рвых палаток. Сама она вместе с Суан поехала дальше.
Позади послышался громкий, неожиданно твердый голос Шириам:
– Престол Амерлин созывает сегодня вечером Совет Башни! Все приготовления да будут сделаны незамедлительно!
Эгвейн не оглянулась.
Возле ее палатки костлявая женщина в толстом шерстяном платье торопливо приняла поводья Дайшара и Белы и, едва поклонившись, поспешила с лошадьми прочь, торопясь спрятаться с мороза, уже пощипывавшего щеки. Внутри тлели жаровни, и Эгвейн только сейчас по-настоящему почувствовала, какая же стоит стужа. И как она замерзла.
Чеза приняла у нее плащ и охнула, коснувшись ее ледяных рук.
– Мать, да вы же промерзли до костей! – тараторила служанка, сворачивая плащи Эгвейн и Суан, разглаживая аккуратно подвернутые одеяла на койке и словно ненароком прикасаясь к стоявшему на сундуке подносу. – Случись мне так застыть, я бы сразу нырнула под одеяло да обложилась горячими кирпичами. Только наперед поевши; ежели уж греться, так поначалу изнутри, а там и снаружи. А лучше и то, и другое разом; садитесь, поужинайте, а я вам под ноги кирпичиков подставлю, все теплее будет. И Суан Седай, конечно, тоже. Ох, как же вы, наверное, проголодались. Будь я с утра не евши, точно все проглотила бы не жуя, хоть у меня после такого глотания завсегда желудок болит.
Чеза помедлила у подноса и с довольным видом кивнула, услышав от Эгвейн, что та торопиться не собирается и поест как следует. Хотя девушку так и подмывало отпустить какую-нибудь шуточку. После столь нелегкого дня оказаться в тепле и слушать трескотню Чезы было очень приятно, тем более что пока все шло как надо. А у Чезы все было готово. На подносе стояли две миски с чечевицей, кувшин вина с пряностями, два серебряных кубка и две булки. И как только Чеза догадалась, что Эгвейн прибудет не одна и потребуется ужин для двоих? Над мисками и кувшином поднимался пар. Служанка не могла знать заранее, когда вернется Эгвейн, но та могла не сомневаться – в любое время ее встретила бы горячая еда. Сколько же раз пришлось Чезе менять подносы? Она заботилась об Эгвейн как мать. Или как верный друг.
– К сожалению, сейчас мне не до постели, Чеза, – промолвила девушка. – Сегодня у меня еще есть дела. Ты не могла бы оставить нас наедине?
– Ты уверена, что она не состояла у тебя в услужении с самого твоего младенчества? – пробормотала, покачав головой, Суан, когда за пухлой женщиной опустился полог палатки.
Взяв миску и булку, Эгвейн со вздохом устроилась на стуле, обняла Источник и выставила у палатки малого стража от подслушивания. К сожалению, саидар обострял чувствительность, и ей тут же пришлось вспомнить о замерзших руках и ногах. Впрочем, и все тело было ненамного теплее. Миска и даже булка, казалось, обжигали пальцы. Ох, как бы кстати пришлась сейчас согретая постель!
– Можем мы еще что-нибудь сделать? – спросила она и быстро проглотила полную ложку чечевицы. Волчьему аппетиту удивляться не стоило, ведь с самого завтрака, причем весьма раннего, ей не перепало ни крошки. – Мне ничего не приходит в голову, но, может, ты придумаешь?
– Все, что надлежало сделать, уже сделано, а остальное в руке Создателя. – Суан взяла другую миску, уселась на низкий табурет, но, вместо того чтобы есть, принялась с отсутствующим видом помешивать чечевицу ложкой. – Ты ведь не скажешь ему, правда? – робко спросила она через некоторое время. – Если он узнает, я этого не вынесу.
– Во имя Света, но почему? – не поняла Эгвейн.
– Он не преминет воспользоваться полученным преимуществом, – мрачно обронила Суан и тут же, вспыхнув, добавила: – Не в том смысле, конечно. – В некоторых отношениях ее отличала, пожалуй, излишняя щепетильность. – Но он превратит мою жизнь в Бездну Рока.
Можно подумать, будто ежедневная стирка белья наряду с чисткой сапог и седел представляли собой нечто лучшее.
Эгвейн вздохнула, гадая, как могла такая здравомыслящая женщина совершенно потерять голову, но тут же перед ее мысленным взором предстал иной образ. Она сама, сидящая на коленях Гавина и целующаяся с ним! В таверне! Отогнать это видение удалось с большим трудом.
– Суан, мне нужен твой опыт. Твой ум. И я не могу допустить, чтобы ты вконец спятила из-за лорда Брина. Или ты возьмешь себя в руки, или я заплачу твой долг и запрещу тебе видеться с ним. Клянусь, так я и сделаю!
– Я обещала отработать долг, – упрямо проворчала Суан. – У меня не меньше чести, чем у лорда Гарета, этого проклятущего Брина. Столько же, а то и больше! Он всегда держит слово, а чем я хуже? К тому же и Мин говорила, что мне следует держаться рядом с ним, не то мы оба умрем... Или что-то в этом роде.
Но пунцовые щеки выдавали правду: честь и видения Мин являлись не более чем предлогом. Она просто хотела быть с ним рядом.
– Очень хорошо, – понимающе кивнула Эгвейн. – Ты одурела, и если я велю держаться от него подальше, или не послушаешься, или захандришь и лишишься остатков рассудка. И что ты дальше собираешься делать?
Суан довольно подробно расписала, что собирается сделать с Гаретом проклятущим Брином. Все это ему бы не понравилось, а кое-чего он бы не пережил.
– Суан! – предостерегающе оборвала Эгвейн. – Попробуешь еще раз отрицать то, что яснее ясного, я действительно расскажу ему все и деньги отдам!
Суан плаксиво надулась. Плаксиво! Надулась! И кто – Суан Санчей!
– У меня нет времени на любовь, – выдавила она. – Я разрываюсь между работой на вас и на него: подумать толком и то некогда. А если сегодня все пойдет как задумано, дел у меня будет вдвое больше. Кроме того... – Голос ее совсем упал. – А что, если он не ответит на мое чувство? Ведь он даже ни разу не попытался меня поцеловать. Чисты ли рубашки – вот все, что его заботит.
Эгвейн поскребла ложкой по дну и с удивлением обнаружила, что миска пуста. От булки тоже ничего не осталось, не считая крошек на платье. И при этом желудок оставался совершенно пустым. Она с надеждой посмотрела на Суан, продолжавшую размешивать варево, не проявляя ни малейшего интереса к содержимому своей миски.
И тут ее осенило. Почему лорд Брин настаивал, чтобы Суан отрабатывала свой долг, даже после того, как узнал, кто она такая? Просто потому, что она дала слово? Вздор! Их соглашение представляло бы собой полнейшую нелепицу, не будь оно единственным предлогом, позволявшим ему удерживать Суан возле себя. Она и раньше частенько задумывалась о том, чего ради Брин согласился собрать армию для мятежных Айз Седай, прекрасно понимая, что рискует сложить голову на плахе. И предоставить эту армию в распоряжение Амерлин, не имевшей, насколько он мог знать, друзей среди сестер, за исключением Суан. Неужто на все эти вопросы имелся один простой ответ – он любит Суан? Конечно, хотя от мужчин можно ожидать чего угодно – у них у всех в голове ветер, – в подобное легкомыслие верилось с трудом. Эгвейн сомневалась в верности своей догадки, но все же высказала ее, чтобы приободрить Суан.
Та хмыкнула, недоверчиво, но весьма выразительно, и суховато сказала:
– Он ведь не круглый идиот. У него есть голова на плечах. По большей части Брин думает и рассуждает почти как женщина.
– Я пока еще не слышала твоего обещания взять себя в руки, – напомнила Эгвейн. – Ты даешь его, или как?
– Да, Мать, разумеется. Я обещаю, – ответила Суан. – Сама не понимаю, что со мной творится? Можно подумать, будто я в жизни не целовала мужчин. – Глаза Суан сузились, словно, по ее мнению, Эгвейн должна была именно так и подумать. – Вовсе не вся моя жизнь прошла в Башне. Это смехотворно! – Она уставилась в миску, не иначе как только сейчас обнаружив, что там еда, зачерпнула ложку и сделала жест в сторону Эгвейн. – Ты должна быть осторожна и расчетлива, как никогда. Если Романда или Лилейн перехватят румпель, тебе уже никогда не взять его в свои руки.
Что бы ни говорила Суан насчет смехотворности, но по какой-то причине к ней вернулся аппетит. С чечевицей она расправилась быстрее, чем Эгвейн, да и от булки не оставила даже крошки, Эгвейн попыталась соскрести что-нибудь пальцем со дна собственной пустой миски, но ей удалось подцепить лишь несколько прилипших зернышек.
В действительности обсуждать предстоящее сегодня вечером не имело смысла. Они столько раз выверяли каждое слово, которое надлежало сказать Эгвейн, что та удивлялась, как ей до сих пор все это не снится. Однако Суан с удивительной настырностью – с такой настырностью, что порой Эгвейн хотелось ее выбранить, – возвращалась к возможным поворотам событий. Причем, как ни странно, настроение у нее явно улучшилось. Иногда она даже отпускала шуточки, чего в последнее время за ней почти не замечалось. Правда, шуточки из тех, какие именуют юмором висельника.
– А ты знаешь, что Романда сама хотела стать Амерлин? – заметила Суан по ходу разговора. – Только, как я слышала, палантин и посох заполучила Тамра, а ей пришлось убираться восвояси, как чайке с общипанным хвостом. Ставлю серебряную марку, которой у меня нет, против рыбьей чешуи, что у нее глаза вылупятся в два раза больше, чем у Лилейн.
– Хотелось бы мне быть там, послушать, как они взвоют, – промолвила она чуть позже. – Кому-то рано или поздно придется взвыть, так уж лучше им, чем нам. У меня голос не годится; никогда петь не умела.
Суан частенько напевала песенку про девицу, заглядевшуюся на паренька на другом берегу реки и не имевшую лодки, чтобы к нему переправиться. Голос она имела в своем роде приятный, но петь и впрямь не умела – никак не могла ухватить мелодию.
Следующий образчик ее юмора оказался и того чище.
– Хорошо, что у меня нынче такая милая мордашка. Если дело сорвется, нас обеих обрядят как куколок и усадят на полку, чтобы все глазели и восхищались. Ну а там что получится: куклы, они, бывает, падают и бьются. Придумают какой-нибудь «несчастный случай». Придется Гарету Брину подцепить кого-нибудь еще.
И над всем этим она действительно смеялась!
Эгвейн почувствовала заметное облегчение, когда полог колыхнулся, давая понять, что кто-то хочет войти, но не решается сделать это без предупреждения, зная, что палатка ограждена против подслушивания. Шутками Суан Эгвейн была уже сыта по горло.