— Гадство? И это все, что ты можешь сказать? — неожиданно взъярился молчавший до этого Габриель, скулу которого украшал огромный синяк — последствия неудачной шутки во время дознания. — Адский пламень! Да это из-за тебя мы оказались по уши в дерьме! Десять лет!
— Не кричи ты, — устало посоветовал здоровяк, пытаясь сдвинуть натершие запястья кандалы. — Какие десять лет? На рудниках и пару лет протянуть — за счастье.
— Ах ты!..
— Ладно, Габриель, успокойся. Могли и на костер отправить. — Я присел на корточки, прислонившись спиной к стене, и зажал ладонями раскалывавшиеся от боли виски. — Вас дознаватели сколько мурыжили?
— Да почти всю ночь. Еще гадостью какой-то опоили — чуть не загнулся. — Шутник присел рядом со мной и, покосившись на Арчи, пробурчал: — И зачем только с вами, дураками, связался? Эх, говорил же Анджей: нечего на севере делать. Зря его не послушал.
— Точно — зря, — поддакнул здоровяк. — Давно бы червей кормил и в ус не дул.
— Хватит вам. Успокойтесь уже, — попытался остановить их я, но в этот момент с той стороны двери донесся лязг запоров, и мы настороженно замолчали.
— На выход! — В приоткрывшуюся дверь толстый усатый тюремщик заходить не стал и, перебрасывая из руки в руку короткую, залитую свинцом дубинку, прислонился к противоположной стене коридора.
Под охраной арбалетчика и двух мечников он чувствовал себя совершенно спокойно.
Переглянувшись, мы по унылым взглядам друг друга поняли, что всех нас посетила одна и та же мысль — нечего и пытаться совершить побег: с заклепанными на руках кандалами сойтись в рукопашной с вооруженными противниками — верная смерть.
Арчи хмыкнул и вышел из камеры. Шутник последовал за ним, я сглотнул ставшую вязкой слюну и тоже отправился следом. Стражники разошлись в разные стороны, и лишь тюремщик с беспечной ухмылкой ткнул Арчи под ребра дубинкой, направляя к двери в дальнем конце коридора.
— Это еще кто?
Молодой парень в запыленном мундире пехотного офицера выскочил из соседней двери и начал лихорадочно листать прошитые толстой нитью листы. Сощурившись, он отошел к падавшему из небольшого зарешеченного окошка свету и на его нашивках золотом блеснули дубовые листья — лейтенант.
— Контрабандисты, — неохотно ответил остановившийся тюремщик. — Сегодняшние.
— Срока какие? — Лейтенант открыл последний лист и медленно вел пальцем по списку.
— По десять.
— Ого! Арчибальд, Габриель и Кейн? — Пехотинец ткнул указательным пальцем в грудь Арчи. — Предлагаю пополнить ряды доблестных пехотных войск его светлости герцога Альфреда Третьего. Или вы намереваетесь сгнить на рудниках?
— Какие условия? — уцепился за представившуюся возможность избежать каторги здоровяк.
— Какие еще условия? Жалованье стандартное, контракт подписываете сразу на весь срок. У вас это восемь лет. Согласны? Давайте соглашайтесь быстрее — мне еще полтюрьмы обежать до конца дня надо.
— Я согласен! — вылез вперед Шутник.
— Мы тоже, — ответил за меня Арчи.
— Вот и чудненько. — Лейтенант поставил три галочки в своем списке и повернулся к тюремщику. — Ну чего встал? Давай, живо веди их к фургонам. Сдашь капралу Стивенсону.
Мрачный тюремщик что-то неразборчиво пробурчал себе под нос, но ослушаться вербовщика не решился, и вскоре мы очутились в темном тюремном дворике, выезд из которого перегораживала опущенная решетка. Неподалеку от решетки стояли два фургона с узкими — не шире ладони — прорезями окон и усиленными железными полосами стенками. Помимо скучавших на козлах возниц у фургонов кучковались несколько пехотинцев и с полдюжины тюремных охранников.
Конвоиры сдали нас с рук на руки долговязому капралу, обшлага блекло-желтого мундира которого едва доходили до запястий. Тот, оглядев нас с головы до ног, с презрительной миной поставил три галочки в длинном свитке тюремного писца.
Я уже начал надеяться на скорое освобождение от порядком надоевших за минувшие сутки наручников, но вместо этого рядовые пехотинцы загнали нас в один из фургонов и, продев через кандалы прикованную с одной стороны к борту цепь, защелкнули пахнувший маслом замок на другом ее конце. И так уж получилось, что запах свежей смазки был здесь самым приятным. Все остальные: вонь давно немытых тел, мочи, блевотины и гниющих язв — вполне могли сбить неподготовленному человеку дыхание.
Твою тень! Мало того что кандалы не сняли, так теперь еще и с поднятыми над головой руками всю дорогу сидеть — длины цепочки на большее не хватало. Нам с Арчи еще ничего, а вот Шутнику несладко придется.
Я попытался поудобней устроиться на тянувшейся вдоль борта жесткой скамье и огляделся. Помимо нас, в фургоне оказалось еще дюжины полторы человек. Рожи у всех откровенно бандитские: ножевые шрамы, отрезанные носы и уши, гнилые обломки вместо зубов. Да уж, попадись такие навстречу, добропорядочный горожанин еще за полсотни шагов кошель рукой придерживать начнет. Интересно, зачем герцогу это отребье в армии? Неужели его дела настолько плохи?
— О, пополнение! Вас сюда за что определили? — обрадовался нашему появлению сидевший у противоположного борта человек, каторжанское клеймо на щеке у которого не могла скрыть даже густая борода.
— Да ни за что! — Я приподнялся и почесал нос о правое запястье.
— Бывает, — понятливо кивнул тот и замолчал.
— И сколько сейчас ни за что дают? — непонятно с чего решил продолжить расспросы мой второй сосед.
— Я до стольки считать не умею.
Смерив его оценивающим взглядом — ну никак не походит этот хлыщ в рваной сорочке на голое тело на серьезного человека, — я отвернулся и закрыл глаза. Хоть подремлю, пока возможность есть. Ночью дознаватели, сволочи, поспать так и не дали.
Сколько мы еще простояли, даже не скажу — задремать удалось практически моментально. Проснулся я, когда фургон тронулся с места: меня качнуло, и кандалы больно врезались в натертые запястья. Видимо, больше лейтенанту удача так и не улыбнулась — между нами и задним бортом разместились только два пехотинца, а новых заключенных не появилось. Хотя, может, их просто в другой фургон определили.
— И куда нас сейчас? — угрюмо поинтересовался Арчи у сидевшего напротив меня бородача.
— Форт Норгвар, — процедил сквозь зубы тот и отвернулся.
Посмотрев на меня, Арчи удивленно приподнял брови, но я лишь покачал головой: не сейчас. Норгвар. Это название было определенно мне знакомо, вот только ничего конкретного припомнить так и не удалось. И ведь даже не вспомнить, кто мне про него что толковал…
— Что он сказал? — Шутник дотянулся до задумавшегося Арчи носком сапога.
— Нас везут в Норгвар. Это форт на самой границе с Долиной Кедров.
В этот момент фургон резко затормозил, но недовольные крики и проклятия моментально стихли, стоило одному из пехотинцев постучать в борт весьма увесистой на вид дубинкой. Забравшийся внутрь тюремщик, сверяясь со списком, пересчитал заключенных по головам, что-то у себя пометил и выпрыгнул наружу. Раздался скрип поднимающейся решетки, и вскоре колеса фургона вновь запрыгали на ухабах.
Как оказалось, дремать в стоящей повозке было куда сподручней, чем в повозке, то и дело подскакивавшей на рытвинах и ухабах. Кисти рук вскоре онемели, а ногти приобрели непередаваемый молочно-синюшный оттенок.
Шутник первое время еще порывался расспрашивать Арчи, но вскоре, поняв, что ничего конкретного тот сказать не в состоянии, сосредоточился на разглядывании мелькавшего в узкой щели-оконце придорожного пейзажа. Время от времени он что-то бормотал себе под нос — то ли ругался, то ли молился. Слов разобрать не удалось.
И так всю дорогу. Несколько раз мне удавалось задремать, но вскоре рывки кандалов и ругань Шутника прогоняли сон. И чем дальше мы отъезжали от Логвара, тем сильнее становились рывки и громче звучали богохульства Габриеля. Так что, когда возница остановил лошадей и пехотинцы, лязгнув задвижками, откинули задний борт, я даже обрадовался. Заглянувший внутрь долговязый капрал приказал разомкнуть замок, запирающий тянувшуюся вдоль противоположного борта цепь, и несостоявшиеся каторжане по одному начали покидать фургон. Снаружи сразу же раздался лязг сбиваемых кандалов, и вскоре один из пехотинцев закинул обратно целую охапку цепей.
Очередь до нашего ряда дошла не скоро, и, когда цепь оказалась разомкнута, Шутник выпрыгнул наружу с обвисшими, словно плети, руками. Я выбрался следом и начал дуть на сбитые в кровь запястья, но какой-то солдатик в новеньком камзоле расцветок пехотинцев Ранлоу тут же подтащил меня к обнаженному по пояс кузнецу, который как раз закончил сбивать кандалы с Арчи. Мускулистый крепыш был, несомненно, мастером своего дела и избавил меня от порядком надоевших железяк всего за несколько ударов.
Разминая затекшие кисти, я отошел в сторону и огляделся по сторонам. Как оказалось, фургон загнали во двор какого-то провинциального гарнизона. Это и есть тот самый Норгвар? Похоже на то. Внутренние ворота были заперты, а внешние распахнуты настежь, но решиться на побег мог только самоубийца: помимо наших сопровождающих и хорошо вооруженного караула на стенах крепости несли дежурство арбалетчики.
Лучи заходящего солнца сверкали на металлических пластинах дублетов и начищенных до зеркального блеска саладах стрелков, но затрясло меня вовсе не от этого: на укрепленных над внутренними воротами пиках торчало несколько десятков отрубленных голов. И одна из них, скалившаяся сведенным предсмертной судорогой ртом, еще совсем недавно сидела на плечах рыжеволосого эрла Майторна, утащи тень во тьму его душу…
— Эй, мальчик. — Сильный толчок в спину выбил из меня совершенно неуместный сейчас вопрос о судьбе Катарины. — Скидывай камзол, не по размеру он тебе.
Я резко развернулся и уставился на вплотную придвинувшегося ко мне бугая с вырванными ноздрями.
— Чего зенки вылупил? Скидывай камзольчик, говорю, — ощерил тот гнилые зубы.
Не произнеся ни слова, я быстро стрельнул глазами по сторонам, пытаясь определить, смотрят ли на нас караульные. Вроде нет: сопровождающие из тюрьмы треплются с солдатами гарнизона, капрал пытается пересчитать заключенных из второго фургона, а пехотинцам тоже не до того — им бы никого, кто сдернуть попытается, из виду не упустить.