Выше тишинаШАЛЛАН · ДАЛИНАР · КАЛАДИН · СЗЕТ · ШУТ
70Стеклянное море
Шаллан лежала в своей маленькой палате. Она плакала, пока не закончились слезы, а потом от мыслей о содеянном ее стошнило в судно. Девушка чувствовала себя очень несчастной.
Она предала Ясну. И та теперь это знала. Странно, но разочарование принцессы ужасало сильней кражи как таковой. Весь план изначально был дурацким.
Более того, Кабзал умер. Почему она так страдала из-за этого? Жрец оказался подосланным убийцей, пытавшимся убить Ясну, готов был рисковать жизнью Шаллан, чтобы добиться своего. И все-таки ей не хватало его. Принцесса не удивилась тому, что кто-то хотел ее убить, — вероятно, подобное было обычной частью жизни Ясны. Скорее всего, она считала Кабзала жестокосердным преступником, однако с Шаллан он вел себя очень мило. Неужели он лгал во всем?
«Он наверняка был хоть немного искренним, — думала девушка, свернувшись клубочком на постели. — Если ему было наплевать, почему он так упорно принуждал меня съесть варенье?»
Кабзал первым делом вручил противоядие Шаллан и лишь потом позаботился о себе.
«И ведь он его на самом деле принял. Зачерпнул варенье пальцем и положил в рот. Почему противоядие его не спасло?»
Этот вопрос начал ее преследовать. Вскоре ей в голову пришло кое-что еще — она заметила бы это раньше, если бы не отвлеклась на раздумья о собственном предательстве.
Ясна пробовала хлеб.
Обхватив себя руками, Шаллан села и прислонилась к изголовью кровати. «Она ела хлеб, но не отравилась. В моей жизни теряется смысл. Существа с символами вместо голов, пространство с темными небесами, духозаклинание… и теперь это».
Как Ясне удалось выжить? Как?!
Дрожащими пальцами Шаллан взяла со столика возле кровати кошель. Внутри лежала гранатовая сфера, которую принцесса использовала для спасения ученицы. Сфера тускло светилась; бо́льшая часть буресвета ушла на духозаклинание, но остатка хватило, чтобы озарить лежавший около кровати альбом Шаллан. Наставница, скорее всего, его даже не пролистала. Она так пренебрегала изобразительным искусством… Рядом с альбомом — томик, который Ясна ей подарила. «Книга бесконечных страниц». Почему принцесса ее оставила?
Шаллан взяла уголек и отыскала в альбоме чистый лист. Она мельком увидела несколько набросков существ с головами-символами — на некоторых была изображена эта самая комната. Они все время следили за ней. Иногда казалось, она видит их краем глаза или слышит их шепот. Девушка не смела опять с ними заговорить.
Дрожащими пальцами она начала рисовать, набрасывая Ясну в тот день в госпитале. Принцесса сидит рядом с кроватью Шаллан, держит в руках баночку с вареньем. Она не снимала Образ, и рисунок получился не таким точным, как мог бы, но художница все помнила достаточно хорошо, чтобы нарисовать Ясну с пальцем в банке. Принцесса потом нюхала этот палец, желая ощутить аромат клубники. Но почему? Почему сунула палец в варенье? Разве не проще было поднять баночку к носу?
Ясна не поморщилась из-за запаха. Она вообще не упомянула о том, что варенье испортилось. Просто закрыла емкость крышкой и вернула на место.
Шаллан открыла новую чистую страницу и нарисовала Ясну с ломтиком лепешки у рта. Съев его, принцесса скривилась. Странно…
Девушка опустила свой угольный карандаш и рассмотрела набросок, изображавший Ясну с кусочком хлеба. Рисунок не безупречен, но все же достаточно хорош. Кусочек хлеба, нарисованный на бумаге… плавился. Это выглядело так, словно Ясна как-то неестественно раздавила его, прежде чем положить в рот.
«Этого… не может быть!»
Шаллан выскользнула из постели и, зажав альбом под мышкой, взяла сферу. Стражника на месте не оказалось. Похоже, всем наплевать, что с ней станет; в любом случае завтра ей предстоит взойти на корабль и покинуть Харбрант.
Каменный пол холодил босые ноги. Она была в одной больничной рубашке и чувствовала себя почти голой. По крайней мере, защищенная рука прикрыта. В конце коридора Шаллан открыла дверь и вышла в город.
Она тихонько шла по улице, направляясь к Ралинсе, избегая темных переулков. Потом начала подниматься к Конклаву — длинные рыжие волосы развевались у нее за спиной, и немало прохожих изумленно глазели ей вслед. Было уже так поздно, что никто из повстречавшихся на пути не пожелал спросить, нужна ли ей помощь.
Старшие слуги у входа в Конклав узнали девушку и пропустили, лишь предложив проводить. Она ответила отказом и направилась к Вуали. Вошла, окинула взглядом стену с рядами балконов — некоторые из них озарял свет сфер.
Альков Ясны был занят. Ну разумеется. Принцесса, как обычно, работала. Наверное, ее очень разозлило, что из-за так называемой попытки самоубийства Шаллан пришлось потратить впустую столько времени.
Платформа подъемника под ногами тряслась, пока паршуны доставляли девушку на уровень Ясны. Она ехала молча, чувствуя себя отделенной от прочего мира. Пройти через весь дворец — через весь город! — в больничном платье? Снова бросить вызов Ясне Холин? Разве она не усвоила урок?
А что ей терять?
Шаллан прошла по знакомому каменному коридору в альков, держа перед собой тусклую синюю сферу. Ясна сидела за столом. Ее лицо выглядело необычно уставшим — темные круги под глазами, мышцы напряжены. Она подняла голову и застыла, увидев бывшую ученицу:
— Тебе здесь не рады.
Шаллан все равно вошла, изумленная собственным спокойствием. Ее рукам полагалось дрожать.
— Не заставляй меня звать солдат, чтобы они тебя вышвырнули, — сказала Ясна. — Я могла бы бросить тебя в темницу на сотню лет за то, что ты натворила. Ты хоть понимаешь, что…
— Духозаклинатель, который вы носите, фальшивый, — тихонько произнесла Шаллан. — Он был поддельным еще до того, как я совершила подмену.
Ясна замерла.
— Я все удивлялась, почему вы не заметили кражу, — продолжила Шаллан, присаживаясь на второй из двух стульев, что были в комнатке. — Недели шли, а я не могла понять, в чем дело. Вы заметили, но решили притвориться, чтобы поймать вора? Вы не духозаклинали все это время? Бессмыслица какая-то. Разве что украденный мною духозаклинатель был обманкой.
Ясна расслабилась:
— Да. Очень умно с твоей стороны в этом разобраться. У меня несколько подделок. Ты ведь не первая воровка, что явилась за фабриалем. Настоящий хорошо спрятан, разумеется.
Шаллан разыскала в своем альбоме один рисунок. Это было изображение странного места с морем бусин, плавающими огнями, далеким солнцем в черном-пречерном небе. Шаллан глянула на набросок и, перевернув, протянула принцессе.
Выражение глубочайшего потрясения на лице Ясны почти стоило ночи мучений и угрызений совести. Молодая женщина вытаращила глаза, с ее губ сорвался бессвязный лепет — она не могла подыскать нужных слов. Шаллан, не удержавшись, моргнула и сняла Образ.
— Где ты это нашла? — сердито спросила Ясна. — В какой книге прочитала описание?
— Ни в какой. — Шаллан опустила рисунок. — Я там была. Той ночью я случайно духозакляла кубок в кровь и скрыла содеянное, изобразив попытку самоубийства.
— Невозможно. Ты думаешь, я поверю…
— Ясна, фабриаля не существует, я права? Нет никакого духозаклинателя. И никогда не было. Вы используете фальшивый фабриаль, чтобы у окружающих даже не возникло мысли о том, что на самом деле для духозаклинания вам не нужны инструменты.
Принцесса притихла.
— Именно так я это и сделала, — продолжила Шаллан. — Духозаклинатель был в моем потайном кошеле. Я к нему не прикасалась… но это не имеет значения, ведь он фальшивый. Мне все удалось без него. Возможно, я изменилась, потому что так много времени провела возле вас. Это каким-то образом связано с тем местом и с теми тварями.
И опять никакого ответа.
— Вы подозревали Кабзала в подготовке убийства. Когда я упала, вы сразу поняли, что случилось; вы ждали отравления или, по крайней мере, предполагали, что оно возможно. Но вы думали, что яд в варенье. Вы духозакляли его, когда открыли крышку, чтобы понюхать. Вы не знали, как создать клубничное варенье, и, попытавшись, сделали то зловонное месиво. Желая избавиться от яда, вы невольно духозакляли противоядие.
Есть хлеб вы тоже не хотели, ведь в тесто можно что-нибудь добавить. Вы все время от него отказывались. Когда я убедила вас попробовать кусочек, вы духозакляли его во что-то другое, прежде чем положить в рот. Вы говорили, что создание органики получается у вас ужасно, и сотворенная масса вышла отвратительной. Но вы избавились от яда — потому он на вас и не подействовал.
Шаллан посмотрела своей бывшей наставнице прямо в глаза. Неужели усталость вынудила ее пренебречь последствиями противостояния с этой женщиной? Или причина в том, что она узнала правду?
— Вы все это сделали, — проговорила Шаллан, завершая свою речь, — с фальшивым духозаклинателем. Вы еще не поняли, когда именно я совершила подмену. Не пытайтесь убеждать меня в обратном. Я его взяла в ночь убийства вами троих бандитов.
Фиолетовые глаза Ясны изумленно блеснули.
— Да, так давно. Вы не заменяли его обманкой. Вы вообще не догадывались про подмену, пока я не вытащила фабриаль, чтобы вы могли меня спасти. Ясна, это все была ложь.
— Нет, — возразила принцесса. — Ты просто бредишь от усталости и потрясения.
— Очень хорошо. — Шаллан выпрямилась, сжимая тусклую сферу. — Наверное, придется показать. Если у меня получится.
«Твари, — обратилась она мысленно, — вы меня слышите?»
«Да, как обычно», — прошептал кто-то.
Шаллан надеялась на ответ, но все равно вздрогнула.
«Вы можете вернуть меня в то место?»
«Ты должна сказать мне какую-нибудь правду. Чем честнее ты будешь, тем крепче сделаются узы между нами».
«Ясна использует фальшивый духозаклинатель, — подумала Шаллан. — Я уверена, что это правда».
«Недостаточно, — прошептал все тот же голос. — Я должен узнать что-то правдивое о тебе. Скажи мне. Чем сильнее правда, тем она глубже, тем прочнее узы. Скажи. Скажи. Кто ты такая?»
— Кто я такая? — пробормотала Шаллан. — Взаправду? — Сегодня день откровений и противостояний. Она чувствовала себя на удивление сильной и уверенной. Пришло время сказать это вслух: — Я убийца. Я убила своего отца.
«Ах, — прошептал голос. — И впрямь мощная правда…»
Альков исчез.
Шаллан упала прямиком в море черных стеклянных бусин. Начала барахтаться, пытаясь удержаться на поверхности, и на миг у нее получилось. Потом что-то схватило ее за ногу и потянуло вниз. Она вскрикнула и ушла под «воду», маленькие стеклянные бусины заполнили рот. Шаллан запаниковала. Она же сейчас…
Бусины над ней раздались в стороны. Те, что были внизу, превратились в волну, которая подняла ее туда, где кто-то стоял, протягивая руку. Ясна — спина обращена к черному солнцу, лицо озарено ближайшими парящими огнями. Принцесса схватила Шаллан за запястье и потянула вверх, на что-то твердое. Плот. Все из тех же стеклянных бусин. Они, похоже, подчинялись воле Ясны.
— Дура, — бросила принцесса и махнула рукой.
В океане из бусин появилось течение, и плот, вздрогнув, понес их в сторону, к пятнам света. Ясна толкнула Шаллан в один из огней поменьше, и девушка упала с плота…
…на пол алькова. Ясна сидела на прежнем месте, зажмурившись. Миг спустя женщина распахнула глаза и сердито уставилась на бывшую ученицу.
— Дура! — повторила она. — Ты даже не представляешь себе, как это опасно. Отправляться в Шейдсмар с единственной тусклой сферой? Идиотка!
Шаллан закашлялась — ей показалось, что бусины застряли в горле. Она с трудом поднялась и встретила взгляд Ясны. Принцесса была явно рассержена, но молчала. «Она в моей власти, и знает это, — поняла Шаллан. — Если я расскажу всем правду…»
Что все это значит? Ясна Холин обладает странными силами. Может, она кто-то вроде Приносящего пустоту? Что скажут люди? Неудивительно, что принцесса соорудила фальшивку.
— Я хочу участвовать, — сказала Шаллан, сама того не ожидая.
— Прошу прощения?
— То, что вы делаете. То, что вы исследуете. Я хочу в этом участвовать.
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
— Согласна. Я невежественна. От этого очень просто исцелиться. — Она шагнула вперед. — Ясна, я хочу знать. Хочу учиться у вас Истине. Каким бы ни был источник этой силы, у меня она тоже есть. И хочу, чтобы вы научили меня ею пользоваться и позволили стать частью вашего дела.
— Ты меня обворовала.
— Признаю. И сожалею.
Ясна вскинула бровь.
— Я не стану оправдываться, — продолжала Шаллан. — Но я пришла сюда, чтобы вас обокрасть. Таков был мой изначальный план.
— Мне должно от этого стать легче?
— Я собиралась ограбить Ясну, злобную еретичку. Я не понимала, что начну сожалеть о необходимости совершить эту кражу. Не из-за вас, но из-за того, что мне придется бросить… это. Все, что я полюбила. Прошу. Я совершила ошибку.
— Большую ошибку. Непреодолимую.
— Не совершайте еще большую ошибку, отсылая меня. Я могу стать тем, кому вам не придется лгать. Тем, кто все знает.
Принцесса напустила на себя безучастный вид.
— Ясна, я украла фабриаль той ночью, когда вы убили тех мужчин. Я решила, что не смогу этого сделать, но вы меня убедили, что правда сложнее, чем кажется. Вы открыли во мне сундук, полный бурь. Я совершила ошибку. И совершу еще. Вы мне нужны.
Ясна тяжело вздохнула:
— Сядь.
Шаллан повиновалась.
— Ты никогда больше не будешь мне лгать, — произнесла принцесса, вскинув палец. — И красть снова не будешь — ни у меня, ни у кого-то другого.
— Обещаю!
Ясна поколебалась немного, потом сказала:
— Ну-ка иди сюда. — Принцесса открыла какую-то книгу.
Пока девушка усаживалась рядом, Ясна достала несколько листов с записями.
— Что это? — спросила Шаллан.
— Ты хотела стать частью того, что я делаю? Что ж, сначала прочитай. — Ясна посмотрела на свои записи. — Это о Приносящих пустоту.
71Записано кровью
Сзет-сын-сына-Валлано, неправедник из Шиновара, шел согнувшись под тяжестью мешка с зерном, который тащил с корабля на один из причалов Харбранта. Город колокольчиков пах свежим океанским утром, мирным, но бодрым; рыбаки приятельски окликали друг друга, готовя сети.
Убийца присоединился к веренице грузчиков, таща свой мешок по извилистым улицам. Иной торговец, возможно, использовал бы телегу, запряженную чуллами, но Харбрант печально славился толпами и крутыми дорожками. Грузчики были лучшим решением.
Сзет не поднимал глаз. Отчасти потому, что именно так шли все грузчики. Отчасти чтобы не встречаться взглядом с полыхавшим в небесах солнцем, богом богов, который следил за неправедником и видел его позор. Сзету запрещено выходить днем. Он должен прятать свое ужасное лицо.
Казалось, каждый его шаг оставляет кровавый отпечаток. Бойни, которые он совершил за последние несколько месяцев, работая на тайного хозяина… Он слышал крики умирающих каждый раз, когда закрывал глаза. Они терзали душу, мучили, пожирали его.
Как же много мертвецов, как же их много…
Может, он сходит с ума? Каждый раз, отправляясь на задание, Сзет вдруг начинал винить во всем жертв. Проклинал их за то, что те были слишком слабы, не могли дать отпор и остановить его.
Каждый раз, отправляясь убивать, неправедник надевал белое, как и приказывали.
«Ставь одну ногу перед другой. Не думай. Не сосредотачивайся на том, что сделал. На том, что… сделаешь».
Он достиг последнего имени в списке: Таравангиан, король Харбранта. Любимый народом монарх, известный благодаря строительству и работе множества городских госпиталей. Даже в далеком Азире знали: если ты заболел, Таравангиан примет тебя. Приходи в Харбрант — и исцелись. Король любит всех.
И Сзет собирался его убить.
На вершине крутого города вместе с остальными грузчиками убийца занес свой мешок в заднюю дверь какого-то дворца и оказался в тускло освещенном каменном коридоре. Таравангиан был простодушным человеком. Это должно было усилить угрызения совести неправедника, но им вдруг овладело отвращение. Королю Харбранта не хватит смекалки подготовиться к приходу Сзета. Дурень. Идиот. Неужто так и не придется встретить достаточно сильного врага, который сумеет его убить?
Неправедник явился в город заранее и нанялся грузчиком. Он хотел как следует все изучить и подготовиться, ибо указания тайного хозяина — в кои-то веки — предписывали не убивать никого, кроме короля. Убийство Таравангиана должно осуществиться тихо.
С чего вдруг такая разница? Кроме того, велено было доставить послание: «Остальные мертвы. Я пришел закончить работу». Инструкции были точны: прежде чем убивать, убедись, что Таравангиан услышал и понял сказанное.
Это смахивало на месть. Некто послал Сзета выследить и уничтожить людей, которые навредили ему. Убийца отнес мешок в дворцовую кладовую, положил. Машинально повернувшись, последовал вместе с шаркающей очередью грузчиков обратно в холл. Кивнул на уборную для слуг, и десятник взмахом руки разрешил ему отойти. Сзет уже несколько раз таскал сюда грузы, и у бригадира были основания предполагать, что он сделает свои дела и догонит остальных.
В уборной воняло вполовину меньше ожидаемого. В комнате, вырезанной в пещере, было темно, но рядом с человеком, стоявшим возле желоба для мочи, горела свеча. Он кивнул Сзету, завязал штаны и, направившись к двери, вытер об них руки. Свечу забрал, но щедро запалил огарок, прежде чем уйти.
Как только тот исчез, Сзет зарядил себя буресветом из сфер в кошеле и, положив ладонь на дверь, с помощью Полного Сплетения связал ее с рамой, заперев накрепко. Следующим появился его осколочный клинок. Дворец был построен так, что залы в нем уходили вниз. Доверившись купленным картам, убийца присел и вырезал в полу каменную плиту. Когда она просела, Сзет зарядил ее буресветом и, использовав плетение, уменьшил ее вес.
Потом таким же Верхним Плетением перераспределил массу своего тела, оставив в себе лишь десятую часть обычного веса. Прыгнул на плиту, и под добавленным грузом та начала плавно опускаться. Сзет съехал на камне в комнату, что была внизу. Там вдоль стен обнаружились три обитые фиолетовым бархатом кушетки, а над ними — прекрасные серебряные зеркала. Уборная для светлоглазых. Горела небольшая лампа в настенном канделябре. Сзет был в этой комнате один.
Каменная плита мягко опустилась на пол, и убийца спрыгнул. Скинул одежду грузчика, под которой оказалась черно-белая форма старшего слуги. С неохотой отпустив клинок, вытащил из кармана соответствующую форме шапочку и надел. После чего выскользнул в коридор и запер дверь, использовав Полное Сплетение.
В последнее время он почти не думал о том, что ходит по камням. Когда-то подобный коридор в скале вызвал бы у него благоговейный трепет. Неужели он и впрямь таким был? Неужели мог перед чем-то благоговеть?
Сзет поспешил вперед. Его время истекало. Удачно, что король Таравангиан так строго придерживался расписания. Седьмой колокол; уединенные размышления в кабинете. Убийца увидел нужную дверь, рядом с которой стояли два стражника.
Сзет наклонил голову, пряча шинские глаза, и кинулся на них. Один охранник предупреждающе вскинул руку, но неправедник ее схватил, повернул, сломал запястье. Локтем ударил солдата в лицо и отшвырнул к стене.
Потрясенный напарник стражника открыл рот, чтобы закричать, но Сзет ударил его ногой в живот. Даже без осколочного клинка, заряженный буресветом и владеющий приемами каммара, он был опасен. Он схватил второго стражника за волосы и ударил лбом о каменный пол. Потом встал и ногой распахнул дверь.
Сзет вошел в комнату, хорошо освещенную двойным рядом ламп на левой стене. Правую от пола до потолка занимали стеллажи, битком набитые книгами. На коврике прямо перед неправедником, скрестив ноги, сидел мужчина и смотрел в огромное, вырезанное в скале окно на безбрежный океан.
Сзет шагнул вперед:
— Мне приказано передать тебе, что остальные мертвы. Я пришел закончить работу. — Он поднял руки, призывая осколочный клинок.
Король не повернулся.
Сзет замешкался. Нужно убедиться, что жертва поняла сказанное.
— Ты меня слышал? — сердито спросил Сзет и двинулся вперед.
— Сзет-сын-сына-Валлано, ты убил моих стражников? — негромко поинтересовался Таравангиан.
Шиноварец застыл. Выругавшись, он шагнул назад и поднял клинок, принимая оборонительную стойку. Еще одна ловушка?
— Ты хорошо потрудился, — продолжил король, по-прежнему сидя к нему спиной. — Правители мертвы, столько убитых. Паника и хаос. Это и была твоя судьба? Ты никогда не задавал себе этот вопрос? Ты, кому соплеменники вручили чудовищный осколочный клинок, изгнали и освободили от любых грехов, на какие тебе пришлось бы пойти, исполняя приказы хозяев?
— Меня никто не освобождал, — возразил Сзет, сохраняя бдительность. — Камнеходцы часто допускают эту ошибку. Каждая жизнь, которую я забираю, пожирает мою душу.
«Голоса… крики… духи внизу, я же слышу, как они завывают…»
— И все же ты убиваешь.
— Такова моя кара. Убивать, не имея выбора, и нести ответственность за грехи. Я неправедник.
— Неправедник, — задумчиво повторил король. — А я бы сказал, что тебе известна правда. В большей степени, чем твоим соплеменникам. — Он повернулся к Сзету, и тот понял, что ошибался в суждениях об этом человеке. Король Таравангиан вовсе не прост. У него был проницательный взгляд и мудрое лицо, обрамленное густой белой бородой; усы ниспадали, точно наконечники стрел. — Ты познал, что творят с человеком смерти и убийства. Можно сказать, Сзет-сын-сына-Валлано, ты несешь грехи всего своего народа. Ты понимаешь то, что им невдомек. Значит, ты обладаешь правдой.
Сзет нахмурился. И внезапно все обрело смысл. Он знал, что случится дальше, еще до того, как король сунул кисть в просторный рукав и вытащил небольшой камень, который блестел в свете двух десятков ламп.
— Так это был ты. Мой неведомый хозяин.
Король положил клятвенный камень Сзета на пол между ними.
— Ты вписал собственное имя в список, — добавил Сзет.
— На тот случай, вдруг тебя поймают, — объяснил Таравангиан. — Лучшая защита от подозрений — оказаться рядом с жертвами.
— А если бы я тебя убил?
— Тебе дали четкие указания. И как мы уже определили, ты весьма хорош в том, что касается следования инструкциям. Вероятно, это излишне, но все же приказываю не причинять мне вреда. Итак, ты убил моих стражников?
— Не знаю. — Сзет заставил себя опуститься на одно колено и убрать клинок. Он говорил громко, пытаясь заглушить крики, которые, как ему казалось — или не казалось, — раздавались откуда-то сверху. — Я выбил дух из обоих. Возможно, одному разбил череп.
Таравангиан тяжело вздохнул. Поднялся, подошел к двери. Сзет повернул голову и увидел, как престарелый мужчина осматривает стражников и их раны. Потом король Харбранта позвал на помощь, и прибывшие на зов солдаты занялись ранеными.
Сзета охватила буря чувств. Этот добрый, переживающий за раненых человек послал его убивать и губить? Все началось из-за него?
Таравангиан вернулся.
— Почему? — хрипло спросил Сзет. — Ради мести?
— Нет. — Король казался очень уставшим. — Кое-кто из тех, кого ты убил, Сзет-сын-сына-Валлано, был в числе моих лучших друзей.
— Опять меры предосторожности? Чтобы не попасть под подозрения?
— Отчасти. И отчасти потому, что их смерти были необходимы.
— Для чего? Что могло потребовать такого?
— Стабильность. Те, кого ты убил, входили в число самых могущественных и влиятельных людей Рошара.
— И каким образом это должно помочь сохранить стабильность?
— Иногда, — пояснил Таравангиан, — нужно разрушить дом до основания, чтобы построить новый, с более крепкими стенами. — Он повернулся и бросил взгляд на океан. — А нам в ближайшие годы понадобятся крепкие стены. Очень, очень крепкие.
— Твои слова похожи на сотню голубей.
— Их просто отпустить, трудно удержать, — закончил Таравангиан, переходя на шинский.
Сзет вздрогнул. Этот человек говорил на шинском языке и знал пословицы его народа? До чего странно для камнеходца. И еще необычнее для убийцы.
— Да, я говорю на твоем языке. Иногда я спрашиваю себя, не сам ли Жизнебрат послал тебя ко мне.
— Чтобы я запятнал себя кровью, а тебе не пришлось этого делать. Да, похоже на то, что мог сотворить один из ваших воринских богов.
Таравангиан замолчал.
— Встань, — велел он после долгой паузы.
Сзет подчинился. Он всегда подчинялся хозяину. Повелитель Харбранта провел его к боковой двери и, сняв со стены сферную лампу, осветил винтовую лестницу с крутыми, узкими ступенями. Они долго спускались, пока не достигли площадки, где Таравангиан открыл другую дверь и вышел в помещение. Его не было ни на одной из дворцовых карт, которые Сзет купил или заплатил, чтобы ему позволили взглянуть. Комната длинная, с белыми перилами по обеим сторонам, из-за которых она напоминала террасу. Все вокруг выкрашено в белый цвет.
Повсюду стояли кровати. Сотни и сотни кроватей. Многие были заняты.
Сзет, хмурясь, шел за королем. Огромная тайная комната, вырезанная в камне Конклава? Вокруг суетились люди в белых одеждах.
— Госпиталь? — спросил Сзет. — Хочешь, чтобы я решил, будто человеколюбивые действия искупают то, что ты совершил моими руками?
— Человеколюбие тут ни при чем, — возразил Таравангиан, медленно идя вперед, шурша бело-оранжевыми одеждами.
Те, мимо кого они проходили, почтительно ему кланялись. Таравангиан вел Сзета к алькову с кроватями, в каждой лежало по больному. Рядом трудились целители. Что-то делали с руками пациентов…
Пускали кровь.
Возле кроватей чего-то ждала женщина с доской для письма и пером наготове. Чего?
— Я не понимаю. — Сзет в ужасе наблюдал за тем, как четверо пациентов бледнели. — Ты же их убиваешь, верно?
— Да. Нам не нужна кровь; это просто способ убивать медленно и без усилий.
— Всех? Всех людей в этой комнате?
— Мы стараемся отбирать для этого места самые плохие случаи, потому что их нельзя отсюда выпускать, если вдруг болезнь отступит. — Король повернулся к Сзету, в глазах его застыла скорбь. — Иногда нам требуется больше тел, чем удается разыскать больных при смерти. И приходится брать забытых всеми людей из низов. Тех, кого никто не станет искать.
Сзет потерял дар речи. Он не мог выразить словами ужас и отвращение. Прямо перед ним одна из жертв — молодой мужчина — испускала дух. Еще двое детей. Сзет шагнул вперед. Он должен был это остановить. Должен…
— Успокойся, — приказал Таравангиан. — И встань рядом со мной.
Сзет подчинился хозяину. Что изменит еще несколько смертей? Просто к крикам добавятся другие голоса, чтобы мучить его. Убийца теперь слышал, как они доносятся из-под кроватей, из-за мебели.
«Или я могу его убить, — мелькнуло у Сзета. — Могу все это прекратить».
Он едва не сделал это. Честь на минуту возобладала.
— Видишь ли, Сзет-сын-сына-Валлано, — продолжал Таравангиан, — я не посылал тебя делать за меня кровавую работу. Я сам ее делаю здесь. Я лично держал в руках нож и выпускал кровь из многих жил. Как и ты, я знаю, что мне не скрыться от своих грехов. Мы — двое людей с одинаковым сердцем. Вот одна из причин, по которым я разыскал тебя.
— Но зачем?!
Умирающий юноша на кровати заговорил. Женщина с доской для письма быстро шагнула вперед и принялась записывать.
— Мы победили, но они забрали победу у нас, — прокричал юноша. — Буреотец! Ты ее не получишь. Победа наша. Они надвигаются со скрежетом, и свет меркнет. О Буреотец!
Спина молодого человека изогнулась дугой, а потом он вдруг затих, и глаза его погасли.
Король повернулся к Сзету:
— Пусть лучше согрешит один, чем целый народ будет уничтожен, не так ли, Сзет-сын-сына-Валлано?
— Я…
— Мы не знаем, почему одни говорят, а другие — нет. Но умирающие что-то видят. Это началось семь лет назад, примерно в то же время, когда король Гавилар впервые принялся за изучение Расколотых равнин. — Взгляд Таравангиана сделался отрешенным. — Что-то грядет, и эти люди видят. На том мосту, что соединяет жизнь с бесконечным океаном смерти, они с чем-то сталкиваются. Их слова могут нас спасти.
— Ты чудовище.
— Да. Но я чудовище, которое спасет этот мир. — Он взглянул на Сзета. — Я должен прибавить к твоему списку еще одно имя. Я надеялся этого избежать, но недавние события вынуждают меня к обратному. Я не могу позволить ему взять все в свои руки. Тогда всему конец.
— Кто? — спросил Сзет и подумал, сможет ли что-то его ужаснуть еще сильней.
— Далинар Холин. Боюсь, это надо сделать быстро, прежде чем он объединит великих князей алети. Ты отправишься на Расколотые равнины и прикончишь его. — Король поколебался. — Увы, действовать придется со всей жестокостью.
— Мне редко выпадала роскошь действовать иначе. — Сзет закрыл глаза.
Вопли приветствовали его.
72Вериститалианка
— Прежде чем я прочитаю, — сказала Шаллан, — мне надо кое-что понять. Вы духозакляли мою кровь, верно?
— Чтобы устранить яд, — уточнила Ясна. — Да. Он подействовал необычайно быстро; как я и сказала, порошок был концентрированным. Мне пришлось духозаклясть кровь несколько раз, пока мы не вызвали у тебя рвоту. Твое тело продолжало поглощать яд.
— Но вы сказали, что изменение органики вам не дается. Клубничное варенье вы превратили во что-то несъедобное.
— С кровью все иначе. — Ясна махнула рукой. — Это одна из Сущностей. Ты сама поймешь, если я и впрямь начну учить тебя духозаклятию. Пока что знай: Сущность в чистом виде сотворить не так уж трудно; восемь типов крови, к примеру, сделать легче, чем воду. А вот создание чего-то столь сложного, как клубничное варенье — кашеобразная масса из ягоды или фрукта, который я никогда раньше не пробовала и не нюхала, — целиком и полностью за пределами моих способностей.
— А как же ревнители? Те, кто духозаклинает? Они на самом деле используют фабриали или это все обман?
— Нет, фабриали для духозаклинания настоящие. Очень даже. Насколько мне известно, все остальные применяют фабриали для того, чтобы совершать то, что делаю… делаем мы.
— А существа с головами-символами? — спросила Шаллан. Пролистав свои рисунки, нашла нужный и показала принцессе. — Вы их тоже видите? Как они с этим связаны?
Ясна взяла набросок и нахмурилась:
— Ты видишь таких созданий? В Шейдсмаре?
— Они появляются на моих рисунках. Они вокруг меня. Так вы их не видите? Выходит, я…
Принцесса вскинула руку:
— Шаллан, это разновидность спренов. Они и впрямь связаны с тем, что ты делаешь. — Она тихонько постукивала по столу пальцем. — Способности к духозаклятию были присущи двум орденам Сияющих рыцарей; думаю, именно на основе их сил создали первые фабриали. Я предполагала, что ты… Но нет, это было бы бессмысленно. Теперь я понимаю.
— Что?
— Объясню по мере того, как буду тебя учить. — Ясна снова протягивала ей лист. — Тебе понадобится во многом разобраться, прежде чем ты начнешь хоть что-то понимать. Пока ограничимся тем, что способности каждого Сияющего были связаны со спренами.
— Погодите, Сияющего?! Но…
— Я объясню позже. Давай разберемся с Приносящими пустоту.
Шаллан кивнула:
— Вы думаете, они вернутся, верно?
Ясна внимательно посмотрела на нее:
— Почему ты так решила?
— Легенды говорят, что Приносящие пустоту приходили сотню раз, чтобы уничтожить человечество, — объяснила Шаллан. — Я… прочитала кое-какие ваши записи.
— Что?!
— Я искала сведения о духозаклятии, — призналась Шаллан. Ясна вздохнула:
— Что ж, думаю, это самое меньшее из твоих преступлений.
— Я не могу понять, почему вас так тревожат эти истории о мифах и тенях? Другие ученые — те, кого вы уважаете, я знаю, — считают Приносящих пустоту вымыслом. Но вы тщательно изучаете крестьянские сказки и выписываете их в блокнот. Почему, Ясна? Почему вы верите в это, но отвергаете вещи, которые куда более правдоподобны?
Принцесса бросила на нее взгляд поверх своих бумаг:
— Шаллан, ты знаешь, в чем заключается истинная разница между мною и верующим?
Девушка покачала головой.
— Как по мне, все дело в том, что религия, по сути, стремится взять естественные события и приписать им сверхъестественные основания. Я же, наоборот, стремлюсь взять сверхъестественные события и отыскать их естественные причины. Возможно, это и есть главная разделительная линия между наукой и религией. Они как две противоположные стороны одной карты.
— Так вы думаете, что…
— У Приносящих пустоту была настоящая, связанная с реальным миром основа, — твердо заявила Ясна. — Я в этом не сомневаюсь. Что-то привело к появлению всех этих легенд.
— Что же?
Ясна вручила Шаллан лист с заметками:
— Это лучшее из всего, что мне удалось разыскать. Прочитай и скажи, что думаешь.
Девушка проглядела записи. Некоторые цитаты — или, по крайней мере, идеи — были уже знакомы.
«Они сделались опасными внезапно, точно в ясный день вдруг нагрянул ураган».
— Они были настоящими, — повторила Ясна.
«Те, что из пепла и пламени».
— Мы с ними сражались, — добавила она. — Мы сражались так часто, что люди начали изъясняться высоким слогом, говоря об этих тварях. Сотня битв — десятью десять…
«Пламя и уголь. Такая ужасная кожа. Глаза точно бездонные черные ямы. Убивают они с музыкой».
— Мы их победили… — продолжила Ясна.
Шаллан продрал мороз.
— …но кое в чем легенды лгут, — завершила принцесса. — Они утверждают, будто мы прогнали Приносящих пустоту с лица Рошара или уничтожили их. Но люди не так устроены. Мы не выбрасываем то, что можем использовать.
Шаллан встала, подошла к краю балкона и уставилась на платформу, которую медленно опускали два паршуна.
С кожей черно-красного цвета.
Пепел и пламя.
— Буреотец… — в ужасе прошептала девушка.
— Мы не уничтожали Приносящих пустоту, — раздался позади зловещий голос Ясны. — Мы их… поработили.
73Доверие
Все шло к тому, что весенняя свежесть наконец-то снова сменится летом. Ночами по-прежнему было холодно, но уже не так неуютно. Каладин стоял на площадке для построения в лагере Далинара Холина и смотрел на восток, на Расколотые равнины.
С самого неудачного предательства и последовавшего за ним спасения Каладин чувствовал беспокойство. Свобода. Купленная за осколочный клинок. Это казалось невозможным. Весь его жизненный опыт говорил, что следует ожидать ловушки.
Он сцепил руки за спиной. Сил опустилась на его плечо.
— Осмелюсь ли я довериться ему? — негромко спросил Каладин.
— Великий князь Холин хороший человек, — ответила Сил. — Я за ним следила. Несмотря на эту… штуку, которую он с собой носил.
— Штуку?
— Осколочный клинок.
— С чего ты вдруг разволновалась из-за этого?
— Не знаю. — Спрен обхватила себя руками. — Просто меч кажется мне неправильным. Я его ненавижу. Я рада, что Далинар от него избавился. Он теперь стал лучше.
Номон, средняя луна, начала восхождение. Яркая и бледно-голубая, она озарила горизонт. Где-то на Равнинах был осколочник-паршенди, с которым сразился Каладин. Он ударил врага в ногу. Наблюдавшие паршенди не вмешивались в дуэль и избегали нападать на раненых мостовиков Каладина, но он атаковал одного из их защитников сзади, самым трусливым из всех возможных способов, и вмешался в чужую схватку.
То, какую тревогу вызывал этот поступок, раздражало Каладина. Воин не мог беспокоиться о том, на кого он нападал и как. На поле боя было лишь одно правило — выживать.
Ну, еще сохранять верность. И он иной раз не добивал раненых врагов, если от них не исходила угроза. И спасал молодых солдат, которые нуждались в защите. И…
И он не преуспел в том, чем должен обладать настоящий воин.
Сегодня Каладин спас великого князя — еще одного светлоглазого — и вместе с ним тысячи солдат. Спас, убив множество паршенди.
— Можно ли убивать, чтобы защитить? — громко спросил Каладин. — Разве здесь нет противоречия?
— Я… я не знаю.
— Ты странно вела себя во время битвы. Вертелась вокруг меня. А потом исчезла. Я тебя почти не видел.
— Убийства, — тихонько проговорила она. — Мне от них больно. Я должна была уйти.
— Но ведь именно ты подтолкнула меня к спасению Далинара. Ты хотела, чтобы я вернулся и убивал.
— Знаю.
— Тефт сказал, Сияющие придерживались одного важного правила. Оно состояло в запрете совершать ужасные вещи во имя великих целей. Но что я сегодня сделал? Убивал паршенди направо и налево, чтобы спасти алети. Как с этим быть? Они не невинны, как и мы. В нас нет ни капли невинности.
Сил промолчала.
— Если бы я не отправился спасать Далинара, — продолжил Каладин, — то позволил бы Садеасу совершить ужасное предательство. Позволил бы умереть тем, кого мог спасти. Меня бы тошнило от самого себя. А так я потерял троих хороших мостовиков, которые были в полушаге от свободы. Стоят ли жизни спасенных такой цены?
— У меня нет ответов.
— А у кого-нибудь они есть?
Позади раздались шаги. Сил повернулась:
— Он здесь.
Луна только что взошла. Далинар Холин, как выяснилось, был пунктуальным человеком.
Он подошел к Каладину. Под мышкой он нес какой-то узел; даже без осколочного доспеха его военная выправка бросалась в глаза. Вообще-то, без доспеха великий князь Холин выглядел еще внушительней. Мускулистая фигура указывала, что он не полагается на броню как на единственный источник силы, а аккуратно выглаженный мундир — на то, что этот человек понимал, как людей вдохновляет, когда их возглавляет безупречно выглядящий военачальник.
«Прочие выглядели столь же благородно», — подумал Каладин. Но кто смог бы отказаться от осколочного клинка просто ради того, чтобы сохранить лицо? А если так оно и было, в какой момент внешний лоск превращался во внутреннюю суть?
— Извини, что назначил встречу на столь поздний час, — сказал Далинар. — Знаю, день выдался долгий.
— Я бы вряд ли смог уснуть в любом случае.
Князь понимающе хмыкнул:
— О твоих людях позаботились?
— Да, и весьма хорошо. Благодарю.
Мостовикам отдали пустые казармы, их осмотрели лучшие военные лекари Далинара — причем раньше, чем светлоглазых офицеров. Остальные мостовики, не из Четвертого расчета, тотчас же безоговорочно признали Каладина своим командиром.
Далинар кивнул:
— Сколько из них, по-твоему, примут мое предложение о деньгах и свободе?
— Многие из других бригад согласятся. Но я готов спорить, что куда больше откажется. Мостовики не думали о бегстве или свободе, они не знают, что с ними делать. Что касается моего расчета… Ну, у меня такое чувство, что они будут упрямо делать то же, что и я сам. Если я останусь, и они останутся. Если я уйду, они уйдут.
Далинар кивнул:
— И как же ты поступишь?
— Еще не решил.
— Я говорил со своими офицерами. — Далинар поморщился. — С теми, кто выжил. Они сказали, ты командовал ими, распоряжался как светлоглазый. Мой сын все еще злится из-за того, какой… разговор между вами случился.
— И дурак бы увидел — ему до вас не добраться. Что касается офицеров, большинство были в шоке или выдохлись. Я просто их подбодрил.
— Я перед тобой в двойном долгу: за свою жизнь, а также за жизнь сына и моих людей.
— Вы выплатили этот долг.
— Нет. Я просто сделал все, что мог. — Он окинул Каладина взглядом, словно измеряя, оценивая. — Почему твой мостовой расчет пришел за нами? Почему, на самом деле?
— Почему вы отдали свой осколочный клинок?
Их взгляды ненадолго скрестились, потом Далинар кивнул:
— Разумно. У меня есть к тебе предложение. Мы с королем собираемся сделать кое-что очень, очень опасное. Это перевернет все военные лагеря.
— Поздравляю.
Далинар слабо улыбнулся:
— Почти вся моя личная стража перебита, а оставшихся я должен перевести в Королевскую гвардию. Я сейчас мало кому могу доверять. Мне нужен кто-то для защиты моей семьи. Я предлагаю эту работу тебе и твоим людям.
— Вы хотите нанять банду мостовиков в качестве ваших телохранителей?
— Лучших из лучших — да, — подтвердил Далинар. — Твой расчет. Тех, кого ты обучал. Остальных я хотел бы видеть солдатами в своей армии. Я слышал о том, как хорошо сражались твои люди. Ты тренировал их без ведома Садеаса, не переставая таскать мост. Мне интересно поглядеть, что из вас получится в подходящих условиях. — Далинар повернулся и посмотрел на север. В сторону лагеря Садеаса. — Мои войска поредели. Мне придется брать любого, кто захочет, но я стану подозревать каждого рекрута. Садеас постарается заслать в наш лагерь шпионов. И предателей. И убийц. Элокар думает, мы не продержимся и недели.
— Буреотец! — воскликнул Каладин. — Что вы замыслили?
— Я планирую покончить с их играми и знаю, что они поведут себя в точности как дети, у которых отобрали любимую игрушку.
— У этих детей есть армии и осколочные клинки.
— Увы.
— И вы хотите, чтобы я защищал вас от… этого?
— Да.
Никаких уверток. Все напрямую. Такой подход не мог не вызвать уважение.
— Я подготовлю Четвертый мост к тому, чтобы сделать из них личную гвардию, — принял решение Каладин. — Остальных обучу как роту копейщиков. Тем, кто пойдет в личную гвардию, будут платить соответственно. — Традиционно гвардеец светлоглазого получал в три раза больше по сравнению с обычным копейщиком.
— Разумеется.
— И мне нужно место для тренировок, — продолжил Каладин. — Полное право требовать у интендантов все, что захочу. Я составлю для своих людей расписание, и мы назначим собственных сержантов и командиров отделений. Мы не будем подчиняться никаким светлоглазым, кроме вас, ваших сыновей и короля.
Далинар вскинул бровь:
— Последнее несколько… необычно.
— Вы хотите, чтобы я защищал вас и вашу семью? От остальных великих князей и их убийц, которые могут внедриться в армию и затесаться среди офицеров? Ну так ведь это невозможно сделать, если каждый светлоглазый в лагере будет иметь право отдать мне любой приказ, какой заблагорассудится, верно?
— В чем-то ты прав. Но ты ведь понимаешь, я, по сути, наделю тебя той же властью, что и светлоглазого четвертого дана. Ты будешь отвечать за тысячу бывших мостовиков. Полный батальон.
— Да.
Далинар немного поразмыслил.
— Хорошо. Считай себя назначенным на пост капитана — это самая высокая должность, на какую я посмею назначить темноглазого. Если назову тебя командующим батальоном, на наши головы свалится куча проблем. Однако я оповещу всех, что ты находишься вне обычной субординации. Ты не сможешь отдавать приказы светлоглазым ниже тебя по званию, а светлоглазые более высокого звания не смогут командовать тобой.
— Согласен. Но солдаты, которых я буду обучать, займутся патрулированием, а не вылазками на плато. Я слыхал, вы отправили несколько полных батальонов ловить бандитов и поддерживать мир на Внешнем рынке, что-то вроде этого. Вот туда я и хочу направить своих людей по меньшей мере на год.
— Это нетрудно. Я так понимаю, тебе нужно время подготовить их, прежде чем бросить в битву.
— Да, и еще я убил сегодня множество паршенди. Теперь сожалею об их смертях. От них я увидел больше чести, чем от воинов нашей армии. Мне это чувство не нравится, и я хочу в себе разобраться. Охранники, которых я выучу для вас, пойдут на битву вместе со мной, но нашей главной целью будет ваша защита, а не убийство паршенди.
Далинар почему-то смутился:
— Отлично. Хотя тебе не стоило бы беспокоиться. Я в будущем не планирую много времени проводить на передовой. Моя роль изменилась. Как бы то ни было, мы договорились.
Каладин протянул руку:
— Это зависит от того, согласятся ли мои люди.
— Ты же сказал, что они поступят так же, как и ты.
— Возможно. Я командую ими, но не владею.
Они с Далинаром пожали друг другу руки в свете восходящей сапфировой луны. Потом великий князь Холин достал узел из-под мышки:
— Держи.
— Что это? — Каладин принял тючок.
— Мой плащ. Тот, в котором я был сегодня на поле боя. Выстиран и зашит.
Каладин развернул сверток. Плащ был темно-синий, с глифпарой «хох» и «линил», вышитой на спине белыми нитками.
— Каждый человек, который носит мои цвета, — пояснил Далинар, — в каком-то роде моя семья. Плащ — это просто подарок, но он относится к тем немногим вещам, которые обладают неким смыслом. Прими его вместе с моей благодарностью, Каладин Благословенный Бурей.
Юноша медленно сложил подарок:
— Где вы услышали это имя?
— Твои люди очень высокого мнения о тебе. А потому я тоже о тебе высокого мнения. Мне нужны такие, как ты, как вы все. — Он задумчиво сузил глаза. — Вы нужны всему королевству. Возможно, всему Рошару. Грядет Истинное опустошение…
— Я не понял последнее.
— И не надо. Пожалуйста, капитан, иди и отдохни. Я надеюсь вскоре услышать от тебя хорошие новости.
Каладин кивнул и ушел, миновав двух солдат, что охраняли великого князя Холина этой ночью. Путь в его новый дом оказался недолгим. Далинар выделил по одной казарме на каждый мостовой расчет. Свыше тысячи человек. И что делать с таким количеством? Каладину еще не приходилось командовать больше чем двадцатью пятью копейщиками.
Помещение Четвертого моста оказалось пустым. Каладин замешкался на пороге, заглядывая внутрь. В казарме у каждого имелась койка и сундук, запиравшийся на замок. Прямо настоящий дворец.
Он учуял запах дыма. Нахмурившись, обошел здание и обнаружил, что его люди сидят возле вырытого в земле очага на пеньках или плитах и отдыхают, наблюдая за Камнем, который готовил похлебку в котле. Все слушали Тефта — пожилой мостовик с перевязанной рукой о чем-то тихо рассказывал. Шен тоже был там; молчаливый паршун сидел немного в отдалении. Его забрали вместе с ранеными из лагеря Садеаса.
Тефт умолк, заметив Каладина, и мостовики начали вставать; у большинства из них виднелись забинтованные раны. «Далинар хочет сделать из них своих телохранителей?» — подумал Каладин. Четвертый мост выглядел шайкой оборванцев.
Но потом он понял, на чем основывалось решение Далинара. Если бы он сам должен был кому-то доверить свою жизнь, то выбрал бы только этих людей.
— Что вы тут делаете? — строго спросил Каладин. — Вам надо отдыхать.
Мостовики переглянулись.
— Ты понимаешь… — заговорил Моаш. — Нам показалось неправильным отправляться спать, пока мы не сможем… ну, вот так посидеть.
— Ганчо, в такой день тяжело заснуть, — прибавил Лопен.
— За себя говори, — сказал Шрам и зевнул; раненую ногу он положил на пенек. — Но ради похлебки можно и потерпеть. Даже если он туда камни добавит.
— Еще чего! — огрызнулся рогоед. — Низинники, воздух вам в голову…
Они оставили место для Каладина. Он сел, прислонившись к камню и подложив плащ Далинара под спину и под голову вместо подушки. С благодарностью взял протянутую Дрехи миску с похлебкой.
— Мы говорили о том, что ребята сегодня увидели, — пояснил Тефт. — О вещах, которые ты творил.
Каладин застыл с ложкой у рта. Он почти забыл — или постарался забыть, — как показал мостовикам, что может делать с буресветом. Оставалось лишь надеяться, что Далинар ничего не заметил. Буресвет к тому моменту потускнел, а день был ярким.
— Понимаю. — У Каладина пропал аппетит. Неужели теперь он стал для них другим? Пугающим? Заслуживающим отчуждения, как его отец в Поде? Или, еще хуже, поклонения? Он посмотрел в их широко распахнутые глаза и собрал все силы.
— Это было… потрясающе! — воскликнул Дрехи, подавшись вперед.
— Ты один из Сияющих. — Шрам ткнул в него пальцем. — Я в это верю, даже если Тефт утверждает, что все не так.
— Он еще не Сияющий! — резко бросил Тефт. — Ты меня хоть слушал?
— Ты можешь этому научить? — встрял Моаш.
— Ганчо, я бы тоже попробовал, — добавил Лопен. — Ну, если уж ты соберешься всех учить и все такое.
Каладин растерянно моргнул, и тут остальные загомонили:
— Что ты можешь делать?
— Что ты чувствуешь?
— А летать можешь?
Он вскинул руку, останавливая поток вопросов:
— Так вы что же, совсем не испугались, когда увидели?
Некоторые пожали плечами.
— Ганчо, это сохранило тебе жизнь, — произнес Лопен. — Я бы беспокоился лишь о том, что женщины от такого будут без ума. «Лопен, — скажут они, — у тебя всего одна рука, но ты можешь светиться. Думаю, ты обязан прямо сейчас меня поцеловать».
— Но это странно и пугающе, — возразил Каладин. — Такими были Сияющие! Все знают, что они стали предателями.
— Ага! — Моаш фыркнул. — В точности как все знают, что светлоглазые получили дозволение править от Всемогущего и сами они неизменно благородны и справедливы.
— Мы Четвертый мост, — прибавил Шрам. — Мы многое повидали. Жили в креме и служили приманками. Если это помогает тебе выживать — хорошо. Больше и болтать не о чем.
— Так ты можешь этому научить? — не отставал Моаш. — Можешь показать, как ты это делаешь?
— Я… я сомневаюсь, что этому можно научиться. — Каладин бросил взгляд на Сил, которая сидела на ближайшем камне и с любопытством на все взирала. — Я даже не уверен, что это вообще такое.
Они пали духом.
— Но, — прибавил Каладин, — это не означает, что мы не должны попытаться.
Моаш улыбнулся.
— Ты можешь это сделать? — спросил Дрехи, выудив откуда-то заряженный бриллиантовый светосколок. — Прямо сейчас? Я хочу увидеть это, осознавая, что вижу.
— Дрехи, это не ярмарочный трюк! — возразил Каладин.
— По-твоему, мы этого не заслуживаем? — Сигзил, сидевший на камне, подался вперед.
Каладин помедлил. Потом нерешительно протянул руку и пальцем коснулся сферы. Резко вдохнул; втягивать свет становилось все более и более естественным. Сфера потускнела. Буресвет заструился из кожи Каладина, и он стал дышать как обычно, чтобы свечение сделалось заметнее. Камень вытащил старое дырявое одеяло, которое они использовали для растопки, и бросил на огонь, потревожив спренов пламени и на несколько мгновений — пока ткань не прогорела — погрузив все во тьму.
Во мраке ночи Каладин светился — чистый белый буресвет сочился из его тела.
— Бури… — выдохнул Дрехи.
— И что же ты можешь делать с этим? — нетерпеливо спросил Шрам. — Ты так и не ответил.
— Я и сам толком не знаю. — Каладин рассматривал собственную руку. Она погасла через миг; огонь пробился сквозь одеяло и вновь осветил все вокруг. — Я по-настоящему это почувствовал всего несколько недель назад. Могу притягивать к себе стрелы, могу склеивать камни. Свет делает меня сильнее и быстрее и еще исцеляет мои раны.
— Насколько сильнее? — допытывался Сигзил. — Какой вес могут выдерживать камни, после того как ты их склеиваешь, и как долго они остаются склеенными? Насколько быстрее ты становишься? В два раза быстрее? На четверть? Насколько далеко должна быть стрела, чтобы ты смог ее притянуть, и можешь ли ты притягивать другие предметы?
Каладин моргнул:
— Я… я не знаю.
— Вообще-то, такие вещи было бы хорошо знать, — протянул Шрам, потирая подбородок.
— Сделать испытания надо. — Камень, улыбаясь, скрестил руки на груди. — Хорошая идея быть.
— Возможно, так мы поймем, как этому научиться, — заметил Моаш.
— Этому научиться не можно. — Рогоед покачал головой. — Это холетентал. Для него одного.
— Ты не можешь быть в этом уверен, — возразил Тефт.
Камень пригрозил ему поварешкой:
— Ты не мочь быть уверен в том, что я не мочь быть уверен. Есть похлебку!
Каладин вскинул руки:
— Парни, вы никому ничего не должны рассказывать. Они станут меня бояться или решат, что я связан с Приносящими пустоту или Сияющими. Дайте слово, что будете молчать.
Он посмотрел на них, и мостовики кивнули один за другим.
— Но мы хотим помочь, — добавил Шрам. — Даже если не сможем этому научиться. Это часть тебя, а ты один из нас. Четвертый мост. Правильно?
Каладин посмотрел на их восторженные лица и, сам того не ожидая, кивнул:
— Да. Да, вы можете помочь.
— Отлично! — воскликнул Сигзил. — Я приготовлю список испытаний, чтобы измерить твою скорость, точность и силу склеивания, которые ты способен создавать. Нам придется придумать, как определить, можешь ли ты делать что-то еще.
— С утеса его скинуть, — предложил Камень.
— Это еще зачем? — изумился Пит.
Камень пожал плечами:
— Если у него быть другие способности, так они проявиться, нет? Только падение со скалы сделать из мальчика мужчину!
Каладин недовольно уставился на рогоеда, и тот рассмеялся:
— Это быть маленький утес. — Он показал большим и указательным пальцем, до какой степени маленький. — Я тебя слишком любить для большого.
— Надеюсь, ты шутишь. — Каладин принялся за похлебку. — Но на всякий случай приклею тебя к потолку на ночь, чтобы ты не выкинул какой-нибудь фокус, пока я буду спать.
Мостовики засмеялись.
— Ганчо, только не светись слишком ярко, пока мы спим, хорошо? — попросил Лопен.
— Буду стараться. — Он съел еще ложку похлебки. Вкус был лучше обычного. Неужто Камень изменил рецепт?
Или все дело в другом? Пока он ел, мостовики начали болтать о доме и о прошлом — о тех вещах, которые раньше были под запретом. К их компании прибились несколько человек из других расчетов — раненые, которым помог Каладин, и даже несколько бедолаг, страдавших бессонницей. Четвертый мост принял всех, угостил рагу и дал место у огня.
Все выглядели такими же измотанными, как сам Каладин, но никто не собирался идти отдыхать. Он теперь понимал, в чем дело. Быть рядом, поедая рогоедскую похлебку, слушать тихие беседы на фоне потрескивания костра, над которым танцуют частички желтой пыли…
Это расслабляло сильней, чем сон. Каладин улыбнулся, лег на спину и стал смотреть в темное небо с большой сапфировой луной. Потом закрыл глаза и прислушался.
Погибли еще трое. Мэлоп, Безухий Джакс и Нарм. Каладин их подвел. Но он и Четвертый мост защитили сотни других. Сотни, которым больше не придется бежать с мостом прямиком на позиции лучников-паршенди, не придется сражаться, если они того не захотят. И если уж на то пошло, двадцать семь его друзей выжили. Отчасти благодаря тому, что он сделал, отчасти благодаря собственному героизму.
Двадцать семь человек выжили. Он наконец сумел кого-то спасти.
Пока что ему этого вполне достаточно.
74Духокровники
Шаллан потерла глаза. Она прочитала записи Ясны, по крайней мере самые важные. Даже их было очень много. Девушка по-прежнему сидела в алькове. Паршун принес одеяло, в которое она завернулась, прикрывая больничное платье.
Глаза у нее горели от ночи, потраченной на слезы и чтение. Ученица принцессы совершенно выдохлась. И одновременно чувствовала себя живой.
— Так и есть, — произнесла она. — Вы правы. Приносящие пустоту — это паршуны. Я не могу сделать иного вывода.
Ясна улыбнулась — она была на удивление довольна собой, учитывая то, что убедить ей удалось всего одного человека.
— Что же дальше? — спросила Шаллан.
— Есть связь с тем, что ты изучала раньше.
— Я изучала? Вы намекаете на смерть вашего отца?
— Именно.
— Паршенди напали на него, — начала перечислять Шаллан. — Убили внезапно, без предупреждения. — Она устремила взгляд на принцессу. — Потому вы и занялись исследованием, верно?
Ясна кивнула:
— Дикие паршуны — паршенди с Расколотых равнин — ключ ко всему. — Она подалась вперед. — Шаллан, нас ожидает настоящая и весьма жуткая катастрофа. Мне не нужны мистические знамения или проповеди, чтобы испугаться. Я и без того в полнейшем ужасе.
— Но ведь мы приручили паршунов.
— В самом деле? Шаллан, подумай о том, что они делают, как к ним относятся, как часто их используют.
Шаллан помедлила. Паршуны были повсюду.
— Они подают нам еду, — продолжала Ясна. — Работают на наших складах. Следят за нашими детьми! Нет ни одной деревни во всем Рошаре, где не нашелся бы хоть один паршун. Мы не обращаем на них внимания, нам просто кажется, что они всегда будут под рукой, готовые услужить. Безропотные трудяги.
Но вот одна их группа внезапно превратилась из миролюбивых друзей в кровожадных воинов. Что-то их изменило. Как и сотни лет назад, в дни Эпохи Вестников. За периодом мира следует вторжение паршунов, которые — по никому не известным причинам — внезапно сходят с ума от ярости и гнева. Вот что стоит за угрозой «ввергнуть человечество в Преисподнюю». Вот что чуть не погубило всех нас. Вот какой ужасный катаклизм повторялся столько раз, что испуганные люди начали называть его Опустошением.
Мы взрастили паршунов. Мы позволили им проникнуть повсюду. Мы зависим от них, и нам невдомек, что мы приютили Великую бурю, которая только и ждет повода, чтобы начаться. Донесения с Расколотых равнин отмечают способность паршенди общаться друг с другом на расстоянии, — например, они поют песни в унисон, находясь далеко. Их разумы соединены, как дальперья. Ты понимаешь, что это значит?
Шаллан кивнула. Что случится, если каждый паршун в Рошаре вдруг обратится против своих хозяев? Возжелает свободы или даже хуже — отмщения?
— Нас истребят. Мир, каким мы его знаем, рухнет. Надо что-то делать!
— Мы делаем, — сказала Ясна. — Собираем доказательства и убеждаемся, что не ошиблись.
— И сколько еще фактов понадобится?
— Много. Очень много. — Ясна посмотрела на книги. — Есть во всех этих историях кое-что мне непонятное. Твари, сражавшиеся бок о бок с паршунами, существа из камня — возможно, какая-то разновидность большепанцирников — и другие странности, в которых, как мне кажется, есть зерно правды. Но Харбранту больше нечего нам предложить. Ты по-прежнему уверена, что хочешь в это погрузиться? На наши плечи ляжет тяжкая ноша. Ты не сможешь вернуться домой еще долго.
Шаллан прикусила губу, думая о братьях.
— Вы бы отпустили меня сейчас, рассказав обо всем?
— Не желаю, чтобы ты прислуживала мне, обдумывая пути к побегу, — проговорила Ясна совершенно измученным голосом.
— Я не могу бросить братьев. — Внутри у Шаллан все сжалось. — Но это важнее, чем они. Преисподняя… это важнее, чем я, или вы, или кто бы то ни было. Я должна остаться с вами. Но я не могу просто так взять и исчезнуть. Нужно придумать способ помочь своей семье.
— Хорошо. Тогда пора собирать вещи. Мы отправимся завтра на том корабле, что я наняла для тебя.
— В Йа-Кевед?
— Нет. Мы должны попасть в самый центр всего. — Принцесса посмотрела на Шаллан. — Мы отправляемся на Расколотые равнины. Нужно узнать, были ли паршенди когда-нибудь обычными паршунами, и если да — что их изменило. Возможно, я ошибаюсь, но если нет, то паршенди могут хранить ключ к тому, как смирные паршуны превращаются в воинов. — Потом она мрачно прибавила: — И надо поторопиться, иначе кто-то может нас опередить и использовать все во вред нам.
— Кто-то? — переспросила Шаллан, чувствуя резкий укол паники. — Кто-то еще ищет то же самое, что и мы?
— Ну конечно ищет. А кто, по-твоему, так расстарался, чтобы меня убить? — Ясна покопалась в стопке бумаг на столе. — Я мало что о них знаю. Похоже, существует много групп, которые охотятся за этими секретами. Об одной мне известно точно. Они называют себя Духокровниками. — Принцесса вытащила один лист. — Твой друг Кабзал был из их числа. Мы нашли у него на руке татуировку их знака.
На бумаге был узор из трех наползающих друг на друга ромбов.
Тот же самый символ, что Нан Балат показал ей несколько недель назад. Символ, которым был отмечен Луеш, дворецкий ее отца, предположительно знавший, как пользоваться духозаклинателем. Символ тех, кто пришел к ее братьям за фабриалем. Тех, кто финансировал отца Шаллан, помогая ему с претензиями на трон великого князя.
— Всемогущий Всевышний, — прошептала Шаллан и посмотрела на принцессу. — Ясна, кажется… кажется, мой собственный отец был членом этой группы.
75На самой вершине
Ветра Великой бури обрушились на дом Далинара — достаточно сильные, чтобы камни застонали. Лежавшая рядом Навани прижалась к нему покрепче. Она так хорошо пахла. Похоже, князь Холин не заслуживал того ужаса, который она испытала при мысли о том, что потеряла его.
Радость от возвращения любимого пока что смягчала ее гнев из-за того, как он повел себя с Элокаром. Навани привыкнет. Чему быть, того не миновать.
Когда Великая буря грянула в полную силу, Далинар почувствовал, как подступает видение. Он смежил веки, поддался. Нужно принять решение, взять на себя ответственность. Как же быть? Видения ему солгали или, по меньшей мере, сбили с пути. Похоже, верить им не следует, по крайней мере не так безоговорочно, как раньше.
Он глубоко вздохнул, открыл глаза и обнаружил дым.
Далинар настороженно огляделся. Небо было темным, и он стоял посреди унылого поля белых, подобно кости, камней, зазубренных и неровных, простиравшихся во все стороны. Прямо в вечность. От земли поднимались клубы серого дыма, то и дело принимавшие странные формы. Вот стул. Вон камнепочка с выпущенными лозами, которые поползли и исчезли. Рядом с Далинаром возник человек в мундире, тихий и туманный, и неспешно вознесся в небо с открытым ртом. Поднимаясь, контуры плавились и изгибались, хотя держались дольше, чем следовало. Было нелегко сохранять присутствие духа на этой вечной равнине, с тьмой над головой и восходящими к ней фигурами из дыма.
Это не похоже на все видения, с которыми он сталкивался. Это было…
«Нет-нет. — Он нахмурился и отпрянул, когда совсем рядом из земли вырвался дымный призрак дерева. — Я уже бывал здесь. В самом первом видении, много месяцев назад». Воспоминания были расплывчаты. Далинар тогда был сбит с толку — видение оказалось неясным, словно разум еще не научился принимать то, что наблюдал. В общем-то, единственной вещью, которую он отчетливо помнил, был…
— Ты должен их объединить, — раздался громкий и гулкий голос.
…этот голос. Доносившийся со всех сторон, заставлявший дымные фигуры расплываться и деформироваться.
— Почему ты мне солгал? — сердито спросил Далинар, обращаясь к бескрайней тьме. — Я сделал, что ты велел, и меня предали!
— Объедини их. Солнце клонится к закату. Грядет Буря бурь. Истинное опустошение. Ночь скорбей.
— Мне нужны ответы! — крикнул Далинар. — Я больше тебе не верю. Если хочешь, чтобы я слушался, придется…
Картинка изменилась. Он завертелся и понял, что по-прежнему находится на бескрайней каменистой равнине, но в небе светит нормальное солнце. Каменное поле выглядело в точности как обычное поле Рошара.
Видение, в котором он был совсем один, казалось очень странным. На этот раз князь еще и остался в собственной одежде. В безупречно синем мундире Холинов.
Так ли все выглядело в первый раз, когда он очутился в том месте, полном дыма? Да… так и было. Он впервые попал туда, где уже бывал. Почему?
Далинар внимательно оглядел окрестности. Голос больше к нему не обращался, и он двинулся вперед, мимо треснувших валунов, кусков сланца, гальки и полуразрушенных скал. Не было даже камнепочек. Лишь пустынный пейзаж, заполненный каменными обломками.
В конце концов он увидел цепь пиков. Забраться повыше казалось хорошей идеей, хотя на это ушло, как ему мерещилось, много часов. Сон не заканчивался. Время всегда текло странно в видениях. Далинар все поднимался и поднимался по нагромождению скал, сожалея об отсутствии осколочного доспеха, который мог бы придать ему силу. Наконец-то оказавшись на самом верху, приблизился к краю скалы и посмотрел вниз.
Холинар, его дом, столица Алеткара.
Он был уничтожен.
Красивые здания разрушены. Ветролезвия развалились. Далинар не видел тел, только разбитые камни. Это не было похоже на видение с Нохадоном. Это не Холинар из далекого прошлого; князь рассматривал руины собственного дворца. Но возле настоящего Холинара не было скалы, на которой он стоял. Раньше видения всегда показывали ему прошлое. Неужели теперь пришел черед будущего?
— Я больше не могу с ним сражаться, — произнес кто-то.
Далинар, вздрогнув, повернулся. Рядом стоял мужчина с темной кожей и совершенно белыми волосами. Высокий, широкоплечий, но не массивный, в одежде странного покроя: широкие, развевающиеся на ветру штаны и куртка до талии. И то и другое, казалось, сделано из золота.
Да… в самом первом видении все было так же. Далинар теперь это вспомнил.
— Кто ты? — сердито спросил он. — Зачем показываешь мне это?
— Если присмотришься внимательней, — бросил незнакомец, указывая куда-то, — сам поймешь. Там, вдалеке, все начинается.
Далинар посмотрел в том направлении, раздраженный, и ничего не увидел.
— Буря с тобой, — буркнул он. — Можешь хоть раз ответить на мои вопросы? Зачем все это нужно, если ты знай себе сыплешь загадками?
Незнакомец промолчал. Он просто продолжал указывать в ту же сторону. И… да, там действительно что-то происходило. Тень. И она приближалась. Стена тьмы. Похожая на Великую бурю, но… неправильная.
— Скажи мне хотя бы вот что. В каком мы времени? Прошлое, будущее или что-то совсем иное?
Незнакомец, помедлив, произнес:
— Ты, наверное, спрашиваешь себя, не предрекает ли это видение будущее.
Далинар вздрогнул:
— Я же… я ведь только что спросил…
Это было знакомо. Слишком знакомо.
«Он это говорил в прошлый раз, — с содроганием понял Далинар. — Все это уже было. Я в том же самом видении».
Незнакомец, щурясь, глядел на горизонт:
— Я не вижу будущее целиком. Будущее — оно как треснувшее окно. Чем дольше смотришь, тем больше фрагментов замечаешь. Ближайшее будущее можно предвидеть, но далекое… О нем я могу только гадать.
— Ты меня не слышишь, верно? — допытывался Далинар, чувствуя ужас от того открытия, которое наконец-то на него снизошло. — И никогда не слышал.
«Кровь отцов моих… Он меня не игнорирует. Он меня не видит! Он не говорит загадками, просто так кажется, потому что я принимал его слова за иносказательные ответы на мои вопросы.
Он не приказывал мне доверять Садеасу. Я… сам так решил».
Все вокруг Далинара как будто затряслось. Его убеждения, то, что он, как ему казалось, знал. Сама земля.
— Так может случиться, — произнес незнакомец, кивком указывая на далекую тьму. — Этого я и опасаюсь. А он желает. Истинное опустошение.
Нет, стена тьмы не была Великой бурей. Не дождь отбрасывал эту громадную тень, но клубы песка. Далинар теперь вспомнил видение целиком. Оно здесь и закончилось, пока князь Холин растерянно пялился на приближающуюся стену пыли. На этот раз, однако, видение продолжилось.
Незнакомец повернулся к нему:
— Извини, что я так поступаю с тобой. Надеюсь, к этому моменту увиденное дало тебе достаточно фактов для понимания. Но не знаю наверняка. Я не знаю, кто ты и как нашел путь сюда.
— Я…
Что сказать? И разве слова имеют значение?
— Бо́льшую часть того, что показал, я наблюдал сам, — продолжил незнакомец. — Но кое-что — вот как это — родилось из моих страхов. Я этого боюсь, и значит, ты тоже должен опасаться.
Земля дрожала. Стена пыли возникла неспроста. Что-то приближалось.
Мир начал разрушаться.
Далинар ахнул. Впереди него рассыпались скалы, разваливались на части, превращались в пыль. Он попятился, когда все вокруг затряслось; грандиозное землетрясение сопровождалось яростным ревом умирающих гор. Он упал на землю.
Наступил страшный, скрежещущий, отвратительный момент кошмара. Тряска, разрушение, звуки, с которыми умирал, кажется, весь мир…
Потом все закончилось. Далинар вдохнул и выдохнул, затем поднялся на дрожащих ногах. Они с незнакомцем стояли на одинокой каменной колонне, как будто кем-то убереженной скале шириной всего в несколько шагов. Вздымалась она очень высоко.
Вокруг была… пустота. Холинар исчез. Канул в бездонную пропасть. У Далинара, стоявшего на немыслимым образом сохранившемся каменном шпиле, закружилась голова.
— Что это? — не удержался он, хоть и знал, что спутник не слышит.
Незнакомец с печалью огляделся по сторонам:
— Много я оставить не могу. Передаю тебе лишь несколько образов. Кем бы ты ни был.
— Эти образы… они что-то вроде дневника, верно? История, написанная тобой, книга, которую ты оставил после себя, только я ее не читаю, а вижу.
Незнакомец посмотрел в небо:
— Я даже не знаю, посмотрит ли это кто-нибудь. Ведь меня уже нет.
Далинар промолчал. Он заглянул за край колонны, в пустоту, с ужасом.
— Дело не в тебе одном. — Незнакомец поднял руку. В небе блеснул свет, которого Далинар раньше не замечал. Потом еще раз. Солнце как будто тускнело. — Дело в них всех, — продолжил мужчина. — Я должен был понять, что он пришел за мной.
— Кто же ты такой? — Далинар задал вопрос самому себе.
Незнакомец продолжал смотреть в небо.
— Я оставляю это, так как должно же быть хоть что-нибудь. Надежда. Шанс, что кто-то поймет, как действовать. Ты хочешь с ним сразиться?
— Да, — сказал Далинар, понимая, что это не имеет значения. — Я не знаю, кто он такой, но если он хочет сотворить подобное — тогда я буду с ним сражаться.
— Кто-то должен их возглавить.
— Я это сделаю. — Слова легко дались Далинару.
— Кто-то должен объединить их.
— Я это сделаю.
— Кто-то должен защитить их.
— Я это сделаю!
Незнакомец немного помолчал. Потом произнес чистым, четким голосом:
— Жизнь прежде смерти. Сила прежде слабости. Путь прежде цели. Повтори древние клятвы и вернись к людям с осколками, которые некогда им принадлежали. — Он повернулся к Далинару и посмотрел ему прямо в глаза. — Сияющие рыцари должны вернуться на битву.
— Я понятия не имею, как это сделать, — прошептал Далинар. — Но попытаюсь.
— Человечеству необходимо встретить их, будучи единым. — Незнакомец шагнул к Далинару и положил ему руку на плечо. — Надо покончить с мелкими ссорами. Он понял, что, если не вмешиваться, вы станете врагами самим себе. Ему и необязательно с вами сражаться. Он ведь может устроить так, что вы все забудете и обратитесь друг против друга. Ваши легенды говорят, что вы победили. Но правда в том, что мы проиграли. И продолжаем проигрывать.
— Кто ты? — спросил Далинар еще тише.
— Я хотел бы сделать больше, — повторил человек в золотых одеждах. — Возможно, ты вынудишь его избрать защитника. Он скован некими правилами. Как и все мы. Защитник тебе бы пригодился, но утверждать не берусь. И… без осколков зари… Все ж я сделал что смог. Мне ужасно жаль, что приходится тебя бросать.
— Кто ты? — снова повторил Далинар и понял, что знает ответ.
— Я… был… богом. Тем, кого вы называете Всемогущим, Создателем человечества. — Говоривший закрыл глаза. — И теперь я мертв. Вражда убил меня. Мне жаль.