– Она приезжала ко мне в усадьбу. Она хотела рассказать мне о твоей судьбе, но к этому времени у нас успела побывать твоя подруга Мира, и мы уже знали, где ты. Пророк Айно через Дину просил передать мне, что с тобой все будет в порядке и мы тебя скоро увидим, а в дальнейшем тебе предстоит какой-то особенный, светлый и добрый путь. Ты знаешь, о чем он говорил?
– Догадываюсь.
– И что же это за путь, моя Кассандра?
– Пока еще не могу сказать, бабушка. Но уверяю, тебе понравится то, что я задумала.
– Ну-ну, фантазерка ты моя! Помни только, Кассандра ты моя, что никто не пророк самому себе. А вместо размышлений о будущих подвигах ты бы лучше поисповедалась у отца Александра и, благословись, причастилась Святых Христовых Тайн. Ты с детства не причащалась. Забыла уж, как это бывает?
– Не забыла, бабушка. Вернее, вспомнила. Сразу же, как только выжгла печать, так и вспомнила. Но я еще не готова причащаться, я пока недостойна…
– Начинается! Когда люди надолго лишаются таинств, у всех всегда одни и те же разговоры – потом! Неужели ты думаешь, человек может сам приготовиться к такому таинству и быть его достойным? Откуда такое самомнение? Мы причащаемся не по готовности и достоинству, а по великой милости Божией. Ты сделай сколько можешь, но старайся изо всех своих духовных сил приготовиться, а уж Господь Сам восполнит недостающее. Отправляйся к отцу Александру! - И я отправилась.
– Благой замысел, помоги тебе Господь его исполнить, – сказал отец Александр. – Тебе, Кассандра, надо исповедаться за всю жизнь, с самого детства, с тех пор, как ты причащалась в последний раз. Вот эту неделю поговей, мы с тобой еще несколько раз побеседуем, а потом – исповедь и причастие,
– Благословите, батюшка! – вполне грамотно ответила я и подошли под благословение.
Перед причастием я просила прощения у всех, в первую очередь, конечно, у бабушки – было за что, набралось за всю-то мою жизнь. Попросила прощения и у матушки Руфины, хотя епитимьи за старое я уже исполнила. Просила прощения у матери Евдокии за свое когдатошнее раздражение:
– Бог простит, Сандра! Да кто ж об этом помнит? И вы ведь просили прощения тогда сразу, по-монашески – до захода солнца, – засмеялась она.
– А как высчитаете, мать Евдокия, у меня и характере есть хоть что-то пригодное для монашества?
– Есть.
– Например?
– Жажда истины и отвага. И хватит с вас, а то возгордитесь.
– Вы думаете, я могла бы стать монахиней?
– А уж это знает один только Господь. Но с чего это вы о монашестве задумались.
Я не ответила, смутилась и пошла просить прощения дальше. Я обошла сестер и матерей, все они ласково и серьезно говорили мне: «Бог простит!» – и желали хорошо исповедаться.
Потом наступило самое трудное – я должна была просить прощения у Леонардо. Я сказала ему, что мне надо с ним поговорить, и мы условились встретиться на берегу озера в субботу, рано утром, когда все уйдут в церковь.
Я встала со звоном колокола и уже через четверть часа пришла на берег, кутаясь в теплый бабушкин платок – по утрам в долине было прохладно. Леонардо уже ждал меня на скамейке возле дяди Лешиной коптильни. Я подошла и села рядом. Мы помолчали. Пахло водой, дымком и копченой рыбой.
– Что же ты мне хотела сказать, кара Сандра? – спросил Леонардо.
– Я завтра в первый раз буду причащаться. Я всю неделю готовлюсь и у всех прошу прощения.
– А я удивлялся, что ты как-то избегаешь меня. Оказывается, это из-за твоей бурной духовной жизни.
– Да, из-за нее тоже. А вообще, я хочу сказать тебе, Леонардо, что я решила остаться тут, в этой долине.
– Я тоже об этом думал. В общине прекрасные люди, можно выстроить себе дом…
– Леонардо! Я не в общине хочу остаться и не с тобой. Я хочу стать монахиней, уйти в монастырь. Я очень давно об этом мечтаю, еще с тех пор, как на монастырском острове читала Феофана Затворника.
– Вот как… С бабушкой ты уже на эту тему говорила?
– Еще нет, но обязательно буду: я ведь у нее должна брать благословение.
– А у меня, значит, нет…
– А ты бы меня благословил?
– Ты всё знаешь, Сандра, поэтому не кокетничай. Ты пришла просить у меня прощения? Вот и проси.
– А ты меня простишь?
– А я подумаю. В чем же ты передо мной провинилась, кара Сандра?
– Ну… В том, что ты меня любишь. Я ведь знаю, что это так.
– Предположим. Ну а в чем же тут твоя вина?
– Моя вина в том, что иногда я вела себя с тобой так, как будто я тоже тебя люблю.
– Так…
Мы оба замолчали, глядя на розовые ледники. Над зубчатыми вершинами гор появился краешек солнца, и воздух над озером, еще по-утреннему полный влаги, просветлел и засверкал. Откуда-то прилетели чайки и начали носиться над водой, купаясь в утреннем свете.
– А я хотел жить здесь, в общине, с тобой, с бабушкой и с нашими детьми, Сандра. Но я не стану конкурировать с таким женихом, которого ты для себя выбрала. Это не получится.
– Но в общине есть хорошие незамужние девушки. Ты мог бы…
– Нет, кара Сандра. Этого не будет. Я просто уеду обратно в Мерано и буду там жить один.
– А чем ты будешь заниматься, Леонардо? Неужели опять засядешь за персоник и уйдешь в Реальность?
– Конечно, нет! В мире еще остались настоящие христиане, не все ушли в горы. Я их найду с помощью Миры, а дальше видно будет. Может быть, найду возможность снова заниматься макаронами. Обо мне ты не беспокойся, пожалуйста. Я буду иногда сюда приезжать – к тебе и к бабушке, – он поднялся со скамьи и поглядел на озеро. – Как хороши чайки на рассвете, правда?
– Да, правда… А ты на меня не сердишься, мио Леонардо? У нас с тобой все в порядке, мы друзья? Ты меня простил?
– Конечно, кара Сандра. Я тебя простил. Спокойно готовься к исповеди и причащайся. Я рад, что завтра буду прислуживать в алтаре. И помни: со мной у тебя всегда все будет в порядке, тебе ни о чем не надо беспокоиться. Сегодня тем более. Иди в церковь!
Я ушла, оглядываясь. А Леонардо смотрел на чаек и на меня ни разу не оглянулся,
До воскресенья я уже больше ни о чем не думала, только молилась и молилась, одна и с бабушкой. С нею вместе мы читали огромнейшее Правило к причащению, в котором каждое, ну буквально каждое слово было про меня!
На литургию я шла как во сне, меня шатало от страха, от волнения и немного от голода, ведь я всю эту неделю ничего не ела и почти не пила. Пока не запели Херувимскую, я ужасно себя чувствовала, и в какой-то момент на меня напал такой страх, что я чуть не убежала из церкви, а потом вдруг что-то переменилось, меня будто ангелы приподняли на руках, и дальше всю литургию я мыслью и душой летела, как птичка, и долетела до счастливого мгновения: я подошла к Чаше со всеми причастниками и после стольких лет снова приняла Тело и Кровь Христовы. Когда, выслушав благодарственные молитвы, я вышла из церкви, ко мне первой с поздравлениями подошла бабушка, а потом матушка Руфина и Леонардо, уже успевший снять свой белый стихарь. За ними все сестры, общинники, Лара и дядя Леша с дочкой на руках – все радовались за меня и поздравляли. Я едва их всех слышала. Потом я долго ходила одна по берегу, прислушиваясь к тому, что происходило во мне, и молясь: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, слава Тебе!».
Только через два дня я заметила, что Леонардо не показывается мне на глаза. Я спросила о нем бабушку.
– Леонардо? А он уехал, детка.
– Как это уехал! Не простившись со мной?
– А зачем тебе с ним прощаться? Ты у нас в монастырь собралась, нечего тебе с молодыми людьми сантименты разводить.
– Бабушка! Как ты не понимаешь – это же Леонардо! Ты знаешь, сколько он для меня сделал, как он меня любит?
– Догадываюсь. Но, как говорится, дальние проводы – лишние слезы.
– Когда он уехал?
– Сегодня рано утром.
– Так. Бабушка, ты можешь еще разок дать мне свой джип?
– Зачем он тебе?
– Я должна догнать Леонардо и… проститься с ним как следует!
– Не дам я тебе джип.
– Почему, бабушка?
– Во-первых, потому что будущей монахине не следует кокетничать с молодыми людьми. Ты его прогнала? Все, пусть уходит. Во-вторых, мне жалко Леонардо. Не забывай, он и мой друг тоже, не только твой. Я не хочу, чтобы он лишний раз мучился. Человеческое сердце не игрушка. Пускай он поскорей тебя забудет и найдет себе другую девушку. Без фантазий. А в третьих, у меня нет джипа.
– Куда же он делся?
– Я отдала его Леонардо. Между прочим, насовсем. Подарила.
– Ах, так…
– Да, так! Постой, ты куда это подхватилась бежать?
– К матери Евдокии! Попрошу у нее мобишку, раз ты так… раз ты такая, бабушка!
– На мобиле джип не догонишь, дорогая моя. Если только не…
Но я не стала ее слушать и убежала, хлопнув дверью.
Мать Евдокия сидела у себя в келье и что-то писала.
– Мать Евдокия, одолжите мне монастырский мобиль!
– Зачем он вам?
– А зачем вы спрашиваете, мать Евдокия? Вы что, просто так не можете мне дать наш мобиль на пару часов? Неужели вам жалко? Неужели я и этого не заслужила.
– Вы у матушки взяли благословение.
– Нет…
– Пойдите и возьмите.
– Мать Евдокия, я не могу…
– Значит, вам никуда не надо ехать.
– Откуда вы можете знать, что мне надо и что не надо делать?
– Из опыта.
– У вас опыт монастырской жизни, мать Евдокия, монашеский опыт. Что вы-то можете знать о страданиях обыкновенных живых людей!
– Осторожно, Кассандра, ведь до вечера уже недалеко.
– При чем тут вечер! О чем вы?
– О том, что наш гнев должен угаснуть до заката, а то будете еще два года вспоминать. - Я опомнилась.
– Простите меня, мать Евдокия! Ненавижу хамские выходки, особенно собственные. Простите!
– Бог простит, Сандра. Но что касается ваших переживаний, я все-таки вам скажу: если вы всерьез намерены отказаться от своего личного подвига и приступить к подвигу монашескому, все подобные переживания надо оставить, а чувства сердечные забыть. Попробуйте, вдруг получится. Хотя я считаю, что лучше каждому служить Богу на своем, ему предназначенном месте.