Также стол украшал и ценный мед имама. Он держал запас для семьи, и я могла понять почему. Мед все еще оставался в сотах, и в темной вязкой жидкости все еще можно было рассмотреть кусочки пыльцы. Соты хрустели, как хорошее печенье, а мед оказался более пикантным и сладким, чем какой-либо, который я когда-либо пробовала. У меня во рту долго оставалось послевкусие, и я начала думать о том, как я могла бы его продавать, как просил Незметтин.
Я спросила, чем объясняется такой ярко выраженный вкус меда. Имам ответил, что он не добавляет никаких примесей. «Некоторые пчеловоды дают своим пчелам сахар, чтобы сделать мед слаще». И, как сказал имам, цветы тоже помогают. Очень жаль, что мы не увидим разнообразные цветы, которые вскоре должны зацвести, – а чем больше разнообразие, тем лучше мед. Оказалось, что секрет хорошего меда также объясняет и многие особые блюда, которые выделялись среди других по всему Шелковому пути: чем сильнее перекрестное опыление, тем лучше.
После того как мы все съели, женщины появились снова, на этот раз с халвой, широко распространенной сладостью типа нуги, а также пирогом с медом и грецкими орехами. Мы долго сидели над чашками с черным чаем. Когда имам достал коврик, на котором мог бы помолиться Гарун – он пропустил одну из молитв, пока вел машину, – я тоже захотела возблагодарить Аллаха за обилие еды, которой мы наслаждались в этой бедной деревне даже в самом конце зимы.
По всему Шелковому пути местные жители демонстрировали нам поразительное гостеприимство. В Синьцзяне меня принимали как члена семьи Нура; в Центральной Азии незнакомые люди приглашали нас на свадьбы, а те, с кем мы только что познакомились, зарезали для нас барана; иранцы смотрели за пределы политики и были рады подружиться.
Но даже при всем этом турки превзошли всех. Селин и несколько ее друзей размещали меня у себя дома и в гостиницах, при этом не просили ни цента и десятки раз кормили меня в Стамбуле. Но у горожан были средства, они могли себе позволить такое гостеприимство. Настоящим сюрпризом было то, что когда мы неожиданно появились в одном из самых бедных мест в Турции, нас так тепло приветствовали и так накормили, как это сделали в Каяле.
Кажется, турки всегда готовы к приему гостей. Я со временем поняла, что Селин и ее друзья не просто так хотели, чтобы я приготовила огромное количество китайской еды, это не было признаком ненасытности или обжорства; это была щедрость и благотворительность. Я, как скряга, не допускала возможности, что гость может привести с собой друзей или что соседи могут зайти просто так.
Мои турецкие друзья объяснили, что гостеприимство связано с уникальной историей их страны и ее положением на Шелковом пути. На протяжении веков иностранцы проезжали через Анатолию со своими экзотическими товарами по пути в Азию и Европу. Когда-то Турция была частью Священной Римской империи, а Стамбул (тогда известный как Константинополь) – ее восточной столицей. Турки, по мифологии, также были гостями на своей земле, поскольку они происходят из Центральной Азии, откуда мигрировали в Анатолию более тысячи лет назад. В XIII веке была организована система вакифов – религиозных благотворительных организаций, для того чтобы кормить путешественников по всей стране. В этих бесплатных столовых посетители могли получить мясное блюдо, рис и суп из пшеницы, овощи типа шпината и репы, а также халву на десерт. Тех, кто приезжал поздно вечером, ждали сливочное масло, сыр и лепешки.
Вакифы были порождением суфизма. Я больше узнала об этом мистическом ответвлении ислама в городе Конья, в Анатолии, где посетила мавзолеи Мевляна – поэта, основавшего суфизм, и Атеса бас Вели, его повара. Эти места захоронений считаются самыми важными святилищами в Турции и единственными местами в стране, где я посчитала, что должна прикрыть голову. Я была там в середине апреля, но в тот день шел снег, что только добавило святилищам мистический ореол. Мавзолей и музей Мевляна – очень спокойное место, поэт там жил и был похоронен. Там я зашла в кухню, одно из самых важных помещений. Вероятно, суфизм лучше всего известен людям благодаря танцующим дервишам, которые носили фески и свободные одежды и кружились на месте для достижения духовного просветления. Но здесь я узнала, что у них была и другая, в той же степени важная обязанность: приготовление еды. Во времена Мевляна образование дервиша начиналось в кухне. Только что принятые в суфийское братство молились и постились несколько дней в помещении перед кухней, перед тем как взяться за выполнение обязанностей, которые включали закупку бакалейных товаров, мытье посуды и приготовление еды. После того как ученик проходил период обучения в кухне, ему разрешалось есть в трапезной вместе с более старшими членами. Приготовление пищи указывало жизненный путь: вы начинаете «сырым» и заканчиваете «зрелым» или «готовым».
Недалеко от святилища Мевляна, в пригороде Коньи, находится ничем не примечательная могила его повара Атеса бас Вели. Я отправилась туда на такси с водителем по имени Абдулла и подумала, что он заблудился, когда тот повернул на боковую улочку, вдоль которой стояли скромные дома, граничащие с голым полем. Но именно там оказалось святилище – узкое кирпичное двухэтажное строение с остроконечной крышей. Скромное здание является одним из самых популярных в стране мест, привлекающих множество посетителей. Атес бас Вели, как объяснил мой водитель, был не просто поваром. Однажды Мевляна велел ему приготовить определенное блюдо, но во время его приготовления у Атеса баса Вели закончились дрова. Желая показать свою преданность, он сунул собственную ногу в огонь, чтобы его поддерживать. К счастью, Мевлян вмешался до того, как повар принес себя в жертву, и тут же повысил его в должности до своего заместителя.
Вскоре после того, как мы прибыли к месту захоронения, подъехал автобус, и из него вышло несколько десятков женщин из Стамбула, каждая принесла с собой небольшой полиэтиленовый пакетик соли. Они поставили пакетики в корзину рядом со святилищем и вместо них взяли другие пакетики, которые до них оставили другие паломники. Эта соль считается священной.
– Она лечит от депрессии, – сказала привратница, пожилая женщина, семья которой ухаживает за захоронением более двух веков.
– Может, это самовнушение, – заметил Абдулла, пожимая плечами.
Однако по пути назад в город я обратила внимание, что водитель перебирает четки. Я спросила, что он думает о суфизме.
– Трудно объяснить, – ответил он. – Как определить, кто такой суфий?
Ататюрк уничтожил дервишей, и суфизм стал в большей степени философией, чем религией. Но идея о том, что приготовление еды и гостеприимство священны, осталась.
Мы с Крэйгом обнаружили, что путешествовать по Турции на автобусе невероятно комфортабельно, и большую роль в этом играет турецкая гостеприимность. На автобусных станциях достаточно сидячих мест и много чая, который подают уличные торговцы. (Чай всегда пьют из маленьких чашечек в форме тюльпана, даже в пути, и он настолько распространен, что страна иногда казалась нам одной огромной чайной.) Автобусы ходят строго по расписанию, а сотрудники более внимательны, чем обычная американская стюардесса. Они одеты в рубашки навыпуск, застегнутые на все пуговицы, носят галстуки и бесплатно раздают напитки и легкие закуски. Также они предлагали бутылки с лимонным одеколоном, чтобы путешественники могли вытереть лицо и руки. Еда во время остановок готовилась тщательно и включала целый ряд восхитительных блюд: тушеное мясо, турецкую пиццу под названием лахмакун и кебабы. Я с удовольствием в любой день готова оказаться на остановке турецкого автобуса, который ходит по трассе I-95.
Однако во время путешествия по восточной части страны, где доминируют курды, были и напряженные моменты. На одной автобусной остановке дружелюбный продавец, который предлагал чай, спросил, как нам понравился Курдистан. Довольно часто полиция останавливала автобус, проверяла у всех документы и открывала багажное отделение, чтобы наугад проверить несколько сумок. Во время одной поездки на автобусе это произошло три раза. Они искали курдов-сепаратистов, часть из которых подозревались в терроризме. Но в сравнении с нашим вызывающим паранойю опытом в Туркменистане и Иране, в Восточной Турции все было относительно спокойно, и мы без приключений проехали Курдскую область.
Но и при этом между нами с Крэйгом начинало расти напряжение, которого не было раньше. Мое путешествие по Шелковому пути уже перевалило за половину, и мы оба стали думать о следующем этапе. Мы знали, что будет в ближайшем будущем: после окончания Шелкового пути мы сядем на самолет и полетим назад в Пекин на десять дней, потом в Вашингтон, где Крэйгу предложили поучаствовать в работе одного научно-исследовательского института. Но после этого у нас не было никаких планов. Перелеты через Тихий океан и мотание по миру начинало меня утомлять, и я подозревала, что и Крэйга тоже. Но какие у нас альтернативы? Хотим ли мы снова поехать жить в Китай? Или мы хотим устроиться где-то в США? Определенно, нам следовало решить этот вопрос, перед тем как думать о детях.
Во время долгих автобусных путешествий по Турции мы стали обговаривать возможности. У меня все еще оставалось двойственное чувство к кулинарной школе; иногда я думала о том, чтобы полностью от нее отказаться, а в другое время я хотела, наоборот, отдать ей все силы и энергию и превратить в нечто большее. Работа внештатником оставляет большую свободу действий. «Мы могли бы жить на Гавайях, – сказал Крэйг. – Или на побережье в штате Мэн». Но написание книг казалось нестабильным делом и становилось все более нестабильным с появлением и распространением Интернета и сокращением традиционных изданий. Крэйг сказал, что раз это не такой уж удачный выбор, то может найтись что-то другое, и выдвинул совершенно новую идею: поступить на службу в Министерство иностранных дел и стать дипломатом. Он не только обдумал эту идею, но и привез образцы тестов для сдачи экзамена в Министерстве иностранных дел и во время наших долгих поездок принялся изучать эти материалы.