– Так что же случилось?!
– Самое страшное, что ничего особенного. Один правитель совершил маленькую подлость. Другой повторил – с большим размахом, и весь Мариник вступил на путь взаимных оскорблений и обид. А где распри – там и войны. В битвах же можно забыть обо всём – о чести, великодушии, сострадании… обо всём, кроме желания выжить и властвовать. И мир, подобный Саору, превратился в жестокий хаос. Мариник – это то, чем может стать Саор, если однажды один из нас захочет истолковать Закон в своих интересах… Поэтому я должен…
Он замолчал, но Дэрэк уже понял, что мог бы добавить, но не стал произносить вслух король Саора. Это невысказанное и было тем, ради чего они сейчас шли по странному жёлтому миру.
Поддаться на уговоры – пустяк, особенно учитывая пыл и страсть, с которыми тебя упрашивают. При этом, как верно заметил Сорк, Законы не нарушаются. И можно вроде бы забыть этот досадный эпизод в истории Саора…
Но если однажды кто-то другой в иной ситуации и по иному поводу, припомнив случившееся, захочет всё повторить – ещё не переступая, а слегка потеснив Закон? Следующий же, несомненно, уже смело перейдёт грань допустимого, ссылаясь на необходимость и чрезвычайные обстоятельства. Вот он, путь Мариника. Да, но…
Но!!!
Юноша сначала похолодел, затем его бросило в жар. Он снова слышал голос, звонкий и злой, всерьёз пообещавший пожертвовать самым святым в Саоре ради него, Дэрэка, ради того чувства, что непостижимым образом связало их. И только сейчас, спустя полгода, он до конца понял, что значили те слова для Джэда, и ахнул, как когда-то Гэсса. Как мог, пусть даже в гневе, сказать такое человек, что так ясно понимает, и тогда, безусловно, понимал все последствия подобного поступка?! Не просто человек – король, Правитель, ученик Тора?! И чем он, Дэр, сын Дэфка, лучше Диарены?!
– Скажи мне, – замирая, произнёс он. – Если бы Гэсса продолжала упорствовать… Ты решился бы на это, Синеглазый?! Зная, что спасёшь мне жизнь, но нарушишь Закон? Или те слова вырвались в запальчивости, и ничто, по-твоему, не заслуживает того, чтобы рисковать будущим нашего мира?
Джэд посмотрел ему прямо в глаза:
– А как думаешь ты?
Дэриэн смутился – от пристального, пронзительного, пронизывающего взгляда, от звука дрогнувшего голоса, от того, как странно блеснули глаза короля.
– Я… не знаю… – пробормотал он.
– Вот и я – не знаю! – отрезал Джэд и вдруг попросил чуть ли не с мольбой: – Пожалуйста, Дэрэк! Никогда больше не спрашивай меня об этом! Что бы я ни ответил и что бы ни думал и считал правильным, всё это окажется бесполезным, если когда-нибудь мне всё-таки придётся выбрать между моим долгом и моим сердцем… Во мне живут два разных человека, один из которых готов принести в жертву всё ради долга Правителя, а второму легче стать преступником, нежели предать… – Он запнулся, посмотрел на Дэрэка с непонятной тоской: – Я не знаю, клянусь Тором! Не знаю, кто из них и в какой миг одержит победу в этой постоянной борьбе. Не знаю даже того, кто из них имеет больше прав на существование. Единственное, что я могу тебе сказать, – тогда, споря с принцессой… я не лгал ни себе, ни ей!
Дэриэн обнял его – сначала осторожно, опасаясь, что тот отстраниться, затем, не встречая сопротивления, притянул так сильно, как смог:
– Да. В этом ты весь, мой Синеглазый… Две сущности в одном. Джэд и Дэйкен. И если один испытывает то же, что и я, – страсть, боль, сомнения, то другой давно осознал, что при всей своей власти никогда ни для кого не должен делать исключения… что бы при этом ни испытывал первый.
– Я же не виноват, что я такой… – тихо откликнулся Джэд.
– Мой Синеглазый, прости меня! Ты самый дорогой и родной мне человек. Меньше всего я хотел причинить тебе боль. Я всегда говорю прежде, чем думаю…
– Дэрэк… у меня нет никого ближе тебя. Поэтому постарайся всё-таки думать перед тем, как что-нибудь сказать! Если ты кого-то допускаешь в своё сердце, он может ранить тебя больнее, чем остальные.
– Потому ты и был столько лет одинок? Чтобы никто не понял, насколько ты уязвим? Никто не повлиял на твой долг короля?
– Да.
– Джэд… Почему я? Нет, не подумай… Я счастлив, я горжусь! Почему ты выбрал меня?!
Дэйкен улыбнулся и взъерошил пепельные пряди:
– Это ты меня выбрал! Когда доверился, пошёл со мной, терпел мои насмешки, принял таким, как есть, закрыл собой, начал защищать – меня! Никому и в голову это не приходило! Заявить королю, что он должен отчитываться в своих действиях – потому, что впервые кого-то волнует его жизнь не только как правителя Саора!
– Джэд…
– Я никогда и никому не был нужен сам по себе. Король и маг. Власть и сила. Ты знаешь, что ты был единственный, спросивший меня, люблю ли я цветы?.. Никого не интересовало, что я люблю. Даже Тора.
– Ты с виду такой неприступный. Невозмутимый, бесстрастный. Чувства прячешь, боль скрываешь. Даже Эльги считала, что ты не умеешь любить. Куда это годится? Как можно рассмотреть тебя под бронёй твоей холодности, отстранённости, иронии? Ты всего на три года старше меня, но, когда я тебя встретил, мне казалось, что ты прожил века.
– Но ты же разглядел!
– Потому, что ты открылся – тогда, под вегеком… После этого я всегда видел тебя под любой защитой… Мой Синеглазый. Ты не сердишься, когда я тебя так называю?
– Нет. Мне это нравится. Один раз меня так назвал Тор – перед тем, как ушёл. Только у него в конце было многоточие. Недосказанность. А ты произносишь так, что сразу понятно: я твой – и точка.
Теперь засмеялся и Дэриэн:
– Ты тоже называешь меня «мой Дэрэк». Только за глаза. Не красней, я знаю. Дейзи с Эльгер секретничали, я услышал. Мне было бы приятно, если б ты говорил это в лицо. Тем более что это правда.
– Мой Дэрэк…
– А что ты сказал этому наглецу? Такое, что он взбесился?
Джэд покраснел:
– Перевёл на их язык несколько выражений Земли. Только не спрашивай каких! Они не совсем приличные… вернее, совсем неприличные! В Саоре даже слов таких не существует.
Дэриэн прищурился:
– Ты меня пугаешь… своей разносторонностью.
– Слушай, мы отвлеклись. И почти пришли. Видишь впереди просвет? Там деревня, в которой стоит дружина Кеба. И люди, которых нужно расспросить о Мэйлин. Вот тебе задача: как сделать это и избежать лишних неприятностей?
– Сделаться невидимыми?
– Невидимка не может разговаривать с людьми. К тому же нам ни в коем случае нельзя показывать, что мы владеем магией. Я забыл тебя предупредить: колдунов здесь ненавидят даже больше, чем чужаков. У меня есть идея…
***
Кжан вытер пот и с гордостью оглядел свою работу.
Шатёр удался на славу – прочный, просторный, как раз для Скили и их будущих детей. Кеб сказал: до следующего Прохождения ещё три и две трети года, так что, вполне возможно, у них успеет родиться не один ребёнок. И шкуры он выделал не кое-как, а на совесть, и жерди не просто очистил от коры, но и любовно покрыл узором из колец и чёрточек. А пол не только выровнял, но и настелил плотно пригнанными досками. Надолго бы сохранился, подумал Кжан с грустью, да разве с собой в повозку его возьмёшь?
Его сосед справа ещё возился, обрубая сучья. На срезах выступала густая рыжая смола, терпкий смоляной запах витал над деревней. В воздухе стоял стук множества топоров: возводились шатры, чинились повозки, вбивались частоколы.
От шатра Кеба – огромного, полсотни человек руками не обхватят! – доносилась грубая брань. «Опять что-то не поделили, – поморщился Кжан. – Только и знают, что таскаться по чужим шатрам за девками да грызться между собой из-за доли добычи. Нет бы прочистить как следует лес, а то любительницы одиноких прогулок вроде Нуки рискуют нарваться на передовые отряды Хорза. Постарел воевода, раскис – вот и порядка в дружине не стало. Третий день стоят, а лес до сих пор не проверен. Девчонка бегает где попало, смотреть за ней некому».
Осиротела она в это Прохождение. Агзи, её мать, а его, Кжана, сестра, сплоховала, не поспела за всеми – и Одигер забрало её себе. Да по правде, странная она была, Агзи, такие долго не живут. Ещё до рождения Кжана она с родителями жила возле Пещер – и не иначе бегала туда тайком. Там и набралась всякой дури. Когда родителей убили, Агзи словно головой повредилась, такой и осталась. Хорошо Осеш пожалел бедняжку, взял не рабыней, а женой. Добрый был парень, дочь очень любил. Год уж, как зарубили его. Жаль Нуки. Будь она помладше – взял бы себе в дом. Но пятнадцать – самая пора девичьего расцвета, а Кжану не нужны грязные сплетни и домыслы. И Скили вряд ли понравится, что в доме живёт девушка одних с ней лет. Вот Снав заглядывается на девочку – чем не муж? Второй человек в дружине и не прочь стать преемником старика. Кебу без года сорок, пора и честь знать. Снав молодой, напористый. Люди его уважают и боятся, всего понемногу. Добычи нахапал столько – в пяти возах не умещается. Плохо лишь то, что Кжану он совсем не нравится: может, потому, что он и к Скили в своё время приставал? Снав не упустит случая приволокнуться за девчонками.
Из-за соседнего шатра показалась девушка. Загорелая, гладкая, атласная кожа блестела на солнце. Золотистые, как и у Кжана, волосы подчёркивали янтарный цвет глаз, вызывающе сощуренных, дерзких.
Кжан укоризненно покачал головой:
– Зря ты не носишь с собой нож, Нуки. Смотри, нарвёшься на парней Хорза – и красота не спасёт. Повезёт ещё, если станешь рабыней у какого-нибудь молодчика!
– По-твоему, быть женой этой скотины Снава – доля завиднее? – дёрнула плечом девушка. – Вон он, лёгок на помине! Выступает! Наверняка, со своим сватовством! И его дружок Отис тут как тут. Странно, где же остальные подпевалы? Выражай им свою признательность, дядя, а я для этого слишком презираю падаль!
Она развернулась, собираясь уйти, но Кжан удержал её своей неуклюжей лапищей лесоруба:
– Слушай, девочка… Отец твой погиб. Агзи больше нет. Я только что женился. Мне придётся заботиться о семье. Ты не сможешь жить одна… тем более со своими идеями. Люди у нас недолюбливают тех, кто от них отличается. А Снав к тебе неравнодушен. Он метит на место Кеба. Своей жене он простит любую блажь, коли она будет так красива, как ты. Остальные же не посмеют задевать жену воеводы.