Палата естественных родов в больнице – это почти домашние роды, но со всеми возможностями больницы. Это то, на что вообще должны быть заменены обычные больничные роды, по моему мнению. В Европе это называется – родильные центры. Средняя стоимость таких родов в Москве 100150 тысяч. За беременность можно накопить, если сумма кажется большой. Это и комфорт, и забота, и повышенные гарантии того, что не будет лишнего вмешательства.
Завершая тему родов, хочу добавить: я мечтаю, что настанет время, когда общество поймет тех, кто рожает дома. Именно поймет. Выслушает и поймет причины, по которым женщины идут на это. И БУДЕТ ЭТОТ ПРОЦЕСС ОРГАНИЗОВАН ОБЩЕСТВОМ, СООБЩА. Но до этого еще долго. Слишком огромен разрыв между наступившей метавселенной и природной интуитивной мудростью. Свои дары есть везде, важен баланс.
Глава 10Одна с двумя
Если ранее я писала, что много времени проводила одна (и я так искренне думала) – забудьте. Вот теперь я осталась по-настоящему одна, только еще и одна с двумя детьми. Я жила, как и раньше, – в маленькой квартире с дочкой трех лет, а теперь еще и с новорожденной малышкой. Проблемы в отношениях с их отцом к моменту родов достигли апогея, приходить к нам в этот период он почти не мог. Его жена, с которой он в тот момент только что развелся, заболела онкологией, и на его плечи легла забота об их детях. Ну а на меня – о наших. Я была почти все время одна с первого дня вторых родов.
Одна с двумя малышами – это одна в кубе, одна, как тысячи космосов, как говорят мои дети. Это очень, очень и очень одна. Такое большое-пребольшое тяжелое одиночество.
Муж должен был работать и помогать той своей семьей, отводить детей в школу, забирать их, а на нас его просто не хватало.
Я в тот период не умела просить, ценить себя, беречь ресурс. Потому я не искала тех, людей, которые смогут меня иногда заменять, не позвала никого на помощь. И, конечно, я ничего не знала ни про какие 40 дней королевской заботы о себе после родов (про это обязательно прочитайте книгу Екатерины Перховой @motheryaga, это должна знать каждая женщина. (Я немного раскрою эту тему чуть позже в главе про третьи роды.)
Поэтому уже в первый день после родовой ночи, хоть и ходила еще по стеночке, я варила суп. Нужно было есть самой и кормить трехлетнюю дочку. С первых дней после этих родов на меня, как снежный ком, стал накатываться убийственный стресс, росли тревога и страхи.
Каждый день младенец требовал 100 % включенности и ухода, трехлетка, сами понимаете, требует вообще все 200 % внимания. А еще была я сама – мое тело, которое хотело выспаться. Переварить роды. Отдохнуть. Хотелось много кушать. Бушевали гормоны. А что было с эмоциями – вообще отдельная история, которую я потом долго разгребала. Но прилетело это все, естественно, на самого маленького ребенка.
Младенец в семье – как оголенный провод. Космическая антенна, которая передает состояние души мамы. Но мамам от этой информации ни капли не легче. Ведь, находясь внутри ситуации, даже не осознаешь, что ты находишься в повышенном стрессе или даже в психозе. К тому же мамы новорожденных – очень уязвимы.
Так было и со мной. Я считала и знала себя тихой и неконфликтной с самого детства. Человеком, с подавленными эмоциями и заглушенными желаниями. Затем я узнала себя в йоге, где проявилась как молчаливый упорный практик. Мне нравилась тишина медитаций. Мне были присущи любовь к одиночеству, вдумчивой практике, интровертность.
Ничто до материнства не вскрывало колодец моих истинных глубинных чувств. В материнстве я узнала себя гневную. Рычащую от безысходности. Истеричную. Ревущую. Обессилевшую.
Но осознала все это я позже, а в моменте, когда родился второй грудничок, я себя помнила еще тихую. Но в отличие от первой дочки, которая почти не кричала, вторая кричала все время. Плач младенца способен уничтожить даже самые спокойные нервы. Я не понимала, что со мной не так, не понимала, почему ребенок все время орет.
Конечно, я знала, что состояние мамы влияет на состояние малыша, только вот бревно в собственном глазу заметить нелегко. И прямое толкование этой информации в любом случае не истинно. Кто-то скажет – это просто колики, и будет прав. Только я смотрю на все многомерно, через психосоматику и другие смежные знания. Возможно, это орал мой внутренний ребенок, потому что та нагрузка, которая на меня тогда навалилась, была просто неадекватной.
Малышка орала ежедневно так, что однажды пришел сосед, бывший прокурор, и угрожал, что ребенка у меня заберут. Самое интересное, что эта история меня отрезвила в моменте и, возможно, уберегла от беды. Потому что мой психоз и стресс из-за часами орущего малыша только усиливался, и иногда мне хотелось предотвратить это каким-нибудь деструктивным способом.
Правда беды в дальнейшем все же посыпались. живы и здоровы.
Но все остались
По опыту с первой дочкой, я очень хорошо знала, что нужно грудничку и как минимизировать крики. Когда у меня появился первый грудничок, все мои друзья и знакомые говорили, что у меня один из самых спокойных малышей в мире, а я этим гордилась и радовалась этому. Я почти постигла, как это – быть идеальной мамой.
Кто бы мог подумать, что второй ребенок станет полной противоположностью. Словно его миссией было – показать мне, что я все дальше ухожу от своей души, от самой себя. Что психология жертвы, корни которой тянулись по родовой линии, уже активно расцветала во мне.
Два первых месяца жизни ребенка я прожила в настоящем аду, где в перерывах между криками успевала только быстро поесть под сериал, чтобы хоть куда-то вынырнуть из этой реальности, и минут 15 в день у меня иногда появлялось на дневник. В нем я описывала свою реальность и поддерживала себя сама. Это, кстати, очень помогло, в будущем я перечитывала дневник и ощущала невероятную связь с собой и радость от того, что я его вела.
С каждым днем я погружалась во все большую убежденность, что с малышкой что-то не так, раз она столько кричит. То есть тот страх, что владел мною во время беременности (а по факту это просто базовый страх в моей психике), снова вернулся.
Этот страх демонизировался в голове настолько, что я прямо-таки бесконечно ставила диагнозы дочке, окончательно уверовав в то, что у нее какая-то невыявленная болезнь.
Второе навязчивое состояние было связано с постоянно растущим чувством вины перед старшей дочкой за то, что она теперь – не весь мой мир. За то, что родилась сестренка. За то, что я должна ее развлекать, водить куда-то и прочее, а я физически просто ничего не могу.
Жаль, что я не могла тогда заглянуть в будущее и увидеть, что будет еще и третий ребенок, и я смогу балансировать между ними, выделив место для себя и уделяя каждой из дочек столько внимания, сколько смогу, чего окажется вполне достаточно.
Множество тревог как рукой сняла всего одна особая ночь. И я хочу рассказать о ней. Но сначала поделюсь своими мыслями о тревожных и гипертревожных мамах. Я много об этом размышляла, и у меня сформировалось некоторое понимание этого вопроса.
Вот, допустим, самый радикальный пример проявления тревожности демонстрировала мама той девочки, которая жила в больнице. Все ведь слышали эту историю? Эта новость облетела Интернет, сюжет об этом показали по телевидению. С девочкой все было нормально, но маме было спокойнее, когда ребенок находился в больнице. В каждой из нас есть кусочек такой вот гипертревожной матери. Каждая из нас хотела бы, чтобы ребенок никогда не болел, чтобы у него ничего вдруг не обнаружили, чтобы его обследовали, да по полной, чтобы точно знать, что все в порядке. Чтобы не падал никогда, не вляпывался в передряги и т. д. Но конца и края нет той нарастающей волны тревожности, которая неизбежно накатывает, если подпитывать такое мышление мыслительной деятельностью и физическими конкретными шагами – гиперопекой.
Некоторые мамы включаются в гипертревожность, или она включается в них, как только малыш появляется на свет.
Нередко мамы за всю жизнь так и не выныривают из тех переживаний за ребенка, которые возникли и намертво закрепились в сердце в тот самый первый период жизни малыша.
В какой-то из эзотерических книг я помню была фраза «залипание души», или «прирастание души». Мы как бы прирастаем к ситуации, и она становится чем-то вроде фильтра, через который с того момента, как залипание случилось, мы смотрим на мир. За все то время, что я размышляю на эту тему и наблюдаю за конкретными примерами и за собой, я смогла проинтерпретировать все это проще: гиперопека над ребенком – это наши проекции.
Это чудодейственный и простой способ забыть о себе, если с детства нас к этому приучали. «Думай первым делом о маме, бабушке, о других, но не о себе» – вот что нам говорили. Все, чему нас учили, все что от нас требовали, – делать все и всегда с оглядкой на других.
Так вот. С моей жизнью все было настолько не так, с моими отношениями с собой и миром было все настолько не так, – буквально разлад во всем… Но осознавать это было настолько страшно, что вся психическая энергия направлялась на ребенка, на подпитывание идеи, что с ребенком что-то не в порядке. То есть чтобы спастись от хаоса реальной жизни, психика выдумывает себе спасительный фокус. Вместо контакта с собой и проживания себя можно заморочиться на залечивании ребенка/исправлении его поведения/питании/его лишнем весе и т. п.
Такой способ реализации себя – кривая дорожка. Есть похожий вариант: когда с ребенком действительно что-то не так, некоторые мамы находят в этом законный способ забыть о себе и своей жизни во имя ребенка. Знаете ведь, что мамы особенных детей делятся на тех, кто использует ситуацию для глубокой личностной трансформации и роста, и тех, кто укрепляется в том, что они слабы, а мир жесток и все вокруг не правы. Тем более что общество активно поддерживает жертвенных матерей, а мам, которые заботятся о себе, осуждает. Хотя… мам, которые себя забросили, общество тоже осуждает. Да что вообще наше общество не осуждает?