— Но ведь… — начал было Хоскинс.
— Давайте голосуйте за механическое! Скажите еще, что мечтаете стать моим редактором, как крошка Ролло!
— Ладно, Марми, — с дрожью в голосе сказал Хоскинс, — я возьму рассказ в его нынешнем виде. Нет, не давайте его мне, пошлите почтой. Пойду поищу бар, если вы не против.
Он нахлобучил шляпу и повернулся, готовый уйти. Торгессон крикнул ему вслед:
— Пожалуйста, никому не рассказывайте о крошке Ролло!
Из-за хлопнувшей двери донеслось в ответ:
— Вы что, думаете, я сошел с ума?
Удостоверившись, что Хоскинс ушел, Марми довольно потер руки.
— Великая вещь мозги, — сказал он и до упора вдавил палец в висок. — С каким удовольствием я продал этот рассказ, профессор! Эта сделка стоит всех предыдущих, вместе взятых.
Он весело плюхнулся в ближайшее кресло. Торгессон посадил крошку Ролло себе на плечо.
— И все же, Мармадьюк, — мягко спросил он, — как бы вы поступили, если б крошка Ролло напечатал вместо своей версии вашу?
По лицу Марми пробежала грустная тень.
— Черт возьми, — сказал он, — как раз этого я от него и ждал.
Мухи
— Мухи, — устало простонал Кендел Кейси и взмахнул рукой.
Муха взвилась, покружились и снова уселись на воротник его рубашки.
Откуда-то донеслось жужжание второй мухи.
— Не думал, что доведется с тобой встретиться, Кейси. И с тобой, Уинтроп. Или тебя уже положено называть преподобный Уинтроп?
— Аты, наверное, уже профессор Полнен? — поинтересовался Уинтроп, осторожно прикасаясь к золотоносной жиле старинной дружбы.
Собеседники пытались забраться в сброшенную двадцать лет назад оболочку. Извивались, корчились — и все равно не могли в нее влезть.
«За каким чертом, — раздраженно подумал Полден, — понапридумывали эти встречи выпускников колледжа?»
Горячие синие глаза Кейси по-прежнему светились бесцельным гневом второкурсника, который одновременно открыл для себя ум, безысходность и мораль циничной философии.
Кейси! Самый язвительный в колледже!
Таким он и остался. Двадцать лет спустя он все тот же. Кейси, самый язвительный в колледже. Поллен определил это по его манере бесцельно шевелить пальцами и двигать телом.
А Уинтроп? Ну, постарел, округлился, помягчал. Все-таки двадцать лет… Кожа порозовела, глазки залоснились. А вот спокойной уверенности так и не обрел. Видно по быстрой улыбке, никогда не сходящей с лица, словно он боялся, что, если она исчезнет, останется только мягкая, безвольная плоть.
Поллен устал истолковывать бесцельные подергивания мышц; устал от этой ненужной встречи и всего, что ему наговорили.
А может, они тоже изучают его? Могли ли они по едва заметному беспокойству в глазах заметить охватившее его кислое раздражение?
«Проклятье, — подумал Поллен. — Зачем я сюда пришел?»
Так они и стояли втроем, ожидая, пока кто-нибудь что-нибудь скажет и им удастся перетащить через пропасть лет хотя бы кусочек общего прошлого.
Первым попытался Поллен.
— Ты по-прежнему занимаешься химией, Кейси? — спросил он.
— Да, по-своему, — угрюмо ответил Кейси. — Я не такой ученый, какими считаетесь вы. Работаю над средствами от насекомых для Е. Дж. Линка в Чэтхэме.
— Вот как? — сказал Уинтроп. — Да, ты говорил, что собираешься заняться инсектицидами. Помнишь, Поллен? Неужели мухи тебя по-прежнему преследуют, Кейси?
— Не могу от них избавиться, — проворчал Кейси. — Я в нашей лаборатории считаюсь лучшим подопытным существом. В моем присутствии на мух не действует ничего. Кто-то однажды сказал, что я привлекаю их запахом.
Полнен помнил, кто это сказал.
— А может… — начал Уинтроп.
Поллен почувствовал: надвигается! — и напрягся.
— А может, — закончил Уинтроп, — это проклятие?
Он улыбнулся, желая подчеркнуть, что это шутка и прошлые обиды забыты.
«Черт, — подумал Поллен, — у них даже слова не изменились».
И прошлое вернулось.
— Мухи, — сказал Кейси, отмахиваясь и пытаясь прихлопнуть хотя бы одну. — Ну надо же! Почему они не садятся на вас?
Джонни Поллен расхохотался. Тогда он часто смеялся.
— Все дело в запахе, Кейси. Ты можешь стать находкой для науки. Выясни природу вызывающих запах химикатов, перемешай с ДДТ, и получится лучшее в мире средство от мух.
— Прекрасно. Чем же я, по-твоему, пахну? Мушиной самкой во время течки? Просто нелепо, что они выбрали меня, когда весь мир — сплошная навозная куча!
Уинтроп нахмурился и назидательно произнес:
— Запомни, Кейси, в глазах творца красота не самое главное.
Кейси не снизошел до ответа. Вместо этого он обратился к Поллену.
— Знаешь, что мне сказал вчера Уинтроп? Он сказал, что эти чертовы мухи — проклятие Вельзевула.
— Я пошутил.
— Почему Вельзевула? — спросил Поллен.
— Получается игра слов, — пояснил Уинтроп. — Это одно из многочисленных презрительных прозвищ, которыми награждали древние евреи чужих богов. Имя состоит из двух частей: Ваал, что значит бог, и зевув, то есть муха. Бог мух.
— Ладно, Уинтроп, только не говори, что ты не веришь в Вельзевула.
— Я верю в существование зла, — твердо произнес Уинтроп.
— Нет, в Вельзевула. Живого. С рогами, с копытами.
— Ничего подобного, — еще жестче ответил Уинтроп. — Зло краткосрочно. И в конце оно должно проиграть.
Поллен неожиданно резко сменил тему:
— Между прочим, я буду делать дипломную работу у Винера. Позавчера мы с ним поговорили, и он меня берет.
— Да ты что? Здорово!
Уинтроп засиял и похлопал Поллена по плечу. Он всегда охотно радовался успеху других людей. Кейси часто отмечал это его свойство.
— Винер — кибернетик. Ну что ж, главное, чтобы вы друг друга вытерпели.
— А что он думает о твоей идее? — продолжал Уинтроп. — Ты ему рассказал?
— О какой идее? — спросил Кейси.
Поллен не хотел, чтобы Кейси знал слишком много. Но теперь, когда сам Винер познакомился с его замыслом и сказал, что это интересно, сухой ядовитый смешок Кейси был ему не страшен.
— Да ничего особенного. В общих словах речь идет о том, что эмоции, а не интеллект или разум, являются основой нашей жизни. В некотором смысле это очевидно. Невозможно определить, о чем думает ребенок, даже если он действительно думает, зато сразу видно, когда он сердится, пугается или радуется. Понятно?
То же самое с животными. Любому ясно, когда собака довольна или кошка испугана. Суть в том, что мы, попав в их обстоятельства, испытывали бы точно такие же эмоции.
— Ну? — насмешливо спросил Кейси. — И что дальше?
— Пока не знаю. Сейчас я могу лишь утверждать, что эмоции универсальны. Теперь предположим, что нам удастся правильно проанализировать все состояния людей и близких человеку животных, после чего приравнять их к видимой эмоции. Не исключено, что мы обнаружим тесное соответствие. Например, может выясниться, что эмоция А всегда вызывает за собой движение Б. Тогда мы сумеем применить эту теорию к животным, о чьих эмоциях нам трудно догадаться. Например, к змеям или крабам.
— Или мухам! — воскликнул Кейси и злобно хлопнул себя по плечу, после чего с торжественной яростью вытер ладонь. — Давай, Джони, — продолжал он. — Я буду поставлять мух, а ты веди эксперименты. Мы выступим основателями науки мухологии и приложим все силы, чтобы избавить мух от неврозов. В конце концов, мы будем добиваться счастья для большинства, разве не так? Мух гораздо больше, чем людей.
— Хорошо, хорошо, — вздохнул Поллен.
— Слушай, Поллен, — поинтересовался Кейси, — а ты пытался заняться своей странной идеей? То есть мы все, конечно, знаем, что ты у нас кибернетическое светило, но я не читал твоих трудов. Существует так много способов убивать время, что некоторыми приходится жертвовать.
— Какой идеей? — равнодушно спросил Поллен.
— Перестань. Ты прекрасно помнишь. Эмоции животных и прочая чепуха. Ну, скажу я вам, были денечки! Тогда еще попадались сумасшедшие, теперь же одни идиоты.
— Да, Поллен, так оно все и было, — сказал Уинтроп. — Я хорошо помню. Первый год ты работал над собаками и кроликами. Наверное, попробовал и мух Кейси.
— Сама по себе идея ни к чему не привела, хотя и натолкнула на некоторые принципиально новые направления в кибернетике. Так что полным провалом я бы этот замысел не назвал.
Почему они об этом заговорили?
Эмоции! Да какое право имеют люди вмешиваться в эмоции? Они научились скрывать их при помощи слов. Именно страх перед первобытными эмоциями сделал язык первоочередной необходимостью.
Поллен знал. Его машины пробили экран вербализации и вытащили подсознание на свет божий. Мальчик и девочка, сын и мать. А также кошка и мышка, змея и птичка. Данные сливались в своей универсальности, обрушивались на Поллена и текли сквозь его сознание, пока он вдруг не понял, что более не в состоянии выносить прикосновение жизни.
Последние годы он мучительно приучал себя к другим мыслям. И вот пришли эти двое и взбудоражили его сознание, подняв со дна всю муть.
Кейси рассеянно махнул рукой, сгоняя с носа муху.
— Плохо, — сказал он. — Мне казалось, ты мог бы добиться поразительных результатов, скажем, с крысами. Ну, не поразительных, но уж и не таких скучных, как с нашими почти что людьми. Я думал…
Поллен помнил, о чем он думал.
— Черт бы побрал этот ДДТ, — проворчал Кейси. — Мне кажется, мухи его жрут. Знаешь, я хочу писать дипломную по химии, а потом работать с инсектицидами. Помоги мне. Я лично заинтересован в том, чтобы поубивать этих тварей.
Они были в комнате Кейси. В ней попахивало керосином, так как недавно опять распыляли средство от насекомых.
— Мух всегда можно перебить газетой, — пожал плечами Поллен.
Кейси подумал, что он над ним издевается, и неожиданно спросил:
— Как ты оцениваешь результаты своих исследований за год? Ну, помимо истинного итога, который для каждого ученого звучит одинаково: «ничего».