— Скажите, — попросил Блуштейн, — не здесь ли причина вашего стремления к смерти? Вы считаете, что близится время гибели цивилизации и ничто не может это предотвратить?
— Я не хочу умирать, — ответил Рэлсон, — просто нет иного выхода. — В его глазах появилось страдание. — Доктор, если вы вырастили новые, очень опасные микробы, такие страшные, что их необходимо держать под строжайшим контролем, разве вы не постараетесь насытить агар, к примеру, пенициллином на определенном расстоянии от центра посева этих микробов? Каждый микроб, который удалится от этого центра на слишком большое расстояние, погибнет. Естественно, вы ничего не имеете против тех микробов, которых вам пришлось убить; более того, вы даже можете не знать, что кому-то из них удалось так сильно переместиться от центра. Все происходит совершенно автоматически. Доктор, мы окружены пенициллиновым кольцом. Когда в своих изысканиях человек уходит слишком далеко в сторону и проникает в истинный смысл бытия, он попадает в гибельный пенициллин — его ждет неизбежная смерть. Эта штука работает медленно, но остаться в живых очень трудно. — Рэлсон печально улыбнулся и добавил: — Могу я вернуться в свою комнату, доктор?
Доктор Блуштейн зашел в палату Рэлсона на следующий день утром. Комната была совсем маленькой и невзрачной. Стены обиты серым мягким материалом, никаких металлических предметов. Два маленьких окна почти под самым потолком — до них Рэлсону не добраться. Прямо на полу, покрытом толстым ковром, лежит матрас. В общем, пациенту практически невозможно покончить с жизнью. Даже его ногти были коротко подстрижены.
— Добрый день, доктор Рэлсон. Я бы хотел с вами поговорить.
— Здесь? Я даже не могу предложить вам присесть.
— Ничего страшного. У меня сидячая работа, так что постоять для разнообразия весьма полезно. Доктор Рэлсон, я всю ночь думал о том, что вы сказали мне вчера и во время наших предыдущих разговоров.
— И намерены назначить лечение, которое позволило бы мне избавиться от заблуждений?
— Нет. Просто я хочу задать несколько вопросов и указать на ряд моментов, вытекающих из ваших теорий, которые… надеюсь, вы простите меня… вы могли не заметить.
— Да?
— Видите ли, доктор Рэлсон, с тех пор как вы поделились со мной своими теориями, я знаю то, что известно вам. Однако у меня не возникло мыслей о самоубийстве.
— Вера всегда сильнее разума, доктор. Вы должны безраздельно поверить.
— А вам не кажется, что дело тут в способности к адаптации?
— Что вы имеете в виду?
— Биология ведь не ваше поле деятельности, доктор Рэлсон. И хотя вы блестящий физик, ваша аналогия с бактериальными культурами не является исчерпывающей. Вам наверняка известно, что можно вывести микробы, на которые не будет воздействовать ни пенициллин, ни другие антибиотики.
— Ну и что?
— Экспериментаторы, которые занимаются выведением людей, работают с нами уже многие и многие поколения, верно? Но эта конкретная популяция, изучаемая ими в течение двух последних веков, явно не собирается вымирать. Скорее нас можно сравнить с сильным, жизнеспособным вирусом. Прежние источники высокой культуры были сосредоточены в отдельных городах или на ограниченных площадях — и существовали одно, максимум два поколения. Нынешняя популяция распространилась по всему миру. Эти микробы оказались очень заразными. Вам не кажется, что они сумели выработать иммунитет к пенициллину? Иными словами, методы, которыми экспериментаторы пользовались, чтобы истребить данный источник культуры, могут сейчас не сработать?
Рэлсон покачал головой:
— На мне их система работает в лучшем виде.
— Возможно, лично у вас иммунитет по какой-то причине просто не выработался. Или вы наткнулись на области с очень высоким содержанием антибиотика. Подумайте обо всех людях, которые пытаются объявить атомное оружие вне закона и создать некую форму правления, способную поддерживать постоянный мир. Последние годы было предпринято много подобных попыток — и ничего страшного не произошло.
— Однако никому не удается остановить надвигающуюся атомную войну.
— Да, но, может быть, требуется еще одно, совсем минимальное усилие. Между тем никто из тех, кто ратует за мир, не покончил жизнь самоубийством. Все больше и больше людей приобретают иммунитет. Вы знаете, чем сейчас занимается ваша лаборатория?
— Я не хочу знать.
— Вы должны знать. Они пытаются изобрести силовое поле, которое остановит атомную бомбу. Доктор Рэлсон, если я выращиваю жизнеспособный и опасный вирус, то даже при всех мерах предосторожности может случиться так, что начнется ужасная эпидемия. Возможно, мы для них — бактерии, но при этом весьма опасные, иначе они с таким упорством не старались бы покончить с нами после каждого эксперимента. Они ведь не слишком разворотливы, верно? Для них тысяча лет — как для нас один день. К тому моменту когда они сообразят, что мы выбрались из агара и прошли через пенициллин, будет уже поздно, и они нас не остановят. Они помогли нам познать атом. Если мы сумеем воздержаться от применения его друг против друга, вполне может оказаться, что экспериментаторы с нами не справятся.
Рэлсон встал:
— В моей лаборатории действительно работают над силовым полем?
— Да, пытаются. Но им необходима ваша помощь.
— Нет. Я не могу.
— Вы нужны, чтобы в очередной раз указать на то, что кажется вам столь очевидным, а им совершенно недоступно. Не забывайте: или вы поможете, или экспериментаторы покончат с людьми раз и навсегда.
Рэлсон сделал несколько быстрых шагов в сторону и уставился в пустую серую стену.
— Это же будет полным поражением, — пробормотал он. — Если люди попытаются построить силовое поле, то, прежде чем проект будет завершен, всех настигнет смерть.
— Однако некоторые могут обладать иммунитетом, не правда ли? Да и в любом случае нам всем грозит гибель. А ваши коллеги пытаются спасти нас.
— Я попробую помочь, — заявил Рэлсон.
— Вы по-прежнему хотите покончить с собой?
— Да.
— Но вы постараетесь этого не делать, обещаете?
— Да, постараюсь, доктор. — Губы Рэлсона задрожали. — За мной нужно будет постоянно следить.
Блуштейн поднялся по лестнице и протянул свой пропуск охраннику, стоявшему в вестибюле. Его уже один раз проверяли у наружных ворот, но сейчас охранник снова сверял пропуск, фотографию и подпись. Спустя полминуты дежурный вернулся в маленькую будочку и кому-то позвонил. Блуштейну было предложено немного подождать; он присел, но уже через несколько минут ему пришлось снова встать, чтобы поздороваться с доктором Грантом.
— Похоже, даже президенту Соединенных Штатов было бы совсем не просто сюда войти, — заметил психиатр.
Худощавый физик улыбнулся:
— Если бы он явился без предупреждения.
Они вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. В кабинете, куда Грант привел Блуштейна, окна выходили на три стороны света. Звукоизоляция была полной, работал кондиционер. Вся мебель была сделана из полированного ореха.
— Боже мой! — воскликнул Блуштейн. — Совсем как кабинет президента крупной компании. Наука становится большим бизнесом?
Грант явно смутился:
— Да, понимаю, но правительство нелегко расстается с деньгами, а конгрессменов крайне трудно убедить в серьезности работы, если в кабинетах нет полированных поверхностей.
Блуштейн присел и почувствовал, как удобное кресло обхватило его тело.
— Доктор Элвуд Рэлсон согласился вернуться на работу, — сказал он.
— Замечательно. Я надеялся, что вы пришли сообщить мне именно эту чудесную новость.
На радостях Грант предложил психиатру сигару, от которой тот, однако, отказался.
— Тем не менее, — предупредил Блуштейн, — он по-прежнему серьезно болен. С ним необходимо обращаться очень бережно.
— Конечно, мы сделаем все, что в наших силах.
— Это не так просто, как вам кажется. Я хочу рассказать вам о проблемах Рэлсона, чтобы вы поняли, насколько сложна ситуация, в которой мы все находимся.
Он продолжал говорить. Грант слушал его, сначала с беспокойством, а потом со все возрастающим удивлением.
— Из ваших слов, доктор Блуштейн, вытекает, что Рэлсон безумен. Вряд ли от него будет какая-нибудь польза. Он сумасшедший.
Блуштейн пожал плечами:
— Тут все зависит от того, как лично вы определяете понятие «безумие». Это неудачный термин, старайтесь не использовать его. У Рэлсона, несомненно, есть заблуждения. А вот окажут ли они влияние на его способности — заранее предсказать невозможно.
— Но ни один человек в здравом уме…
— Пожалуйста! Пожалуйста, давайте не будем пускаться в длинные дискуссии по поводу того, как психиатрия определяет вменяемость и тому подобные вещи. Да, у человека несколько необычные представления, однако мне дали понять, что талант Рэлсона заключается именно в его умении найти решение проблемы, которое лежит вне стандартных подходов. Я вас правильно понял?
— Да. Это я вынужден признать.
— Разве мы с вами можем судить о правильности его выводов и идей? Разрешите поинтересоваться, не было ли у вас в последнее время желания покончить с собой?
— Пожалуй, нет.
— А у других ученых здесь?
— Нет, конечно нет.
— И тем не менее я бы предложил вот что: до тех пор пока не будет закончено исследование силового поля, за всеми учеными, участвующими в проекте, необходимо установить постоянное наблюдение, здесь и дома. Может быть, организовать все таким образом, чтобы они не уходили после работы домой. В кабинетах такого типа легко устроить небольшие спальни…
— Спать на работе? Они никогда на это не согласятся.
— Конечно. Но если вы не станете сообщать истинные причины, а скажете, что нововведение связано с проблемами безопасности… «Проблемы безопасности» — замечательная вещь, не так ли? А за Рэлсоном необходимо следить в первую очередь.
— Разумеется.
— Впрочем, это далеко не самое главное. Мы должны сделать еще кое-что, чтобы меня не мучила совесть — на тот случай, если теории Рэлсона все-таки имеют под собой какие-то основания. На самом деле я в них не верю. Они действительно являются заблуждением, но даже если это и так, необходимо выяснить, что послужило причиной этих заблуждений. Что в сознании Рэлсона, в его прошлом, в нынешней жизни привело к тому, что они возникли? Этот вопрос не имеет очевидного ответа. Возможно, уйдут годы серьезной работы психоаналитиков, чтобы его получить. А до тех пор Рэлсона вылечить не удастся. На данном же этапе мы можем сделать лишь некоторые разумные предположения. У него было несчастливое детство, и ему пришлось каким-то образом столкнуться лицом к лицу со смертью в одном из ее худших обличий. Кроме того, ему так и не удалось вступить в дружеские отношения с другими детьми или, когда он стал старше, со взрослыми. Рэлсон всегда чересчур нетерпимо относился к тому, что они слишком медленно — с его точки зрения — соображают. Чем бы ни отличалось его мышление от мышления других людей, возникла стена, отделившая Рэлсона от всех остальных, вроде того силового поля, которое вы пытаетесь построить. По этим же причинам он был лишен возможности жить нормальной сексуальной жизнью. Рэлс