Иванов принес мне радиограмму со льдины: «Счастливого пути, дорогие товарищи».
А через три часа после вылета с полюса Иванов слышал, как зимовщики через остров Рудольфа передавали радиограмму И. В. Сталину:
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Мы счастливы сообщить Вам, что дрейфующая экспедиция Северного полюса начала свою работу.
Десятки лет лучшие люди человечества стремились разгадать тайны Центрального полярного бассейна. Это оказалось под силу только великой советской стране, бросившей на овладение Арктикой свою замечательную технику, начавшей планомерное, социалистическое наступление на Север.
Дорогой Иосиф Виссарионович, мы бесконечно гордимся тем, что именно нам поручена величайшая честь первыми работать в районе Северного полюса, утверждая величие и могущество советской страны. Прекрасно снабженные, с огромным энтузиазмом и огромным запасом энергии мы начинаем свою работу. Сейчас на льдине установлены жилая и рабочая палатки, разбиты базы продовольствия и снаряжения, начаты регулярные научно-исследовательские работы по метеорологии, гидрологии, гидробиологии, земному магнетизму, гравиметрии и изучению дрейфа. Установлена радиосвязь с полярными станциями.
Дорогой Иосиф Виссарионович, здесь, среди ледяной пустыни, на расстоянии многих тысяч километров от родной Москвы, мы не чувствуем себя оторванными от своей страны. Мы знаем и верим, что за нами и вместе с нами – великая социалистическая Родина. Это сознание крепит наши силы, и мы обещаем Вам сделать все, чтобы оправдать оказанное нам огромное доверие».
На восемьдесят четвертом градусе Алексеев вызвал по радиотелефону начальника экспедиции. Сообщив, что бензин подходит к концу, он попросил разрешения, как было условлено, итти вниз и искать льдину для посадки. Отто Юльевич дал согласие.
В это же время Мазурук сообщил, что при той скорости, с какой мы идем, у него должно хватить горючего до Рудольфа, и попросил разрешения итти за нами.
Пока мы совещались с Отто Юльевичем, самолет Алексеева с высоты тысячи пятисот метров стал планировать вниз. Волнистые облака в одно мгновение поглотили машину.
За Алексеевым стал погружаться в облака Мазурук. Но в этот момент он получил разрешение Шмидта следовать за нами. Его самолет стремительно вынырнул из облаков, догнал нас и снова стал в строй.
«Вот это дисциплина, подумал я, молодец Мазурук!»
Когда мы подлетали к Рудольфу, над островом сгущался туман. К счастью, он не успел еще закрыть аэродром, и три машины, одна за другой, благополучно приземлились.
Я остался на аэродроме, чтобы лично руководить полетами к месту посадки Алексеева, который находился на восемьдесят третьем градусе.
Чтобы обеспечить взлет машины и принять самолет, который привезет бензин, экипаж Алексеева сразу же после посадки принялся очищать площадку от ропаков и торосов. Вскоре аэродром был готов.
Для доставки бензина в лагерь Алексеева был приготовлен разведывательный самолет Головина. Чтобы не упустить малейшей возможности вылета, экипаж поселился в домике на аэродроме.
Погода была хмурая. Только через двое суток с северо-востока подул ветер, приподнял облачность и погнал ее через остров.
Снизу, с зимовки, позвонил Дзердзеевский:
– Погода устанавливается, будьте готовы к вылету.
Со льдины Алексеева тоже сообщили, что там хорошая погода.
Механики мигом прогрели моторы. Головин поднялся в воздух, вошел в зону и лег на курс.
Одновременно было дано распоряжение Крузе возвращаться с восемьдесят пятого градуса на Рудольф. Крузе немедленно пошел в воздух. По пути он увидел самолет «Н-172», сделал над льдиной круг, покачал крыльями и полетел дальше.
Алексеев по радиотелефону передал нам, чтобы мы готовились к встрече Крузе.
В ответ мы сообщили, что на льдину Алексеева вылетел Головин.
Крузе шел точно в зоне, почти под самыми облаками. Лететь было хорошо, самолет не болтало, так что пилот даже заскучал. И вдруг перед ним стремительно выскочила из облаков оранжевая птица. Это пролетел самолет Головина, который тоже шел точно в зоне. Крузе резко взял ручку на себя и ушел вверх.
Спирин первым увидел приближающийся самолет Крузе. Все побежали навстречу. Крузе, описав плавный круг, благополучно сел, и тут же по радио мы услышали радостный голос Жукова:
– Головин кружит над нами!.. Идет на посадку! Сел! Бегу навстречу!..
Через несколько минут в репродукторе раздался голос Марка Ивановича:
– Начинаем заполнять баки бензином. Он какой-то особенный, обладает на редкость приятным запахом. Будем готовы через два часа.
Мы не покидали радиорубки. Изредка Шевелев или Жуков сообщали нам о ходе работ. Когда механики Алексеева начали уже прогревать моторы, Головин вылетел обратно.
Снова включен радиомаяк; в эфир несутся непрерывные сигналы, указывающие самолету путь к острову.
Головин с нами. Репродуктор отчеканивает последнюю радиограмму Алексеева:
«Алло, алло… Подходим к острову. Видим берег. Готовьте ужин, объятия, баню. Привет. Кончаю, сматываю антенну».
Величественно проплывает над нами корабль. Шмидт, Молоков, Спирин, Бабушкин и я мчимся на вездеходе встречать наших отважных друзей.
В этот день мы все чувствовали себя именинниками. Экспедиция опять была в полном сборе. В Москву полетела радиограмма от Шмидта:
«В 0 часов 45 минут возвратился на остров Рудольфа Головин, блестяще выполнив задание по снабжению Алексеева горючим. Разогрев моторы и взлетев со льдины, Алексеев в 2 часа 10 минут опустился на аэродроме острова Рудольфа. Все самолеты экспедиции на базе. Полярная операция закончена».
Теперь Дзердзеевский ежедневно, через каждые шесть часов, составлял синоптическую карту, но уже не на полюс, а на Москву.
Наступила вторая половина июня. Всех беспокоило, сможем ли мы сесть на Новой Земле или в Амдерме на лыжах.
Из Амдермы сообщили, что единственное место, годное для посадки на лыжах, - это коса, расположенная в километре от поселка.
– Если через два дня не прилетите, снег окончательно растает, - предупредили нас.
Вылететь с Рудольфа на колесах мы не могли – их там не было.
Пройдет еще два-три дня, и мы будем вынуждены засесть здесь и ждать, пока прибудет ледокол с колесами. А ждать не хотелось. Мы спешили в Москву, чтобы лично рапортовать партии и правительству о выполнении задания.
Летчики и механики дежурили на аэродроме, готовые вылететь в любую минуту. Амдерминцы нас торопили; ежедневно они подвозили на тракторах снег из оврагов и засыпали проталины. Но под безжалостными лучами яркого солнца снег быстро таял.
Наконец, Дзердзеевский объявил, что на Новой Земле и в Амдерме погода хорошая, надо торопиться с вылетом. Как раз в это время через купол острова проходил мокрый туман. Снег на аэродроме был рыхлый, лыжи скользили плохо. Впрочем, отрыв самолетов облегчался тем, что они были недогружены.
Оставалось ждать момента просветления, чтобы подняться в воздух.
В Москву должны были лететь четыре корабля: три четырехмоторных и один двухмоторный. Мазурук оставался на Рудольфе, чтобы в любой момент, если это потребуется, вылететь на полюс.
Алексеев выбрал наиболее благоприятное для взлета направление, с маленьким уклоном, и, чтобы выдержать строгую прямую, расставил через каждые сто метров красные флажки.
К двенадцати часам дня на северо-востоке открылось море, туман немного приподнялся, видимость улучшилась.
Я дал распоряжение готовиться к вылету. С помощью трактора мой самолет сорвался с места. Флажки один за другим мелькнули под левым крылом, но машина не набирала скорости. Вот уже последний флажок – тут начинается большой склон. Стрелка указателя скорости пошла вверх. Мгновение – и мы в воздухе.
Встреча самолетов назначена выше облаков, над островом Рудольфа.
Пролетая низко над зимовкой, я увидел между островами Рудольфа и Карла-Александра огромное яркое пятно; это в разрыве облаков светило солнце. Чтобы не попасть в обледенение, я воспользовался этим окном и начал набирать высоту.
Сверху мне хорошо виден мыс Аук. Ориентируясь по нему, я начал делать круги на высоте тысячи двухсот метров, поджидая товарищей. Сима Иванов уже успел сообщить им о разрыве в облаках и о месте, где мы их ждем.
Прошло полтора часа, а самолетов все не было. Посоветовавшись с Отто Юльевичем, я пошел опять в тот же разрыв на снижение.
Видимость заметно ухудшилась. То и дело попадая в нависшие космы облаков, я прошел над зимовкой, взял направление на то место, откуда мы взлетели, и сквозь туманную дымку заметил три точки в разных местах аэродрома. Это были самолеты. Я стал осторожно заходить на посадку. Вот уже подо мной ровный снег, слева мелькнул домик аэродрома. Убираю газ, и вдруг впереди вырастает самолет Мазурука.
Даю полный газ, резко тяну ручку на себя. Все четыре мотора уверенно подхватывают машину. «Ну, дружище, перетяни!» Еще не потерявший скорость самолет легко, как хороший конь, берет барьер. Вторично иду на круг и на этот раз благополучно сажусь.
Машины товарищей, как я и предполагал, не смогли оторваться из-за рыхлого снега. Немало времени потратили мы, пока с помощью тракторов и моторов поставили их на старт.
На этот раз мы изменили направление взлета, выбрав более крутой склон. Решили, что сначала поднимутся Молоков, Головин и Алексеев, затем я.
Туман волнами проходил через аэродром. Несколько раз, когда приоткрывалось море, запускали моторы, но не успевал Молоков приготовиться к взлету, как купол снова закрывало туманом.
Вскоре купол закрылся совсем. Начала сказываться усталость. Я ушел в помещение, лег и заснул крепким сном. Разбудил меня чей-то возбужденный голос; кто-то тряс меня за плечо:
– Командир, погода улучшилась!
Я выскочил из дома, рассчитывая увидеть солнце, но туман еще не рассеялся. Только немного улучшилась видимость. Отто Юльевич в это время отдыхал в крыле моего самолета. Я не стал его беспокоить и дал распоряжение стартовать.