониным и Кубасовым на борту; «Союз-7» — с Филипченко, Волковым и Горбатко; «Союз-8» — с Шаталовым и Елисеевым. В течение трех суток корабли совершали совместный групповой полет. Во время него Валерий Кубасов провел уникальный эксперимент по сварке различных материалов в условиях космоса и невесомости. Это был первый технологический эксперимент на околоземной орбите!
Очередной «Союз-9» с Николаевым и Севастьяновым на борту стартовал 1 июня семидесятого, но летал значительно дольше предыдущих, почти три недели. Дорога к орбитальной станции была открыта. «Союзы» еще продолжали свою космическую вахту, но на подходе был уже новый корабль, «Салют», ставший в дальнейшем основой долговременной орбитальной станции.
Почти полтора года продолжались доработки Н-1. На рассвете 3 июля семидесятого состоялся второй старт. Ракета оторвалась от пусковой площадки, поднялась на сто метров, и тут последовал взрыв одного из боковых двигателей. Система «Корд» отключила двигательную установку первой ступени. Носитель рухнул на пусковую площадку, разворотив стартовый комплекс.
Такой «кучности стрельбы», что выдалась Шаталову и Елисееву, до них не переживал ни один космонавт Центра подготовки: за два с половиной года — три успешных космических старта! На «Союзе-10», как бы дублером Елисеева, взлетел инженер-исследователь Рукавишников. Чтобы заслужить право на полет с профессионалами, Николаю потребовались исключительные человеческие и деловые качества.
Рукавишникова отличали: эмоционально-волевая устойчивость, ясный аналитический ум, прекрасное знание электроники, физическая выносливость, способность мгновенно реагировать на сиюминутное изменение полетной обстановки. Такие изменения в космосе — не редкость. Они предсказуемы.
Незадолго до старта «Союза-10» первенец в семье Рукавишниковых, тоже Николай Николаевич, обратился к отцу с вопросом:
— Папа, а ты смог бы быть космонавтом?
— Наверное, смог бы, — уклончиво ответил отец.
— Ну, тогда стань им! — продолжил диалог сынишка. — Когда я вырасту, то обязательно полечу к звездам, как Юрий Гагарин!
Откуда было знать парнишке, что его отец уже готовится в Звездном к своему первому космическому старту, чтобы в невесомости, на околоземной орбите испытать новейшие физические приборы. Но самое главное, экипажу предстояло испытать системы поиска, сближения и сцепки их корабля с орбитальной станцией «Салют». От этого полета зависело выполнение большой и сложной программы космических исследований. Дружный экипаж успешно справился со сложной задачей.
Через год с небольшим, в конце июля семьдесят первого, — третий старт. Во избежание повторного разгрома пускового комплекса, баллистики предусмотрели «заваливание ракеты» по тонгажу в самом начале полета. Но последовал новый качественный сбой — с девятой секунды началось вращение носителя вокруг продольной оси. Когда угол поворота превысил десять градусов, автоматика отключила двигательную установку.
Новые доработки затянулись аж на полтора года. Проверки бортовых систем следовали одна за другой, стали бесконечными. Дефектные узлы и детали безжалостно заменялись новыми, многократно проверенными на работоспособность.
Но и четвертый пуск 23 декабря семьдесят второго не привел к успеху. На сто седьмой секунде полета начались продольные колебания ракеты с возрастающей амплитудой… Двигательной установке первой ступени оставалось отработать еще сорок три секунды… Превысив прочностные характеристики, металлическая громадина начала разрушаться. Многочисленные повреждения трубопроводов и самих топливных баков привели к сильному пожару и взрыву конструкции.
Это был конец для Н-1… Прислушавшись к рекомендациям головного института, Кузнецов приступил к модернизации двигателя, оценив все преимущества многоразовой конструкции. В течение года был изготовлен и прошел огневую проверку первый отечественный ЖРД фактически в многоразовом исполнении. К пятому пуску все двигатели были доведены. В необходимости такой же модернизации ступеней убедить главного конструктора Мишина не удалось. Исчерпав кредит доверия после четырех аварийных пусков, правительство закрыло «Лунный проект».
Юрий стремился жить активно. Строил смелые жизненные планы. Время для него летело стремительно. После гибели Комарова пилотируемых полетов не было, но Юрий упорно готовился к своему, очередному, он ведь являлся дублером у Владимира. На другой день после защиты дипломного проекта в инженерной академии имени Жуковского, 18 февраля, Гагарин, выступая перед коллективом сотрудников газеты «Известия», на вопрос: «Когда вы снова полетите в космос?», ответил: «Обязательно полечу! Я не мыслю себе жизни без авиации, без полетов, без космоса!» Это была правда.
На рассвете 2 марта, как член Государственной комиссии, Юрий улетел на Байконур для участия в запуске автоматических «Зондов». Он поднялся в салон транспортника, поздоровался с экипажем, попросил разрешения у командира о занятии правого пилотского кресла. Надевая шлемофон и поудобнее усаживаясь на место второго летчика, Гагарин, с блеском в глазах, сказал:
— Как прекрасна наша профессия! Хочу летать и летать. Вернусь с космодрома — буду много летать. Разрешение получено!
С утра 6 марта у Юрия — особая работа. Он прихватил на космодром верстку книги «Психология и космос», написанную совместно с профессором Лебедевым. Это было, по существу, первое в мире исследование, соединившее в себе взгляды на актуальную проблему космонавта и ученого. Юрий пообещал вернуть верстку в издательство «Молодая Гвардия» в конце месяца и старался сдержать слово, используя каждое «окно» в работе.
Конец первой декады марта у Гагарина всегда был в особом почете. Как-никак женский праздник и рядом его день рождения. Он позвонил в Звездный, поговорил с дочерьми, потом с Валюшей, которая находилась в это время в больнице. Ближе к полудню отправил телеграммы матери и сестре в Гжатск. Прямо с почты позвонил в Звездный и поздравил с праздником Валентину Терешкову, первого коллегу из женской группы, которую с первого знакомства особо опекал Главный конструктор.