Мало было еды, лишь раздразнила урчащий желудок. Несколько ломтей засохшего хлеба, по куску сыра, по пучку зелени. Пара глотков оставшейся в баклаге воды. Одна трубка на двоих…
Чтобы лишний раз не расстраиваться, они намертво завязали тесемки мешка, расчистили место для ночлега, рассыпали по кругу фиолетовый песок. И улеглись спать с чувством уверенности в завтрашнем дне. В конце концов это были топи Эрины, Светлой Реки Элроны. Во имя Эариэль они должны пропустить!
Королю приснился бывший наемный убийца Браз с темным, перекошенным от ярости лицом, и глупая клоунская улыбка была кровавой пеной поперек оскаленной пасти рычащего зверя. С глухим свистом вырвалась из его руки бешеная молния и понеслась, завертелась, вонзаясь в горло воина, на секунду показавшееся из-под длинного забрала… С хрустом и кровожадным чавканьем вошла она в незащищенную плоть, пачкая красным светлую густую бороду, заставляя пустые холодные глаза наполниться болью, изумлением, страхом. Гримаса ненависти изранила тонкие губы воина, пытающегося удержать ставший слишком тяжелым акирро с паутиной по клинку, гримаса ненависти, так похожая на насмешливую улыбку…
«Оставь! Не смей, Браз! Он мой!!!» — хотел прокричать Король, но что-то мешало, что-то противное и скользкое шевелилось у него в груди, резало пополам, наполняя огнем каждый судорожный вздох…
И мир вертелся по спирали, и небо надвинулось, сделавшись неестественно близким, и липкие руки никак не могли свести рваную рану в груди, и ветер почему-то кропил в лицо по-морскому соленые капли…
Но он еще жил! Он еще видел, как падает тот воин, тот человек, стоявший когда-то у кромки поляны, как разлетается на куски ненужная плоть и рождается опустошающий вихрь… Он видел! И понимал, что умирает, что не осталось больше сил жить, что он слишком устал… Он умирал, дергался, хрипел, с мольбой вглядываясь в укутывающее небо, — и искал брата, спешащего ему навстречу…
Странные фиолетовые хлопья плавно опустились на его горящие раны, коснулись обнаженного воспаленного мозга… И прекрасная Ташью возложила на его шальную голову венок весенних фиалок. Хмельной и счастливый, он протянул руку своей избраннице и повел вдоль цветущих яблонь Вельстана, рассказывая, интригуя, шокируя…
Проснулся он с глупой счастливой улыбкой на лице и странным тревожным чувством в сердце. Минуту лежал с закрытыми глазами, напрягая память, и злодейка подсунула новый образ, заставивший растерянно пожать плечами: кого еще он мог держать под руку, если не Ташку! Откуда же взялся этот цвет спелого каштана в ее волосах? И где ее чудные золотые косы?!
— Раскрой глаза, куманек! — проворчал под боком зевающий Санди. — И твоя идиотская улыбочка сползет сама собой!
Денхольм резко вскочил на ноги.
И действительно перестал улыбаться.
Потому что проклятый лес отступил куда-то к горизонту, а болота подползли, окружая непроходимыми гибельными топями.
Хмурый шут грыз сухарик и деловито вязал загодя нарубленный терновник, крепя замысловатой вязью колючие ветки. Король последовал его примеру, не забыв и про кусочек засохшего хлеба за щекой.
— Прорвемся, куманек! — подытожил Санди, критически оглядывая их совместное творение. — Пошли, хватит рассиживаться!
И они пошли, где прыгая с кочки на кочку, где ползком пробираясь по колючему настилу, и кровавые раны леса обжигала вонючая болотная тина. Мошка и комарье намертво облепили все свободные от одежды островки израненных тел, — и они размазывали их, стряхивая вместе с грязью, до тех пор, пока на лицах не образовалась корка, безжизненная маска, защищавшая от укусов. Солнце прыгало из стороны в сторону сумасшедшим зигзагом, и они уже не знали, куда идут, они заплутали в бесконечном переплетении пружинящего торфа, мутных водных прогалин и кочек, покрытых острой как бритва осокой.
А болота ворожили, кружа, обволакивая.
А болота колдовали, подчиняя извечному унылому напеву, и склоняли все ниже, ниже непокорные головы чужаков, заставляя вдыхать клочья отчаяния, заставляя глотать обрывки тоскливой обреченности…
Странные девы выходили к ним из тумана, прекрасные девы с водорослями в зеленых волосах, и в прохладных объятиях бесплотных рук, в прикосновении обнаженных грудей сквозило незнаемое доселе блаженство. Дивные голоса пели о сокровищах подводного мира, о сумрачном покое болотных топей, о нескончаемой ночи, полной неги и любви… И не хотелось никуда идти, хотелось лежать и смотреть в темное зеркало холодной воды и ждать, пока желанное подводное царство примет новых постояльцев…
Но каждый раз то один, то другой находил в себе силы и кидал на ветер волшебный песок, и рассыпалось в пыль чародейство, и разбивалась о незримую стену вязь заклинаний, и отлетали клочья туманов от светящихся в воздухе неведомых рун… Сильный оберег дал им на прощание Браз, часы и дни жизни даря за спасение своей сестры…
И во время очередного кошмара фиолетовые иглы коснулись утомленного мозга короля, и память фиолетовыми буквами вывела фразу древней летописи, подсказывая нужные слова…
…А последним спустился невысокий рыцарь в неброских серых доспехах. — Итани, Создатель Туманов, Идущий Между…
— Именем Итани, Творца Туманов, пропустите Его потомков! — прокричал в никуда король.
— Итани, Итани, Итани… — зашелестела осока.
— Итани, Итани, Итани… — закачались, оседая, кочки.
— Потомки Итани! — запричитали призрачные девы. — Ушел Итани, ушел за солнцем — не вернется… Повенчал фатою туманов мертвую воду и живую, стоячую и текучую, и ушел, ушел, ушел! Между идите, между, по туманной дорожке, не предаст вода, выдержит, пропустит, если не лгут потомки Итани!
Король и шут, выпрямившись и сцепив на прощание истерзанные руки, шагнули в темный провал болотной трясины, зажмурив глаза, и пошли прямо, не сворачивая, веря и не веря, пока не рухнули от усталости в теплый мох…
— Мы еще живы, куманек?
Король открыл глаза и снова закрыл их.
— Живы, Санди. Мы на берегу Эрины, на взгорке. Спи.
— Хорошо, что мы живы, куманек! — счастливо вздохнул шут, мгновенно засыпая.
— Хорошо, — согласился король, падая в объятия Йоххи.
Какими лабиринтами прошел он? Вереница чьих лиц пролетела стремительной вспышкой? Чьи-то руки тянулись к нему, чьи-то спины закрывали его в пылу грядущих яростных сражений, чьи-то губы вливали в его уши яд горькой истины… Он не помнил, ничего не помнил. Он брел наугад, мимо, между сном и явью, прочь от земли, дальше и выше…
— Да аккуратнее, не уроните, идолы!
Чей голос? Откуда пришел? Что принес?
— К огню поближе. Да принесите горячей воды, не стойте как истуканы!
Тепло. Хорошо. Спокойно. Только не кричите так, а то больно…
— Больно!
— Понятное дело! Потерпите, сударь, вот отмоем вас — сразу полегчает. Героев у нас в последнее время развелось — аж тошно! Всяк, кому не лень, лезет в болота проклятущие подвиги совершать! Вы первые, кто вернулся!
— Сначала был Лес! Я помню, сначала был Лес!
— Вот оно что! Значит, вас астхи так разодрали! Эй, баба! Неси настой на меду погорячее да притирания! Те самые, какие же еще! Ой, да пошевеливайся, пошевеливайся! Яд выводить будем…
— Больно…
— А вы, сударь, как хоте…
Снова темнота. Тишина, блаженная, родная и теплая.
«Потерпи, братишка, несмертельно!»
Потерплю, куда я денусь. Боль — это тоже неплохо. Больно — значит жив!
«Не всегда, братишка, не всегда. Иногда больно даже мертвым…»
Как тебе? Прости, брат, я не хотел… Не уходи, брат!!!
— Лежите, сударь, лежите! Куда собрались?
Другой голос. Незнакомый. Или знакомый? А, баба… Ох баба у баба… Больно… А Санди? Где Санди?!
— Где мой друг?
— Рядом спит. Вам тоже поспать надо, сударь!
Сон. Да, баба, пусть будет сон. Спать, спать… Здравствуй, Йоххи…
Здравствуй и ты, Потомок Богов. Отдыхай, отпусти свои мысли на волю!
…Король потянулся и открыл глаза. И не узнал привычного мира. Его уже похоронили? Откуда эти бревна над головой? Они брели по пояс в тумане, кажется, босиком — по холодной воде… А теперь? Они умерли? Тогда где же Йоттей?
— Ну вот, и этот проснулся, — раздался радостный вопль. — Эй, Лика! Беги к деду, скажи, второй тоже очнулся!
Король повернул голову и увидел подростка лет двенадцати, с самым серьезным видом поправляющего драное одеяло.
— Ты кто?
— Чий, внук знахаря, — с готовностью пояснил подросток. — А вам, дяденька, вредно пока разговаривать. Астхи вас покусали, яд почти до сердца добрался. Так дед говорит!
— Как я здесь оказался?
— Рыбаки вас с приятелем на берегу Эрины подобрали, думали, утопленники, — а вы дышите… Сюда донесли, дед с бабкой насилу выходили!
— Пить…
— Воды не дам, дед не велел. Настой пейте, он яд выводит…
Король глотнул и захлебнулся нежданной горечью, выплевывая все на одеяло, кашляя и задыхаясь.
— Вот шальной! — восхитился Чий, наливая новую кружку. — Кто ж так лекарство пьет! Не торопясь надо, по глоточку…
— Ну-ка, Чий, лети отсюда! — приказал суровый мужской голос. — Лежите, сударь, успеете еще погеройствовать. Пейте, как малец сказал, потихоньку эта дрянь легче идет.
— Вы лекарь?
— Слишком много чести. Впрочем, у вас, городских, все не как у людей. Знахарь я, господин, иначе — ведун. Травы целебные ведаю.
— Здесь не только травы, знахарь. Магией попахивает твой отвар.
— Все может быть, господин. Только вам это без разницы, пейте да поправляйтесь. Простая там магия, деревенская. Такую запрещай не запрещай, толку мало выйдет. А храбрецов, что ради указа королевского свою жизнь болезни на растерзание отдавали, я, простите, не встречал…
— Основы Мира трясешь!
— Все ради людей хворых, вроде вас с другом. Да и тряска невелика, выдумки все это. Вон давеча кто-то округу сотрясал — это я понимаю. Смерч до неба стоял, думали, Мир кончается! Вы их там не встречали, часом, в Астарховом-то Лесу? Сам колдун такими вещами давно не балуется, живет тихо, а астхи его Лес сторожат…