бейяз пейниром, то есть сыром фета, и влила эту смесь в суп. Бенги вручила мне ложку и сама тоже попробовала, зачерпнув поварешкой и подхватив кусочек капусты голой рукой.
– Вы едите руками? – спросила она. Я ответила, что да, бывает. – Хорошо, – сказала она, одобрительно кивая. – Не прикасаться к своей еде… это что-то типа киберсекса!
Бенги добавила немного соли и перца, а также лимонного сока и снова попробовала, опять подхватив кусочек капусты рукой. Она взяла ложку, попробовала бульон и нахмурилась.
– Что вы думаете? – спросила она.
Я сказала, что суп пресный и безвкусный. Она кивнула.
– Вот это и раздражает в этих рецептах, – проворчала она.
В другой день она возмущалась необходимостью строго следовать османским рецептам, как требовалось в ресторане.
– От этого мне становится скучно. Иногда мне хочется биться головой о стену! Я не могу использовать клубнику, потому что они ее не ели. Они считали, что все красное – яд. Я поиграла с химией, модифицировала технологию. Сейчас я нахожусь на том этапе, когда уже достигнута самая лучшая версия – лучше эти блюда уже не будут. Нет движения вперед.
Однажды Батур прибежал из обеденного зала в кухню и достал пакет с шафраном из ящика. Он объяснил, что генеральный директор одной международной компании, который сидит в зале, хочет посмотреть на продукт, который они использовали.
– Он сказал мне, что вчера купил шафран на рынке специй, но он не может быть такого же качества, как наш, – заявил нам Батур. – Его, вероятно, привезли из Ирана в носках водителя грузовика.
Батур протянул мне пакет шафрана, чтобы я его понюхала, и я почувствовала опьяняющий, немного сладковатый земляной аромат. Фактически он был более сильным, чем у персидского шафрана, который имеет самую лучшую репутацию в мире.
– Он из Кашмира, от приятеля, который посылает мне его с дипломатической почтой, – сообщил Батур с озорной улыбкой и велел Бенги отложить немного ниточек в вакуумную упаковку, чтобы подарить этот пакетик генеральному директору. – Мало, – сказал Батур, когда она вручила ему пакетик. Потом он произнес турецкую поговорку, смысл которой отражал ментальность, очень хорошо мне знакомую по Китаю: – Для того чтобы что-то получить, вначале нужно дать!
Батур вернулся в кухню с листом бумаги, который сложил и убрал в карман рубашки.
– Я теперь знаю, как с ним связаться, – сообщил он с улыбкой, похлопывая себя по карману. – Эта информация ценнее, чем все деньги, которые делает этот ресторан. Никогда не знаешь, когда могут понадобиться эти знакомства.
Бенги не интересовало развитие сети. Она не поднимала голову и сосредоточила внимание на еде. После суматохи дня она показала мне, как любит готовить. Она разделала пару уток, которых поставщик привез в качестве примера продукции. Кровь капала у нее с рук на белые плитки кухонного пола.
– У меня идет кровь! Месячные начались! – шутила она, ничуть не смущаясь, и побежала за бумажными полотенцами.
Немного прибравшись, она снова обратила внимание на уток. Она натерла мясо солью, черным перцем и сычуаньским перцем, который я привезла из Китая, причем даже под кожей. (Этот перец стал у нее буквально навязчивой идеей, время от времени она клала перчинку в рот, словно мятный леденец.) Она отправила гусиный жир ложкой на сковородку и умело обжаривала утиное мясо, пока корочка не стала хрустящей. Для другого блюда она использовала замороженного сига. Она отправилась в офис и с гордостью продемонстрировала мне свой набор ножей, по очереди извлекая разные экземпляры из чемоданчика: очень легкий японский нож для резания ломтиками, немецкий нож, который используется для филе, с хорошо гнущимся лезвием, а также маленький нож для очистки плодов и овощей. Бенги умело очистила рыбу от костей всего за несколько минут, затем взяла половину филе и пожарила кусочки на сковородке со сливочным маслом, сумаком и петрушкой, перед тем как поставить их в духовку, где они должны были окончательно дойти. Она нарезала остальную рыбу кусочками тоньше, чем сашими, побрызгала апельсиновым и лимонным соком, посыпала петрушкой и мелко порубленным красным репчатым луком и подала это филе сырым.
Я спросила у Бенги, каким рестораном ей хотелось бы управлять.
– Местом, где нет никакой классификации, – ответила она без колебаний.
Я не удивилась, когда через пару месяцев она сообщила мне, что подала заявление об уходе из «Asitane». Она еще не решила, что будет делать дальше. Может, отправится на Восток изучать азиатскую кухню, а может, будет работать с несколькими партнерами и откроет французскую буланжери. А может, создаст что-то, где будут сочетаться Восток и Запад.
Но до того, как я закончила практиковаться в «Asitane», и до того, как уволилась Бенги, мы однажды отправились поужинать вместе с Батуром и Марком. Хотя они были сторонниками изысканной еды, они, как и многие повара, считали, что самую настоящую и самую лучшую еду можно найти на неприглядных улочках города, в небольших заведениях и в ларьках, которых было много и на улицах, и вдоль берега моря.
Мы отправились на рынок специй, куда нас провел Батур по лабиринту узких проходов к своему любимому прилавку, где подавали кокорек – бараньи кишки, жаренные на гриле. Я видела это блюдо по всему городу, но у меня не хватило смелости его попробовать. Хотя некоторые турки не считают его кебабом, оно соответствует определению, данному Батуром: потроха, которые выглядели как толстые резиновые полоски, нанизывались на вертел и медленно крутились над огнем. Торговец отрезал тонкие кусочки внутренностей, посыпал солью, черным перцем и перцем чили, а потом фаршировал ими длинный батон. Это напоминало острый хот-дог с хрустящей корочкой, который нужно долго жевать, а после того, как в Центральной Азии и Иране я обходилась без перца чили, мне очень понравился его вкус. Я получила удовольствие даже от айрана, которым запивала блюдо, чтобы специи лучше усвоились.
Потом мы пошли пешком к любимому магазину сладостей Батура. Он сказал нам, что когда-то очередь из покупателей выстраивалась до двери, до того как «пришла “Нестле” и люди забыли вкус хороших сладостей». (Мне понравилось, что в Турции даже взрослые любят сладости и у них есть свои любимые магазины.) Я купила коробку слегка присыпанного пудрой рахат-лукума, а затем мы отправились в кафе, где подают только десерты. Батур заказал всем мухеллеби – сладкий пудинг с курицей.
– С курицей? – с сомнением в голосе спросил Марк.
Десерт на самом деле содержал мясо птицы – супертонкие кусочки, и это самое мягкое мясо добавляло особую текстуру, а не вкус густому рисовому пудингу с корицей, который полностью соответствовал определению «еды для заедания стресса». Когда мы, насытившись, уходили, я подумала о том количестве блюд, которые попробовала. В стране, которая служила мостом между Востоком и Западом, многие вещи остались исключительно турецкими.
10
Мы с Крэйгом были в разлуке гораздо меньше времени, чем, как я думала, нам придется провести вдали друг от друга. Потребовалось всего несколько телефонных звонков, во время которых я описывала еду и людей, чтобы убедить его прилететь в Стамбул. Возможно, он по мне скучал, думала я, чувствуя себя счастливой. Моя новая сеть друзей помогла мне организовать идеальный отпуск как раз ко времени его приезда. С помощью друзей Селин удалось снять красивую квартиру-студию в Старом городе. Бенги, Батур и Селин угощали нас восхитительной едой, во время трапез мы пили ракию и ели мезе, заправленное оливковым маслом и лимоном. Мы сходили на экскурсию во дворец Топкапы с его огромными кухнями, купили специи на базаре и бросали симит чайкам, когда на пароме переплывали через Босфор. Это все было желанным антидотом после стрессов Центральной Азии и Ирана, а еда, великолепные виды и, самое важное, друзья сделали Стамбул моей самой любимой остановкой на Шелковом пути, по крайней мере пока.
Поэтому мы покидали Стамбул с неохотой. Но было важно исследовать и оставшуюся часть страны; этот город дает представление о Турции так же, как Нью-Йорк дает представление об Америке. Однажды рано утром мы уехали из тихого Старого города, как раз когда звучал призыв к молитве. В аэропорту мы сели в самолет, заполненный мужчинами в дешевых костюмах и небольшим количеством женщин, причем все женщины были в головных платках и длинных одеяниях. Мы должны были прибыть в Ван, город на восточной границе Турции, к завтраку.
Восточная Турция в общем-то не является местом, привлекательным для туристов.
Большинство путешественников отправляются на запад и не забираются дальше каменных труб Каппадокии. «В Ване нет ничего интересного!» – говорили мне мои стамбульские друзья, поражаясь, что мы туда едем. Ну, ничего, кроме курдских сепаратистов, о которых они меня предупреждали и советовали избегать.
Курдское население составляет тридцать миллионов человек (половина живет в Турции, остальные – в соседних странах). Это самая большая в мире этническая группа, не имеющая государственности. Хотя курдов трудно внешне отличить от турок, они говорят на своем языке, курдском, и по большей части держатся отдельно, живут закрытыми сельскими общинами. Отношения между курдами и турками напряженные. Турки склонны смотреть на курдов сверху вниз, курды обычно беднее, хуже образованы и строже следуют мусульманским традициям. («Хороший курд – это мертвый курд», – сказал мне один турок, с которым я познакомилась, а до этого высказывания он казался приятным человеком с хорошими манерами.) Дискриминация, выражавшаяся в запрете средств массовой информации на курдском языке и обучения в школах на курдском, привела к возникновению сепаратистского движения, а также террористическим актам по всей Турции и превращению юго-восточной части страны в зону боевых действий в 1980-е и 1990-е годы. В начале 2000-х турецкое правительство подписало мирный договор с сепаратистами, и по большей части волнения успокоились. Но примерно в то время, когда приехала я, «арабская весна» оживила и стимулировала этническое меньшинство. Пока протесты были по большей части мирными, но многие говорили, что это только дело времени и они вскоре перейдут в яростные, а правительство усилило меры безопасности на востоке.